Спускаюсь в лифте с 17-го этажа, посередке лифт останавливается, входят молодой мужчина и девочка, примерно, трех лет. Девочка плачет, закрывает ладошками лицо, что-то горько шепчет. Отец успокаивает: «Ну, что ты, Аленка, посмотрим, может, найдем. «Ага, - не унимается она. - Ни за что не найдем». И слезы – брызгами. «Да отчего же не найдем? Найдем, если не зацепился за какой-нибудь балкон».
Я пока не могу понять, в чем драма. Опускаемся на первый этаж, выходим и … - о, счастье! – шарик прилип к шершавому козырьку входной двери подъезда. Отец легко достает его, девочка... Нет, она не в восторге, она поражена: да как же такое может быть - улетел и вдруг опять в ручках!?
А я вспомнил Окуджаву:
Девочка плачет – шарик улетел,
Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет – жениха все нет,
Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет – муж ушел к другой,
Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка – мало прожила.
А шарик вернулся, а он …голубой.
И предположил: а ведь он, Окуджава, непременно был свидетелем подобного – такая же девочка плакала из-за шарика, который улетел. Но в чем мы разные? А в том, что он так увидел, что в восьми строчках сумел описать всю женскую судьбу. А нам и восьми пятисотстраничных томов, пожалуй, не хватит.