КРЫСИНАЯ ОХОТА*
1946 год. Город Киров. Очередная пересадка на многодневной утомительной дороге домой из поселка Абезь. Я возвращаюсь домой из удивительной поездки к отцу, которого не видел долгих семь лет. Абезь – один из центров «Печлага», входившего в состав ГУЛАГа.
Железнодорожный вокзал, деревянное здание дореволюционной постройки, до отказа забит пассажирами. Я и тетя Валя, женщина, которая тоже едет в мой город, и которую отец попросил сопроводить меня до дома, идем в вокзал в надежде устроиться на ночь. С большим трудом, переступая через лежащих вповалку людей, чемоданы, мешки и другие предметы, находим место у стены под лестницей, где можно сесть и с трудом вытянуть ноги. В таком положении предстоит провести ночь. Усталость берет свое. Вокзал постепенно затихает. Люди спят на полу. Я тоже засыпаю.
Просыпаюсь от шуршания и попискивания под полом. Кругом полумрак. Слышно тяжелое дыхание и бормотание уставших людей. Присмотревшись, вижу дырку в плинтусе, явно прогрызенную крысами. Наблюдаю. Из норки осторожно вылезает крупная крыса и смело устремляется в гущу спящих людей на поиски пищи. Меня это не пугает. Мы, мальчишки войны, многое видели и мало чего боялись. Вот из дыры показалась очередная. Принюхивается, оглядывается, но не решается вылезти. В моей голове возникает заманчивая идея поймать крысу на крючок.
Мне 12 лет. Я уже заядлый рыбак и добытчик. В моем мешке драгоценные снасти: лески, жилки, крючки, обманки. Скоро леска с довольно крупным крючком готова. На крючок насаживаю катышок из хлебного мякиша. Подбрасываю приманку к крысиной норке. Я был поглощен вековым охотничьим инстинктом и наивным детским любопытством. Кругом тяжелым сном спят уставшие люди, а я вышел на охоту.
Ждать пришлось недолго. Из норки показался подвижный нос, блестящие как бусинки глаза. Она принюхивается и оглядывается. Я весь в напряжении. Резким движением крыса хватает наживку и исчезает в норке. Леска натягивается. Я тяну на себя в страхе потерять драгоценную снасть. И вдруг, в сонной тишине раздается пронзительный противно-резкий крысиный визг. Я в полной растерянности и испуге продолжаю тянуть леску. Визг повторяется и усиливается, как сирена воздушной тревоги. С усилием дергаю леску, крючок ломается, визг мгновенно прекращается.
Оглядываюсь и вижу, как сонные люди, не понимая, что происходит, в испуге поднимаются и все смотрят в мою сторону. Я замер с леской в руке, на конце которой болтается любимый сломанный крючок.
Что началось тогда вокруг меня, сейчас вспоминаю с улыбкой. А тогда было совсем не до смеха. Люди кричат, ругаются, в воздухе слышен крепкий русский мат. Кто-то из соседей дает мне подзатыльник, кто-то дергает за одежду, пытаясь получить ответ неизвестно на что. Люди, которые еще не знают, что произошло, энергично расспрашивают осведомленных. Постепенно гул голосов смолкает. Стоящий рядом человек вдруг заразительно хихикнул. Еще кто-то тихо засмеялся. Через несколько секунд по залу разразился и покатился волнами громкий веселый смех. Я понял, что отделался испугом и парой тумаков. А люди продолжали смеяться, и с этим смехом выплескивали горести и обиды, напряжение трудной дороги и непомерную тяжесть послевоенной жизни.
Было раннее утро. После такой эмоциональной разрядки люди поняли, что уже не до сна, и потянулись к выходу в надежде узнать, когда можно отправиться в нужном направлении. Постоянного расписания тогда не было.
Проходя мимо меня, люди улыбались. Кто-то угостил лепешкой, кто-то ласково потрепал волосы. Пожилая женщина с заплаканными глазами крепко обняла и поцеловала.
Эту ночь в старом вокзале я не забуду никогда. Насколько же люди были терпеливы и доброжелательны в условиях суровой, голодной послевоенной жизни! И как готовы были помочь друг другу. Господи, верни и сохрани нам лучшие качества человеческой души, которых нам сейчас так не хватает.