(Предыдущее см. http://www.proza.ru/2017/12/05/414).
После возвращения экипажа из отпуска, в середине мая 1975 года мы приняли у Макаренко свой корабль. Весь год ушел у нас на подготовку и сдачу задач в базе и в море, на стрельбы, на освоение нового для корабля театра боевых действий, доковый осмотр и ремонт. Особенно большие сдвиги к лучшему почувствовались, когда к нам в экипаж был назначен старшим помощником Николай Акимович Конорев. Умный, энергичный, выносливый с отличными организаторскими способностями офицер. На освоение новой должности и врастание в обстановку много времени ему не понадобилось, и вскоре он работал уже в полную силу. И я, наконец, мог вздохнуть с облегчением. На мне по-прежнему лежала вся ответственность за корабль и экипаж, за подготовку их к плаванию и выполнению задач в море, за подготовку ГКП и торпедного расчета к стрельбам, я по-прежнему решал все вопросы с командованием дивизии. Но заботы об организации службы, о дисциплине и порядке на корабле и в казарме свалились с моих плеч, их взял на себя старпом, как я в своё время. Как и должно быть.
Уже к концу года «К-454» стали отмечать в лучшую сторону. Мы хорошо отстрелялись, отличились в нескольких учениях, привели в образцовый порядок казарму. (НачПО флотилии И. Катченков даже приводил к нам командиров с других дивизий, показывал, как надо делать). Требовательность и хорошая организация службы давали свои плоды. Но требовательность обязательно должна быть разумной и сочетаться с заботой о людях, иначе она может только вызвать недовольство и навредить. Я хорошо это знал, понимали меня и старпом, и замполит. Так мы вместе пересмотрели неудобный для нашего экипажа распорядок дня, принятый на дивизии, переделали его. Комдив и начальник штаба внимательно разобрались, одобрили и утвердили его для всей дивизии.
Или вот еще. Большая проблема для офицеров и мичманов на берегу – работа по вечерам при нахождении в базе. К концу рабочего дня командир дивизии собирает командиров кораблей на подведение итогов сделанного за день. Там мы получали многочисленные «ценные указания» (ЦУ, как их прозвали), что надо сделать, причем немедленно, до утра. Офицеры, мичманы ждали в казарме, когда командир придет и раздаст всем эти самые ЦУ и сроки их исполнения. Вот это и было самым неприятным.
Жестко требуя от своих офицеров, чтобы всё положенное по службе в течении дня было сделано, я отпускал свободных от службы в конце дня еще до ухода к комдиву. Потом, получив там соответствующие ЦУ, спокойно смотрел, что действительно надо было сделать срочно, а что можно и завтра, в рабочее время. Если всё срочное могла исполнить дежурная служба, она этим и занималась. Если же нужен был конкретно кто-то из офицеров, приходилось вызывать его из дому. На это не обижались, понимали - значит, что-то в своё время было недоделано, или действительно нужно сделать срочно. Раздражало бессмысленное сидение в казарме в ожидании тех самых ЦУ. Потом нередко оказывалось, что всё не так уж срочно и не требует присутствия всех офицеров. А то еще лучше: приходит командир из штаба через час-полтора и говорит: «Все свободны!». Наши офицеры от того были избавлены. Естественно, и это тоже сказывалось и на настроениях в экипаже и на отношении к службе.
Не всё, конечно, гладко получалось у меня, молодого командира. Однажды мне надо было выходить на торпедные стрельбы. Туманов уже был со мной в море, (принимал у меня Задачу №2), потому только спросил:
- Сам пойдешь, или тебе нужен кто-то из штаба?
Видимо сам он в том нужды не видел. Ну а я тем более. Однако в районе стрельбы одна из первых атак у меня не получилась. Мы потеряли контакт с целью перед самым торпедным залпом. Оказалось, в районе в это время года была такая гидрология, при которой далеко цель слышно, а вблизи она пропадает. Я, к сожалению, о том не знал. Но ничего, атаку выполнил повторно, с учетом гидрологии. Туманов, (который был на стрельбах руководителем и находился на корабле-цели), из-за потери времени, конечно, был недоволен. Но после, на берегу, о том даже не вспомнил.
Другой случай был куда более досадным, а могло быть и хуже. На одном из учений по плану флота, я должен был, в одном из районов произвести поиск, обнаружение и слежение за нашей ракетной подводной лодкой. (Командиры подводных лодок, как правило, вместо: «Мой корабль», говорят коротко: «я»). Она должна была пройти через район под гражданским судном, маскируясь его шумами. Задача не такая уж сложная, если учесть, что наши ракетоносцы шумят изрядно, а то, что он будет идти под транспортом, мне было известно. Учение проводилось для изучения и накопления опыта действий в таких ситуациях. Как для ракетоносцев, так и для нас, противолодочников.
Проблема, на которую я по молодости и неопытности не обратил внимания, заключалась в следующем. После погружения в районе учения на глубину 150 метров я не имел права всплывать выше из-за опасности столкновения с ракетоносцем, которому глубина была задана надо мной в диапазоне 50 – 100 метров. Глубже 150 мне – сколько угодно, выше – нельзя. Меры безопасности, всё понятно. А что я упустил, о том ниже.
После погружения в районе и начала учения, всё шло, как говорится у нас, по плану. То-есть нормально. Начали поиск, время идет. Периодически появляются цели, но всё не то. Акустики и ГКП классифицируют обнаруженные цели, утверждает классификацию лично командир, как наиболее опытный в этих вопросах. (Я-то уже три Боевые службы прошел. И там, и на разных учениях, наслушался шумов досыта, разбираться стал в них не хуже акустиков). Обнаруживаем разные надводные суда, рыбацкие траулеры, но ракетоносца под ними нет. Уже на исходе суток нашли что-то очень похожее, но за пределами района. Во-первых, мы знаем, что цель должна пройти под транспортом строго через наш район. А во-вторых, нам категорически запрещается выходить за его пределы. Пришлось оставить контакт без внимания.
Время учения истекло, я всплыл и донёс на берег, что цель не обнаружил. Тем временем штурман определил место нашей подводной лодки. И… это был шок! Мы оказались за пределами района, причем, весьма прилично. Вот чего я не учел – мы сутки были лишены возможности уточнения своего места, поскольку всплывать было нельзя. Эхолот использовать – нельзя из-за соблюдения скрытности. Да и определиться с его помощью по глубинам не получилось бы, дно в районе и вокруг него было, практически, ровным. Других способов уточнения своего места под водой, с нашим навигационным комплексом, не было. Так что транспорт с ракетоносцем под ним, благополучно прошли по району, а мы считали, что это мы в районе, а они вне его.
Получилось так потому, что на заданных мне глубинах оказалось довольно сильное течение, оно и снесло нас в сторону за пределы района. (Еще хорошо, что снесло в сторону моря, а не берега!). Видимо и разработчики плана учения о нём не знали, потому что никаких мер по уточнению места не предусмотрели. А я не додумался до того сам.
Командование результатами учения было, естественно, недовольно, но ко мне особых претензий не было. Решили считать, что на этот раз повезло ракетоносцу, он выполнил поставленную ему задачу. Но у меня в мою командирскую память отложился еще один бесценный опыт.
К концу года наш корабль по результатам сдачи Задач Курса БП, торпедных стрельб, показателям порядка и дисциплины вышел в число лучших на дивизии. И снова стал перволинейным. Нам стали доверять серьёзные задачи. В том числе и персонально мне, и не только серьёзные.
Где-то в августе Камчатская военная флотилия отмечала 30-летие. Торжественное собрание состоялось в Доме офицеров Петропавловска-Камчатского. На нём Главнокомандующий ВМФ Горшков должен был вручить командованию орден «Красного Знамени» на Знамя флотилии, как тогда было принято. Так вот произнести речь на собрании от нашей 2-й флотилии подводных лодок командование поручило мне. Что делать, оделся в парадную форму, прибыл в Дом офицеров. Выступающие произносили дежурные речи, всё шло как обычно. Но вот на трибуну поднялся начальник штаба местной небольшой бригады сторожевых кораблей. Так вот он, поднявшись на трибуну, говорил, в основном, повернувшись к залу…, мягко говоря, спиной. А лицом – к Главкому, сидевшему в президиуме. Вся его речь свелась к тому, что все успехи флотилии, и его бригады в частности, достигнуты благодаря таланту, мудрому руководству и высоким душевным качествам Главкома! Не знаю, как кому, а мне смотреть на это было противно. Возможно потому, после него, моя речь была куда короче и суше, чем мне самому хотелось произнести до того. Думаю, излишне говорить, что я не только ни разу не повернулся в сторону президиума, но и с трибуны сошел, не глядя туда. (Впоследствии тот начальник штаба стал Командующим Черноморским флотом, что касается меня, речь о том впереди).
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/11/09/1513