Когда он пришёл, царила ночь, и звёзды отплясывали свою замысловатую кадриль на задворках Вселенной. Выродилась луна, и потому было темно, как в могиле – намётанный глаз едва различал очертания покосившихся домов, дороги, которую и дорогой трудно было назвать (полоса грязи, вдобавок раздолбанная тележными колёсами), корчмы – единственного двухэтажного здания на мили окрест – и маленькой часовенки.
Заскрипел протез – он двинулся, тень из теней, и уже мог различить в домах окна, а в окнах – огоньки и людей. Людей. Уставших после долгого дня, практически сломленных тяжким днём и тяжкой жизнью, чудовищными налогами, неурожаем, дрянной погодой и изобилием дурных новостей с границы, где по-прежнему мерно горел пламень войны – измученных всех этим, но живых.
Живых.
Фантомная боль в несуществующей ноге донимала его уже много месяцев – а деревяшка знай себе тыкалась в грязь, без труда поднималась и тыкалась снова – тогда как другая, в добротном сапоге из воловьей кожи, увязала в ней, будто топор в гнилом полене. Он весь запыхался, пока добрёл до деревни. Достал из кармана флягу, глотнул, поморщился. Осмотрелся и глотнул снова.
Здесь всё было точно так, как отложилось у него в памяти – впрочем, он и не думал, что что-то может измениться. Его дом. Его пристанище. Его тихая гавань.
Его колыбель.
Когда он вошёл в корчму, все звуки, как по мановению волшебной палочки, смолкли. Он усмехнулся про себя. Такой дешёвый финт, думал он, никак не возможен в реальности. Однако же…
- Где она? – спросил он, в общем-то, негромко – но в такой звенящей тишине голос его донёсся, кажется, аж до самой столицы. – Ну? Что молчите? Где. Она?
Молчали все. Игроки за двумя крайними столами у окна, компания лихих парней за столиком неподалёку, корчмарь за стойкой, девки возле стойки, вышибалы у входа, крестьяне и шахтёры, занимающие всё остальное пространство – все хранили молчание. И все выпучили глаза, будто – ха-ха! – призрака увидели. Некоторые ещё и рты пораскрывали – а такое зрелище не всякий выдержит, уж точно.
Протез дважды стукнул по засыпанному соломой полу – он подошёл к стойке, вырвал из руки оцепеневшего корчмаря пивную кружку и осушил её одним махом. Поставил, положил обе руки на стойку и ухмыльнулся.
Затем молниеносным движением свернул корчмарю шею.
Помещение тут же наполнилось криками – подскочившие было вышибалы тут же застыли, как вкопанные, стоило им увидеть его лицо.
- Закрой дверь, - прошипел он одному из них, когда девкам и паре работяг удалось под шумок выскочить наружу. Тот повиновался. – Итак. Или кто-нибудь из вас мне всё же ответит, или количество покинувших это заведение будет сильно отличаться от количества присутствующих в нём сейчас. ГДЕ ОНА?!
- В… в… в… г-г-г…
- Чего? – Он обернулся и увидел невысокого мужичка с хлипкой бородкой, сидящего у края ближайшего стола. Тот поднял руку, как первоклассник – только уж больно она тряслась. – Говори яснее.
- В г-г-город-де же она… Уж два дня как! Сегодня должна возвернуться… скоро…
- Скоро? Славно. – Он подвинул к себе стул и закинул на него ноги… точнее, ногу и деревяшку. – Дуй на улицу и проследи, чтобы она обязательно заглянула сюда, когда приедет. И не вздумай убежать, прошу тебя, - добавил он елейным голоском.
Мужичок закивал и стремглав вынесся на улицу.
- А мы подождём, - объявил он, и снова воцарилась тишина.
Часа через два дверь распахнулась вновь, и сквозь неё, будто бы из другого мира – мира холода, тьмы и грязи – внутрь ввалилось нечто, завёрнутое в меха, сейчас напоминавшие свалявшуюся паклю, с болтающейся на одной руке муфтой, разалевшимся от ветра лицом и выпученными – надо полагать, тоже от страха – глазами. Очень медленно она уставилась на него. Очень медленно его лицо приняло озадаченное выражение.
Вышибалы, словно приняв это за знак, схватили её под руки. Женщина завопила. В такт ей раздался ещё один визг – откуда-то из под стойки. Он оглянулся – там, на полу, сидела девчушка лет десяти, доселе успешно остававшаяся невидимой.
Остаётся надеяться, что она приходилась дочкой корчмарю. Хотя…
- Тихо ты! – Бас вышибалы вывел его из задумчивости. Он поднялся, подошёл ближе… затем приоткрыл дверь, на пороге которой всё ещё терся, будто ожидая приглашения, инициативный мужичок.
- Ты кого мне притащил? – грозно спросил он.
- Так… это… - Глаза его лихорадочно забегали, - Барыню.
- Кого?!
Он снова уставился в моментально побледневшее лицо женщины. Нет… Не может быть.
- Какой сейчас год?
Тишина. Потом откуда-то донёсся робкий ответ.
- Какое это селение?
Снова тишина. Снова ответ.
Оба ответа его не порадовали.
- Извините. Ошибся, - буркнул он и исчез в языках пламени.
От ступора все отошли, наверное, только тогда, когда пламя добралось до ноги крайнего вышибалы, на что тот ответил неприличествующим его облику взвизгом. Поднялся галдёж, пламя вмиг затушили, после чего барыня отхлестала по щекам вышибал, а несчастного мужичка так двинула промеж ног, что тот на минуту позабыл даже, как дышать. А когда вспомнил, услышал всё нарастающий и нарастающий грохот в ушах, в котором постепенно сумел разобрать слова:
- …а? Я кому говорю? Какого рожна ты меня к этому безногому приволок? А вы все?! – Она обратилась к молчаливому большинству, - Вы все! Предатели! Сволочи! Как посмели?!
- Ты п…п-прости, барын-н-ня… - пробормотал, наконец, мужичок, не пытаясь, впрочем, подняться, - Уж дюже д-д-дьявол этот на б-батюшку твоего с-смахивал – вот м-мы и под-думали, г-г-грешным-то д-делом…
- Какого батюшку? Батюшка мой усоп три года тому! – Сапожок барыни больно впился ему между рёбер, после чего она обратила свой взор к присутствующим. – Чтоб обо всём этом никому не слова, ясно вам? Не потерплю, чтоб смеялись надо мной! А вас двоих… - она повернулась к вышибалам, и глаза её заискрились молниями, - …вас я придумаю, как наказать. Теперь все по домам. Живо!
В считанные минуты корчма опустела – полностью, если не считать маленькой девочки, свернувшейся клубком на полу за стойкой. Она всё плакала и плакала, пока слёзы не закончились, а потом уснула – быть может, навсегда.
Всё-таки, корчмарь приходился ей отцом.
А поздно-поздно ночью, в своей спальне, барыня достала из дорожного сундучка старую-престарую книгу с диковинными символами на растрескавшейся обложке. Символы – ещё вчера пустые, чёрные и мёртвые – теперь озаряло какое-то неземное пламя, исходящее будто бы из недр самой книги. Дрожащими от возбуждения руками, она распахнула книгу на нужной странице, пробежалась глазами… да, да, так и есть! Буквы ожили, дрожали на пожелтевшей бумаге чернильными драконами, глядели на неё багровыми глазами, сплёвывая пламя.
- Получилось-таки! Получилось!
Она расхохоталась и, раскинув руки, рухнула на перину.