На следующий день старушки собирались снова и опять ссорились. Они кучковались у входа на фабрику-кухню в задней части Театра эстрады. Сначала он был нашим клубом и отошёл к служителям Мельпомены, лишь когда Райкин и Джаз Лундстрема начали выступать там поочерёдно и беспрерывно. Зимой я запросто проходил на любое второе отделение, добежав без пальто из дома. Курильщики выходили в фойе касс, а на обратном пути билеты проверяли только летом.
Бомонд из бабулек с судочками подтягивался к полудню и занимал друг другу очередь по классовой принадлежности. До часу дня они ругались и пихались, но в драку переходило редко, так как кухарки были здоровей а коммунистки – горластей.
Я тоже иногда бегал туда, но гораздо позже открытия. Очереди уже не было, а еда была горячая из трёх блюд на выбор. На один талон мы питались втроём два дня, да нахваливали. Бабуля объяснила:
– В «кремлёвке» готовит личный повар Царя. Его хотели расстрелять, но за умение стряпать оставили.
Талончики нам давали всё те же подружки. Я дарил им картинки и рисунки, а они отдаривали меня мелкими безделицами, приобретёнными в эмиграции. У меня остались лишь дорожные шахматы слоновой кости. В них большой большевик Красиков играл в Париже, когда хотел отвлечься от дум о Русской революции. Его вдова повесила над кроватью мой натюрморт и сунула мне карманную игру.
Я дико обрадовался, так как мы с бабулей играли в шахматы шашками. Они служили нам пешками, а другие фигуры были собраны на картонном поле из всяких крышечек и колпачков от разных пузырьков и фуфыриков.
Другие подарки ушли так же легко, как пришли. Однажды, я сутки щёлкал английскую зажигалку из перламутра, пока старший брат моего друга не попросил её посмотреть. Удостоверившись, что она работает как часы, он сунул мне рубль и пояснил:
– Она тебе не нужна. Ты не куришь, а огонь детям не игрушка.
В ответ на моё возмущение, он добавил гривенник и утешил:
– Скажи спасибо, другой бы просто отнял, а так купишь себе десять мороженных.
По совету старшего, мы с приятелем съели по пять эскимо и не заболели. С грабежом у нас на районе было всё в порядке. Любой, кто сильней, мог запросто отнять копеечку, выданную тебе на газировку, не говоря уже о пятиалтынном – на мороженное.
Сын мусорщика и брат Квадрата, по кличке Мечик, только этим и занимался. За час он несколько раз в день запросто стрелял себе на бутылку у входа в магазин. Облокотившись на поручень, Мечик полулежал и, подбрасывая в руке горсть монет, цеплял прохожих пассажиров:
– Эй, Микля, поди сюда.
Он всех звал этим странным именем, кроме чемпиона мира, который однажды подкатил на запорожце. Двухметровый Брумель с трудом вылез и, достав костыли, послушно заковылял на зов Мечика. Голова полулежащего вымогателя находилась на уровне живота прыгуна, но вещала дерзко:
– Длинный, дай мелочишки, не в кипишь.
Однажды он тормознул Крамарова, и они долго пререкались, строя угрожающие рожи. Я смотрел издалека и лопался от смеха, пока актёру не надоело:
– В пятый раз говорю: нет у меня мелочи! Ты русский язык понимаешь?
– А ты, Микля, попрыгай, – настаивал Мечик, не вникая, кто перед ним.
Савелий оскорбился и удалился, не дав денег, в отличие от спортсмена. Я тоже не хотел спонсировать Мечика. Когда он шакалил на точке, я шёл в магазин с чёрного входа, а деньги носил под стелькой. Когда какой-нибудь агрессор наезжал на маменькиного сынка, то тот бежал домой, приводил отца и тыкал пальцем:
– Этот!
Батя слёту давал обидчику хорошего пинка по жопе, потом крепкий подзатыльник, и только затем «учил». Для этого он выворачивал ему ухо и шипел внутрь:
– Ещё раз мово тронешь, разотру!
У меня это не сработало. Когда большие ребята отняли резиновый мячик, я привёл бабушку. Она попыталась их приструнить, но они лишь смеялись и играли с ней в собачки.
Я негодовал, пока им не надоело. Самый низкий из них, азиат по кличке Джапан, плюнул на мяч и швырнул мне в лицо. Увернувшись, я поднял его двумя пальцами и отдал бабушке на помывку. Отправив её домой, я убежал в другой двор, протиснулся в закуток со стройматериалами и разрыдался на бочке с краской.
Джапан ещё часто меня обижал, пока я не вырос выше него на полголовы. Он хоть и был в более тяжелом весе, но это не помешало мне с ним разобраться по-пацански. После случая с мячиком, я никогда не звал на помощь родных и сам стоял за себя, пока не нашёл крышу. Сначала это была пара парней постарше, а потом парковские и замоскворецкие.
С ними я познакомился после того, как стал ходить в самый большой в мире бассейн. Я не возмущался, что плаваю на месте Храма, но меня всё равно не пускали в глубокий спортивный сектор. Туда я попал позже, когда там стал слесарить мой знакомый. Днём он смотрел снизу в иллюминатор на плавающих спортсменок, а вечером проводил нас купаться в безлюдный бассейн.
Мы с другом сразу полезли на самую высокую вышку, так как уже легко ныряли с парапета Софийки, напротив Кремля. На середине трамплина мы, как по команде, опустились на колени. Доползя на четвереньках до края, я заглянул вниз. На дне бездны сливались нитки плавательных дорожек, не оставляя и щёлки для ныряльщика. Мы долго и неуклюже пятились назад раком и более не лезли нырять выше, чем с 3 метров.
Однажды я возвращался с мокрыми волосами и встретил у магазина одноклассника. Он возбуждённо выпалил светскую хронику:
– В отдел соков пришла новая молодая продавщица и ко всем кадрится!
Располагая гривенником, я пошёл проверять. На месте старой толстой тётки стояла девица в соку. Купив стакан томатного, я, со знанием дела, начал добавлять туда соль с перцем и услышал:
– Ты куришь?
– С трёх лет.
– Дай закурить.
– А ты не будешь дурить?
Девушка рассмеялась. У меня не было курева, а деньги только что кончились, но я обещал угостить её хорошими сигаретами. Пока я пил сок, мы познакомились и договорились встретиться завтра.
Продолжение: