Гул нарастал постепенно, начиная с монотонного бормотания и заканчивая громким жужжанием танцующих пчёл вперемешку с хихиканьем и шумной вознёй.
Лариса Ивановна повернулась к источнику гула:
– Данила, Кристина, Артём, к Анне Дмитриевне на аппараты. Настя, подойди ближе, я тебе заклейку прилеплю. Берём окклюдеры, закрываем правильный глаз. Никита поменяй сторону, у тебя сегодня правый. Виталик, помоги Маше.
Гул прекратился, и через мгновение группа запестрила чёрно-голубыми тряпочками – окклюдерами на очках малышей. Начался новый день.
Соня разлила какао по чашкам и с интересом наблюдала за суетящейся ребятнёй.
«Какие же они самостоятельные», – подумала она, разглядывая детей, тщательно протирающих стёклышки на очках. Раньше она понятия не имела о таких странных словах, как окклюдер, засветы, синоптофор, в отличие от маленьких очкариков, применяющих их каждый день в своём лексиконе. А теперь искренне радовалась вместе с Данилой, когда при лечении косоглазия у него получалось на синоптофоре загнать машинку в гараж, а цыплёнок Артёма наконец-то оказывался в яйце. Или подбадривала Кристину, если раскачивающийся шарик на нитке никак не хотел попадать в отверстие на линейке, а с Виталиком рассматривала через лупу нарисованных динозавров. Соне хватило одного дня, чтобы детские личики с закатывающимися или косящими из-под полуприкрытых век глазами стали для неё не чужими.
Это было полгода назад в начале сентября, Соня как раз летом школу закончила. В ВУЗ поступить на дневное не удалось, и она, подав документы на заочное отделение «Реклама и связи с общественностью», готовилась к работе фасовщицей в местном супермаркете.
Вечером Соня хвалилась оформленной медицинской книжкой подруге матери, забежавшей к ним в гости после работы:
– Тёть Ларис, смотри, всё прошла! А Дашку окулист на дообследование послал. В школе стеснялась очки носить, и на тебе, близорукость прогрессирует.
– Ну и зря стеснялась. А если бы она, не дай Бог, ногу сломала? Костылей тоже стеснялась бы? Очки больным глазам, как костыли хромому. Так ей и передай. Ладно, домой побегу. Мне в две смены опять, Елена Александровна заболела. И ещё нянечка уволилась...
Лариса Ивановна на секунду задумалась.
– Сонь, а может ну его, это твой супермаркет? Давай к нам в детский сад, помощником воспитателя.
– Ты чего, тёть Ларис? Какая из меня нянечка? Я, конечно, посуду мыть и пыль вытирать могу. Но с детьми возиться… Тем более с такими. Даже не знаю.
– Вот и узнаешь. Приходи завтра, нам помощь всегда нужна. У тебя же с медкомиссией всё в порядке? Ну, не получится, пойдёшь в свой магазин.
На следующий день, пообщавшись с заведующей детского сада для детей с нарушением зрения, Соня вошла в среднюю группу.
– С пополнением, – следом за ней заглянула тифлопедагог Татьяна Николаевна. – Сколько в этом году?
– Двое, – оглянулась Лариса Ивановна, поглаживая по голове Дениса, который ни на шаг не отходил от воспитателя и крепко цеплялся за подол её платья.
– Что ж, будем привыкать вместе. Правда, Софья Михайловна? – Татьяна Николаевна вопросительно посмотрела на Соню. – Мне кажется, что Денис потерял свои волшебные очки. Вы их случайно не видели?
Рядом на стуле лежали очки. Соне сначала показалось, что это игрушка, настолько они были малы. Она подняла их и невольно взглянула через стекло. Очки были необычные. Толстая линза на правом глазу растягивала изображение вширь, а левая вытягивала по высоте, как в кривом зеркале.
«Неужели он так всё и видит наперекосяк?» – подумала девушка и протянула очки малышу, тот, наклонив голову, внимательно наблюдал за ней.
Лариса Ивановна собрала детей:
– Ребята, сегодня нам будет помогать Софья Михайловна. Давайте с ней поздороваемся.
Соня приготовилась к привычному групповому «Здравствуйте, Софья Михайловна», но то, что произошло дальше, поразило её до глубины души.
Малыши обступили со всех сторон и, обхватив руками, прижались к ней маленькими тельцами. Тоненькие пальчики скользили по её рукам и коленям, от прикосновения которых у неё останавливалось дыхание. Соне казалось, что дети дотрагиваются до её сердца, а широко раскрытые глаза с расходящимися в разные стороны зрачками пытаются заглянуть к ней глубоко в душу. Она в ответ нежно гладила их тёплые ладошки и улыбалась, сдерживая подступившие от волнения слёзы.
– Соня, пойдём, я покажу, где раздатка, – позвала Лариса Ивановна, когда тифлопедагог увела детей на зарядку, – будем готовиться к завтраку.
Они спустились по лестнице на первый этаж и направились к кухонному блоку.
– Тёть Ларис, а они всегда так? – спросила Соня, проходя мимо кабинета ортоптического лечения.
– Всегда. Это мы можем лишь одним взглядом выразить и любовь, и раздражение. А у нас детки по-особенному видят. Вот для Маши всё как в густом тумане, она только контуры различает. Лиза вообще ничего не видит прямо перед собой, только боковым зрением. Артём попеременно, то одним, то другим глазом. Тимур плохо видит при ярком свете, а Виталик смотрит, как будто через тонкую трубочку. Все по-разному. Этим деткам прикосновение важно. Им надо почувствовать человека, чтобы довериться ему. Знаешь, обычно дети с нарушением зрения видят мир глазами того человека, который находится рядом с ним. И они поверить должны, почувствовать, что не одни во Вселенной, даже если последняя искорка света погаснет в их глазах навсегда. Есть и такие. Тотальная слепота. Слышала про такое?
Соня заканчивала мыть посуду, когда привели Ромку. Он стоял возле моечного отсека группы, переминаясь с ноги на ногу, и подёргивал плечами. Татьяна Николаевна что-то негромко сказала и тихонько дотронулась до его руки. Ромка повернулся в Сонину сторону и дотянулся до подоконника раздаточного окна.
– Ты не Алла Степановна, – замотал головой мальчик, – от неё пахло пряниками, а от тебя клубникой.
Соня от неожиданности проглотила лежащий за щекой леденец и смутилась при виде движущихся белков невидящих глаз ребёнка.
– Меня Соня зовут, – ответила она, с непривычки забыв назвать ему своё отчество.
– Я Рома Егоров, мне пять лет, – мальчик протянул руку c растопыренными пальчиками.
Соня наклонилась через подоконник раздатки и осторожно взяла в руки маленькую ладошку.
– Мне очень приятно.
– У тебя добрые руки, – Ромка обеими руками ощупывал Сонины ладони, – ты будешь давать нам обед?
– Да. Ты какой суп любишь?
– Никакой, он всё время из ложки выплёскивается, – мальчик отдёрнул руку и опять замотал головой.
Вообще Соне казалась его поведение странноватым. Ромка был старше других детей, но выглядел неуклюже для своих лет. Все движения его были скованны и некрасивы. Он мотал головой, резко откидывая её назад, судорожно закатывал глаза или потряхивал кистями рук. И лишь когда подходила Татьяна Николаевна, он затихал и внимательно прислушивался к её спокойному голосу. Она нежно гладила мальчика по спине, постепенно снимая его напряжение.
– Я фасоль люблю, её руками есть можно, а горох не люблю, он пахнет невкусно, – вдруг произнёс Ромка. – Пойдём, покажу.
Девушка растерянно осмотрелась по сторонам. Татьяна Николаевна, наблюдая за ними, одобрительно кивнула, показывая жестом на красный таз.
Ромка, едва касаясь стены, направился в игровую зону, Соня пошла за ним. Поравнявшись с нужным предметом, он дотронулся до края тазика и запустил в него руки.
– Вот, вот, смотри, – он повозился в тазу и достал оттуда фасолину, поднёс её к своему носу, а потом вытянул руку вперёд, – это фасоль. Она гладкая и больше горошины, а горох он шершавый и круглый.
Другой рукой мальчик нащупал Сонину руку и положил ей фасолину на ладонь.
– Мы такую же с ребятами в тряпочке замочили. Когда росточки вылезут, в ящик с землёй посадим. А сейчас мы фикус мыть будем. Ты пойдёшь с нами?
Соня кивнула, потом опомнилась и громко сказала:
– Да.
Лариса Ивановна с Татьяной Николаевной сдвинули столы, а Соня расстелила большую клеёнку. Вместе они поставили на стол комнатные цветы и распределили детей на группы. Ромка встал рядом с Соней. Татьяна Николаевна налила в таз тёплой воды и стала обмывать вместе с детьми листья, проговаривая каждое действие. Ромка бросил в таз тряпку и взял Сонины руки в свои.
– Вот возьми тряпочку, намочи её и хорошо выжимай, – повторял он за Татьяной Николаевной заученные фразы. – Потом расправь её, а листочек положи себе на ладонь. Теперь аккуратненько протирай, от стебелька до самого кончика.
Мальчик учил Соню обмывать листья, проговаривая движения, как будто не он, а она была тотально слепым ребёнком.
Через окно пробился солнечный лучик, осторожно вынырнув из-за тучки, пробежался по лицам детей и вновь спрятался за осенними облаками.
– Солнышко купается в облаках! – бурно отреагировали дети, а Ромка напряженно застыл, не понимая, о чём идёт речь.
Тогда Соня взяла в руки опрыскиватель для цветов и брызнула вверх водяным облачком.
– Мы тоже умеем гулять в облаках, – сказала она, нажимая на курок распылителя.
Дети радостно завизжали, подставляя ладошки пылинкам воды. Ромка оживился, ощущая кожей щекотящую влагу, и уже через мгновение хохотал вместе с детьми, задрав кверху голову.
– Пойдём, я покажу тебе, где живёт ёлочка, – неожиданно дёрнул он за рукав Соню, когда все понемногу успокоились. – Только это секрет.
Соня обменялась взглядом с тифлопедагогом и, получив одобрение, пошла с мальчиком в раздевалку.
Ромка осторожно передвигался, ощупывая выпуклые картинки на шкафчиках и, дотронувшись до объёмного рисунка грузовика, остановился. Он открыл дверцу шкафчика и достал из него еловую шишку.
– Вот, послушай, – мальчик поднёс её к уху и начал трясти, потом протянул Соне, – там семечко спит. Оно пока ещё маленькое и никогда не выходило из своего домика. Весной я его посажу в землю на даче. Мама говорит, если о нём хорошо заботиться, то из него вырастет большое красивое дерево.
«Совсем, как про тебя», – подумала Соня, ничего не сказав вслух. Она присела на корточки и обняла Ромку. Он тут же обхватил Соню за шею руками и прижался губами к её щеке.
Вечером по дороге домой, Лариса Ивановна спросила у Сони:
– Ну, что решила, Софья Михайловна? Куда завтра?
– Я с вами, тёть Ларис, – улыбнулась она. – Ромка мне ещё не всё показал.