Мария

               
«Посвящаю памяти моей самой дорогой бабушке Шанталиной Марие Васильевне»

В школу Мария пошла с опозданием на год, а всё отец виной, не признавал Василий, что бабам в школе учиться надо. Часто говаривал: «Вот Ванюшке-брату учиться обязательно надо, ему в армию идти, грамота ой как понадобится, а бабам так им ни к чему, им замуж выходить надо, да матери вон по хозяйству помогать». Проучилась Мария один год, пошла во второй класс, а тут мать заболела, так и закрылись для Марии навсегда школьные двери.
Даже внукам впоследствии Мария говорила, что закончила один класс и два коридора. Дети и домашнее хозяйство целиком лежало на их с Нюрой плечах, а потом и Нюра –старшая сестра замуж вышла.
Слава Богу, хоть писать и читать научилась.
Читать даже лучше, писанина почему-то вся каракулями.
Она часто открывала Ванюшкину сумку и по слогам читала непонятную ей арифметику. Потом ей это надоело и она перестала проводить свои никчёмные тренировки.
Почти все её ровесницы, вообще не имели представления, где школа находится.
Потом отец в школу отправил Настю, не знаю почему, но Настю и Нину отец заставлял учиться. Нина старалась, а Настя с детства росла отчаянной девчонкой, всё старалась улизнуть на улицу, её вечно не было дома.
Даже в поле работать всегда ехала, только чтобы дома не оставаться.
Так и выпорхнула из семейного гнезда ещё до смерти матери.
Нина же закончила семь классов и уже считалась образованной.
 Долго в ту пору сельчане переживали, совсем не радовало Перелюбцев, что уезд Николаевский к Саратовской губернии отошёл.
Самара далеко, а Саратов вообще чёрт знает где.
От  уезда отделили, создали район, с центром в Перелюбе.
Это вроде как и большой плюс для заволжского села, районом называться стал.
Да вот переживали, что от Самары отделили, вообще до главного города далече стало, хоть и до Самары не близко, а теперь так вообще жуть просто.
Вот так и стал Перелюб самым дальним районом, огромной Саратовской области. Заседания и собрания по поводу реформирования проходили трудные и длительные.
 Мужики побаивались, да и не смели, что либо предъявить новой власти, по сути и предъявить-то  было нечего.
Так всё и закончилось одними крестьянскими переживаниями.
Только организованному комсомольцами ликбезу эти заседания мешали, куда уже в  юности, ещё два месяца ходила Мария, и то наверное потому, что там часто бывали два парня, на которых она якобы имела виды.
Ой Машенька, погляди какой статный жених Мишка, от такого я бы с радостью внуков понянчила. Да и отец никогда против, не будет. Евмен-то,  Мишкин отец, чуть не брат отцу нашему, на войне же империалистической вместе воевали.
 Мишка Шанталин был постарше своего противника, да и поинтересней гораздо, просто красавец, да ещё и комсомолец. Помнила Мария  руки его, в детстве ещё, он её через овраг перетаскивал. С той поры и посматривать стала, да и он ей всегда внимание оказывал. Мишка как-то серьёзней был, степеннее.
Отец же как–то странно однажды обмолвился: «Нет у Мишки будущего», как в воду смотрел. Тогда она просто подумала, что отец затаил на него обиду за налог, который с них взыскали за общую землю, а Мишка в налоговой комиссии был.
Помнила также Мария, как всё-таки обрадовался отец, когда Мишка со сватами пришёл. И всё хорошо сладилось, только упёрся Василий, свадьба только через церковь, как у людей.
 А Мишка - комсомолец и в церковь нельзя.
И когда Мишка заявил, что в церковь не пойдёт, отец встал и сказал:
«Ну и Маньку ты, хрен получишь не отдам».
-Пойдёт, куда он денется, ты даже не переживай Василий, я тоже супротив, чтобы без церкви, - уверенно проговорил Евмен.
Мишка насупился, но промолчал, не принято было отцу перечить.
На том и сладились, свадьбу решено было сыграть по осени.
А тут по комсомольскому набору забрали  Мишку на службу в Красную Армию, тогда на год всего забирали, и Мария уверенно дождалась своего суженого. С армии Мишка вернулся возмужавшим, как бы заматеревшим, опять эти руки подняли вверх Марию и она задохнувшись от радости крепко, крепко прижалась к родной груди.
Свадьбу решили не откладывать и буквально через две недели молодые обвенчались.
Этот день запомнился длинным столом, резвой гармонью, пьяными гостями со старинными и революционными песнями, криками горько, да ещё треснувшим зеркалом, которое кто-то подарил целым, а утром оно оказалось почему-то треснувшим, вроде немного с угла, а треснуло.
-Дурная примета Машенька, нельзя треснутое в доме держать, жизни не будет.
Ой, Машка выброси его, неспроста всё это,- сказала маманя.
Не послушала Мария мать свою, да и почему она этому  верить должна,
а настенное зеркало в ту пору дорогого стоило.
 После свадьбы Мишку хотели из комсомола выгнать.
Пришёл он домой злой, фуражку бросил, она за сундук так и завалилась.
-Вот из –за Ваших суеверий, чуть с комсомола не попёрли, слава Богу, тьфу опять этот на языке. Хорошо хоть дядь Сеня поддержал, а то бы точно выперли.
Сколько стыда из-за этой грёбаной церкви перенёс.
Не знал Мишка,что Мария бегала в сельский совет и попросила дядю Семёна, чтобы тот заступился, что это мол родители виноваты, не хотели их без церкви женить.
Не знай что помогло, но Мишке объявили выговор, а в комсомоле оставили.
Почти через год после свадьбы родила Мария девочку, назвали Любой, но совсем мало пожила девочка.
Как сказала свекровь,-Бог прибрал сердешную.
Долго Мария за эти слова на свекровь обижалась, а сама думала, ну за что её мог так наказать всевышний и совсем не находила никакого ответа.
Потом умерла мать, так вот напилась холодного молока в поле,
совсем чуточку поболела  и умерла.
Шла Мария за гробом и не могла никак поверить, что она уже больше никогда не увидит материнских глаз.
Словно оторвался от её души драгоценный кусочек, который улетел и никогда не вернётся.
 Общими усилиями Шанталины по тем временам большой дом построили. 
При постройке дома, бревно сорвалось и Евмена  в живот ударило.
Что там отбило, никто не знает, но стал Евмен хворать, и совсем немного не дожил до следующей весны, помер.
Помнила Мария, как крепко подвыпивший на поминках её отец, сидел и говорил Мишке.
-Не пожил ведь совсем в доме новом, на стройке угробился.
Как не крути, а новый дом Евмена и угробил.
Мишкин брат Андрюха запил тогда сильно.
Как-то очнувшись после очередного запоя, Андрюха  попросил Мишку помочь деньгами и со всем своим семейством, продав единственную корову,двинулся на Кавказ.
Вот вроде и убыло из семьи, кто умер кто уехал, тут Мария и родила мальчика, назвали его Анатолий.
А прямо перед тем как родиться Толику, Мишкина сестра Анна забеременела не в замужестве, от приезжавшего в отпуск военного. И хоть тот и поженился на ней в следующем году,  по приезду в отпуск, когда Аня родила уже, но стыда натерпелись. Насмешек по селу уйма была. Все кому не лень, сплетничали про Анькину беременность. Поженившись, военный обещал забрать Анну, но так и не забирал, периодически наведываясь на побывку. А в войну так и вовсе пропал без вести. Хотя письма и приходили до самого сорок четвёртого года, и деньги присылал до последнего. Оказалось, что Сергей Коронглевский, был просто из тех военных, для которых семья, попросту не приветствовалась.
Он сопровождал военные грузы по всей стране.
И остался после него у Шанталиных мальчишечка Юрка Коронглевский, совсем не похожий на всю их родню.
Толику ещё два не исполнилось, родилась у Марии девочка Лида.
Жизнь заволжского села продолжалась, в сороковом году Мария вновь забеременела и перед самой войной второго июня сорок первого года родила девочку, почему то сама, никого не спрашивая назвала её  Валей.
Мишку в то время, как награждённого фронтовика за финскую компанию выбрали председателем сельсовета. Совсем и порадоваться не успели, этим новшествам, как грянуло грозное слово война. У Мишки ещё  шрам после финской только лишь затянулся. А тут снова война.
-Миша, а может тебя, как председателя и не возьмут на войну, горестно по бабски спрашивала Мария.
-Нет Мань, меня как раз и возьмут, мы же финскую прошли, нас и учить не надо.
Страшное слово война, как гром среди ясного неба опустилось на заволжское село. Хоть и поговаривали все, что война неизбежна всё же надеялись, что это произойдёт не так скоро, хотя бы не в этом году. Ещё не успела толком зарубцеваться рана на спине Михаила, которую он получил в финской драме, а тут опять война.
Всего неделю назад его выбрали председателем.
Он ещё толком и не понял все заботы и хлопоты свалившиеся на него, а тут вот такое. Совсем были свежи картины ужасной финской мясорубки, а тут не финны, немцы-фашисты это гораздо страшнее, да и силища у них.
Всего лишь двадцать дней исполнилось Валюшке.
 Как они будут без него, как? Тут же мелькнула надежда, что его не возьмут, но он отогнал её, нет. Не заберут, сам пойду, как же в партию приняли.
И ждать долго не пришлось, буквально на следующий день его вызвали в военный комиссариат и вручили повестку. Не знаю почему, но Михаил вовсе не огорчился. Получив повестку, так уж сложилось в его жизни, что это была его третья война. Сначала Халхин-Гол, финская и вот теперь.
 В свои тридцать пять лет, он идёт уже на третью войну.
Такая видно судьба у русского человека.
Ему повезло в финской, осколок лишь распахал спину, правда сказать чуть ниже, а вот трое остались там навсегда, от этого же снаряда, их увозили на одних санях, мёртвых и его раненого.
Чуть бы левее и всё и не было бы у него больше ничего, а так видишь вроде как повезло. Мутные сомнения и гнетущие мысли, что не всегда может везти, он гнал от себя, хотя прекрасно понимал, что война с Германией это не финская, у немцев у них сила. Ясно конечно что они не смогут Россию победить, но месиво крепкое должно случиться.
Он и не догадывался насколько крепкое оно и случилось.
Лишь ночью он сказал Марии о повестке.
Его маленькая Мария, от горя сразу стала ещё меньше,
всем телом прижалась к Мишке и горько заплакала.
Как же мы без тебя, прижимаясь к нему причитала Мария, пока он не прицыкнул на неё. Сила у нас правая, расколотим вдребезги и вернёмся, не трепи душу и так муторно. Утром он попрощался с матерью, поднял на руки пятилетнего Толика.
-За мужика остаёшься, понял, за хозяина.
Он долго целовал Лиду, почему то тут же разревевшуюся, потом подошёл к люльке с Валюшкой и долго смотрел, словно пытался запомнить. У сельского совета собрались все с повестками, с села в первые ряды попали человек тридцать, крепких молодых мужиков вернувшихся с армии, и те которые уже были на финской.
Команда строиться с вещами прозвучала как-то совсем неожиданно быстро.
То там, то тут вдруг стал раздаваться женский вопль и вот тогда то радостно заиграла гармонь, тот самый марш «Прощание славянки» Хоть и не нравился он коммунистам, но музыка стала народной, да и прощание происходило в действительности.
Михаил крепко поцеловав, отстранил от себя Марию.
-Не реви, не стоит. Третья ведь она у меня война, вот победим и вернусь. Он подошёл к тестю.
-Прощай батя, сбереги моих, очень прошу, вся надежда на тебя.
Он обнял Василия и ткнувшись в небритую щёку тестя сказал,
 -Немец это не финн, силища.
Спасибо тебе батя за дочку, вот вернусь с победой, так выпьем ещё за победу. Василий вытер вдруг набежавшую слезу. Михаил опять обнял Марию крепко поцеловал, потом обнял мать и быстрым шагом пошёл в строй. Уполномоченный с военкомата построил призываемых и сделал перекличку.
Шагом марш. Строй двинулся в путь, в свой последний путь из родного села.
Из них, из первых тридцати, только двое вернулись назад.
Один без ноги, а второй сильно контуженный, так тот и пожил  всего года три после войны. Так и остались в доме три бабы и четверо ребятишек мал - мала меньше.

Говорила тебе мать, выбрось зеркало, а ты не послушала, как-то уж очень едко заметила свекровь Марие. Как будто зеркало было во всём виновато.