Колоски

   
    – Олька, пойдём. Иваныч  обещал, что запишет по два трудодня заместо одного положенного. Вечером семейных не выпнешь – все на своих подворьях возются. А теперь молодёжь кажный день – за два-то можно.
– Матери помочь надо – недужится ей, – отвечала она настырной подруге, которая уговаривала выйти на ночную работу в поле. Надо было за комбайном, который в уборку работал круглосуточно, собирать колоски пшеницы и тут же сдавать бригадиру. - Да, и трудодни  – только палочки ставят, оплатят  – нет?

    – Оль, да ты что, как и в прошлом годе – после уборки за все трудодни рассчитаются. А, я ж запамятовала, ты ведь в Донбассе была, не знаешь.
– Если бы только за трудодни, ты ж на другое подбиваешь…

    – Ты, как малое дитя, чесслово. У тебя один братуха младшой, и то уж не малолетка. Забыла, как у нас батя в сорок третьем от радости, что живой возвернулся, ещё двоих настругал. Одна нога, две – без разницы. Теперь ему там – царствие небесное, а мы тута с голодухи пухнем, – сказала Маша со злостью. –  Самой не надо – мне отдашь, я и Галку  на это подбила.
– Галка тоже идёт.

    – Мы с ней уж два раза ходили, и всё хорошо было. Тока ты ж ни словечка, а то мне…
– Маруся, совсем дурная, что ли?  Первый день меня знаешь?

    – Не обижайся, Олечка, тяжко мне очень.
– Разве ж я не понимаю. Погоди, сейчас нижний фартук повяжу.

    Под юбку надевали ещё один, а то  и два «нижних» фартука. В большой карман верхнего собирали колоски и сдавали лично бригадиру. Иногда проверяющая тётка из правления заставляла даже вывернуть его и потрясти, чтобы ни колоска «обчественного» зерна колхозники не унесли домой.

   Сегодня вышло шестеро: Маша, Оля с Галей и три девчонки из второй бригады. Им повезло: старенький комбайн, не проработав и пол-смены, вдруг странно затарахтел и остановился. Быстро сдали все колоски бригадиру и сердитой «проверялке», и счастливые отправились домой – ещё и поспать до утра можно.

    Когда прошли всё поле, откуда-то из придорожных кустов вынырнула группа людей, смутно замаячила впереди. Кто-то из своих заметил и предупредил:
– Девки, берегись.

   Все стали торопливо вытряхивать нижние фартуки. Вышли на дорогу. Люди молча окружили их, а один, видно, самый главный, ослепив ярким фонарём, приказал показать карманы. Затем велел двум «своим» женщинам обыскать каждую колхозницу.

    Олю стала бить крупная дрожь: колоски она успела выбросить, да и было их чуть, а вдруг зёрнышко осталось…

    Две коротко стриженые тётки основательно всех проверили и ничего не нашли. Маша прокусила до крови губу. Это заметил главный и приказал обыскать её ещё раз «как следует». Под нижней юбкой во втором «нижнем» фартуке  обнаружили колоски, их было 5.

    Её усадили на подъехавшую подводу, туда же приказали сесть подошедшему бригадиру, и увезли в неизвестном направлении.

      Через три дня всем колхозникам было приказано собраться в клубе. Рядом с председателем колхоза за покрытым красным ситцем столом сидел тот самый – «главный», только теперь он был в форме «под ремень» и фуражке с синим околышем.
 
    Что говорил на собрании председатель, Оля не слышала. Поняла потом, что бригадира «за недобросовестное отношение к своим обязанностям» на шесть месяцев куда-то отправили на принудительные работы.

     Отбойным молотком застучали в мёртвой тишине зала слова «форменного»:
– За систематическое расхищение социалистической собственности суд приговорил Иванченкову Марию Николаевну к ПЯТИ годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

    Из колонии Маша домой не вернулась...