Адамчик с девочкой

Юлия Журавлева
          Дианка, младшая дочка Ширвани, вышла замуж.
          Я везла в подарок Соне и Тещечке клеенки с разноцветными кошками всех пород среди роз и арок, и мы с Глебом заспорили, украдут их девчонки, чтобы вырезать кошек, как в прошлый раз украли и вырезали плюшевых мишек, или они уже взрослые и не украдут.

          И тут Шамиль сказал, что Дианка выходит замуж. Я почему-то спросила: «за мальчика?» Как будто она могла выйти за девочку. Шамиль сказал: за мужчину. Адама Ахаба (ударение на самую первую букву А). Он так и произнес это – с ударением на первую А и с видимым уважением к господину Ахаба, которого я тоже зауважала. Глеб с Алешкой знают его по бизнесу, о котором он советуется с Алешкой - как с юристом, а с Глебом -  как строителем.

         Дианка выходит замуж. Дианка, которая ворует клеенки и конфеты у маленьких кузенов, ничего не умеет делать и почти год между нашими приездами в Абхазию встречалась с ребятами из Дранды в моей пижаме с пятнистыми коровами.  Зачем такая жена господину Ахаба?

         На Рождество действительно была красивая и пышная малая свадьба (компания) со всеми ритуалами, но без ЗАГСа, и Дианка с мощно налаченной прической из олеськиного салона, с  отшлифованными ногтями и в платье с обручами, фате с цветочками и в коротенькой плюшевой белой шубке вышла замуж за господина Ахабу, который был весь в белом, в белых штиблетах, неожиданно очень симпатичный, белокожий, плешивый и по этой причине обритый налысо, 28-летний, хотя выглядит лет на 35, с интеллигентным, мягким лицом и мягкой косолапой походкой, чрезвычайно симпатичной.

        Его сразу же захотелось называть Адамчиком. Адамчик с Евочкой. А поскольку монументальной Дианке 17 лет – то с девочкой.
Адамчик с девочкой.

        Они застенчиво смотрели друг на друга, не знали, о чем говорить, и смеялись. Этим можно начинать жизнь.


        На каждой остановке кортежа – у памятников, на перевале и особенно при встрече с другими свадьбами тихая сестра Ахабы  Замира  говорила:  - не выходите сразу из машины.
         И тотчас вокруг нас начиналась война с автоматными очередями и частыми, как дождь, одиночными залпами дробовиков и винтарей. Мы сидели в украшенном бантами драном джипе в эпицентре большой перестрелки - в духе Константина Симонова и его товарищей на большой войне ("на пикапе драном и с одним наганом первыми въезжали в города"), и мне всё ужасно нравилось, а две местные девочки - красиво одетые Олеся с секретаршей Вахтанга Юлькой ругались матом и говорили, что ненавидят, когда стреляют. Они правда ненавидели. В День независимости, когда в центре Сухума все носились на машинах и радостно стреляли в воздух из всего, что бахает, у одного мальчика устало опустилась рука с тяжелым автоматом, дала очередь вдоль улицы и нечаянно расстреляла юлькиного одноклассника, который тоже праздновал. Никто не виноват, но с тех пор Юлька ненавидит пальбу.

        А мне нравилось. Даже если бы в меня прицельно попали из винтаря, я бы сначала обрадовалась, что так креативно поучаствовала в абхазской свадьбе, а потом уже умерла.
         После перестрелки было еще лучше, потому что начинали звучать два барабана и аккордеон или два аккордеона, если мы пересеклись с чужой свадьбой. Переобнимавшись, перецеловавшись и перевозбудившись от музыки и друг друга, все начинали пить и говорить тосты. Потом начинали петь. Потом чуть-чуть танцевали.
И уже потом разъезжались по маршрутам.

         На свадьбе Дианка, как хорошая невеста, с трёх часов дня до пяти утра стояла в углу свадебного зала на высоких каблуках, с опущенной головой и ничего не ела, а толстая Анжелка в платье со стразами и голым плечом, старше ее на полтора года, завидовала и обижалась, потому что старшая сестра должна выйти замуж раньше младшей.
В случае наших девочек правила не сработали, потому что невесты они незавидные, и их отдают по первому требованию – при условии, что жених достоин родни  невесты и не противен самой невесте.
         А с Адамчиком Дианке неслыханно повезло. Я бы сама за него пошла.

         Около полуночи Юлька вызвала знакомого мальчика по имени Влад, и он отвез нас домой. Мы с Олеськой были почти трезвые, потому что очень сытые, а Юлька пьяная и либо громко и безадресно говорила «пошли все в жопу», либо растроганно плакала, звонила своему «зае» (Владимиру) на мобильник и клялась в любви. «Зая» (Владимир) несколько лет очень красиво за ней ухаживал: пригнал ей из Краснодара новую «Тойоту», дарил бриллианты, браслетики и часики и покупал ей платьишки и высоченные красные сапоги по 15 тысяч, а осенью почти внезапно на ней женился. У «Заи»  русская мама, которая Юльку обожает. А папы нет. Папа не допустил бы такого брака. Тем более -  у Юльки девятилетняя дочь. Илона.
Она так и вышла за него в легком платьишке и красных сапогах за 15 тысяч.

         Мы вернулись домой и втроем легли спать на кровати в нашей комнате, а мужчины остались на свадьбе в Келасуре.
Олеська рассказала, что у них на Кубани свадьбы гораздо веселее. Там на второй день родителям новобрачных дарят подарки, в которых они должны праздновать «второй день свадьбы». Отцам обычно дарят трусы, а матерям рейтузы, и они их надевают поверх своей одежды. За ними пригоняют тележку и везут по дорогам, где много грязи. Если грязи нет, то ее делают: в выбоины наваливают землю, наливают воду и месят; а утром везут сватов в новой подаренной одежде и как бы случайно вываливают в грязь. Поднимают, садят в тележку, оступаются и опять вываливают.

         Мы с Юлькой завидовали Олеське и говорили: - прикинь, как у вас там весело! Чё вы оттуда уехали?
Искренне не понимали, как можно было уехать от такого веселья в  Абхазию.

         Все-таки мы все три были пьяные, потому что я искренне жалела Олеську, которая уехала от кубанского веселья, и даже не думала, что я сама живу на Кубани и никакого особенного веселья у нас нет, а все свадьбы либо строго цивильные и скучные, либо армянские, с музыкой и дорогущие. Никто не одевает сватов в рейтузы и не вываливает в грязь. Даже грязи никакой нет, а Олеську никто не спрашивал, где она хочет жить. Увезли в два года – и всё.

          Дианка, простоявшая десять часов в углу с опущенной головой на высоких каблуках, как хорошая невеста, в новом качестве хорошей жены должна была встать в восемь утра, привести в порядок свадебные столы и перемыть посуду, а к пробуждению гостей сварить большой котел мамалыги на открытом огне за домом, чтобы мама и сестры жениха убедились, что им повезло с невесткой, и рассказали всем, что она работящая и не толстозадая, как здесь принято называть ленивую жену. Объективно Дианка толстозадая, хотя в ее новом статусе жены физически толстый зад ничего не значит, и если она крутится и нравится мужу и сестрам мужа, толстозадой ее никто не назовет.

          Мальчики потом рассказали, что Адамчик, его мама и сестры встали утром раньше Дианки, убрали свадебные столы и перемыли посуду, а Адам с Шамилем сварили мамалыгу, накрошили сулугуни и принесли из подвала вина, а с огорода зелени. Это значит, что к ней все хорошо относятся.
 
         Три дня спустя, когда Адамчик уже работал, Дианка приехала  домой в гости на маршрутке, привезла нам с Глебом плюшевого лося в подарок и не садясь, а почему-то стоя и прижимаясь плечом к притолоке двери, очень спокойно и даже как-то замедленно, как будто всю жизнь была замужем, рассказывала о жизни с мужем. (Тут нужно сказать, что она учится на ландшафтного дизайнера, и Адамчик ни в ком случае не разрешил ей бросать учебу; домашним хозяйством она занимается после колледжа).
         Cначала об ограничениях, которые абхазские девчонки знают с детства: нельзя первой заговаривать со свекром; а если он сам с тобой заговорил, то нужно смотреть вниз и не болтать, а говорить только то, что спросит; нельзя оставаться наедине с друзьями мужа. Мамалыгу положено есть руками. У себя дома все едят вилкой или ложкой, но если мужу приятны древние правила апацхи (абхазской кухни), то их желательно исполнять.

         - Фасоль пока сваришь, пока с аджикой и орехами разотрешь, много время пройдет, а он приходит голодный, сразу кушать хочет, поэтому я по-быстрому варю мамалыгу, делаю сметану с много укропом, перемешиваю, сулугуни тоже кладу (ложу) и он очень много кушает. Говорит: как вкусно.
           Это Дианка, про которую я думала, что из нее никогда ничего путного не выйдет! Я сказала это Олеське, а Олеська ответила: - я не поняла, а в чем прикол.

           - Прикол в том, что она знает, что есть рис, гречка и макароны, которые быстро варятся, а она варит мамалыгу и не кормит мужа едой, которую он не любит. В этом высшая мудрость жены. Любой жены, даже очень опытной, которая голодного мужа по-быстрому кормит яичницей с колбасой.
             - Да мы тут все так едим, - озадаченно ответила Олеська. Со своей хохляцкой фамилией, которую Алешка, чуточку изменяя две буквы, переделывает в имя Парашенька и называет Олеську моя Парашенька, она искренне не понимала, как можно накормить абхазского мужа гречкой. А это значит, что из нее тоже получится хорошая жена, которая будет растирать фасоль с аджикой и домашнюю сметану с укропом.

           Я ужасно уважала новый статус Дианки, пока не заметила, что на ней обычные, сильно спущенные джинсы и раздолбанные прошлогодние угги, сильно загнутые внутрь, как будто она стоит на внутренних краешках стопы. А молодой жене положено быть нарядной. В новом платье и новых бриллиантах. Со всеми подаренными кольцами. Кольца у нее действительно были на всех пальцах.
           Я спросила, почему она приехала в уггах. И тут же из нее попёрли понты.
           - А в чем еще в вашу деревню ездить?
           Действительно. В чем еще ездить в МОЮ деревню!