ДРУГ
Мы договорились тогда пойти в кино. Названия уже не помню, но фильм стоил того, чтобы идти несколько километров из нашего посёлка до первой автобусной остановки, потом пересаживаться на другой маршрут, ехать туда, где кинотеатр.
А, как раз, была зима. Январь. Мороз. Витя ждал меня два часа у рынка Жилгородка, вусмерть замёрз, но так и не дождался. В это время я уже находился в больнице с экссудативным плевритом. Предупредить не мог. А мобильников тогда не было.
Витя Вагнер. Появился он в нашем совхозе незаметно. Его семья приехала из далёкого городка Шортанды. Почему они, немцы, там жили? Почему переехали к нам, в Растсовхоз – мы об этом не говорили. Тогда все откуда-то приезжали, это было делом обыкновенным. И весь наш посёлок состоял из немцев, которые понаехали не из Германии, украинцев, татар, молдован, которые тоже из совсем уже глухоманей Казахстана перебрались в нашу глухомань.
Мы заговорили где-то на песчаных наших улочках. И потом нам хотелось разговаривать ещё и ещё. В пятнадцать лет хочется найти близкого по духу человека, чтобы поговорить с ним обо всём. Потому что столько вопросов про жизнь возникает к пятнадцати годам!
Разговаривали о литературе. Доктор Вернер. Грушницкий, Печорин. Княжна Мэри. Мы как-то незаметно вписались в эту компанию. Вокруг был один мир – где парнишки нашего возраста зимой прятались в тёплых конюшнях и тискали на сеновалах девчонок-ровесниц, которым там тоже было интересно. Где у магазина собирались очереди в ожидании хлеба, который должен был привезти хлебовоз дядя Боря Киселя. Где, в большинстве, говорили на русском языке с акцентом. И Пасху праздновали тихо, незаметно, каждый свою.
А у нас – Печорин, Онегин. Потом прибавились Де Сантис, Антониони, Бах… Мы обменивались цитатами, иронизировали и много смеялись. Я никогда в жизни не смеялся больше так чисто и светло. Так беспечно.
Однажды мы решили перевернуть туалет главного бухгалтера нашего совхоза. Лицо очень важное. Ходили слухи, что, когда он умер, у него в подушке и в матрасе нашли зашитые деньги. Много. В слух быстро поверили. Потому что нормы в нашем совхозе были большими, а зарплаты маленькими. И учётчики считали так, что всё равно, как ни старайся, а больше шестидесяти рублей в месяц лопатой или тяпкой не наворочаешь.
Ещё у главного бухгалтера была жена – продавщица. Тоже не последний человек в совхозе.
И у этих совхозных VIP-персон, конечно, как у обычных смертных, был туалет. Обычный, деревянный, на улице, позади аккуратного особнячка.
Мы с Витей подкрались к строению в нощи, аки тати. Но, не разбоя ради, а, чтобы совершить перфоманс. Ясное дело – событие обещало быть резонансным. К сладкой парочке в совхозе относились, как к партии, от которой зависело многое, даже всё. С уважением, но без любви.
И вот взялись мы вдвоём за стенки бухгалтерской уборной и тут… смех вдруг напал на обоих. Мы представили, что сам бухгалтер Исидор Ильич только в туалет зашёл и только присел. И вот, будучи персоной статусной, обнаружить себя, закричать он застеснялся. Потому что злоумышленники могут подумать, что он, бухгалтер, ходит в уборную, как все. И потом всему совхозу об этом растрезвонят.
И наш бухгалтер там, так, со спущенными штанами, упёрся в занозистые стены, растопырив руки и ноги и держится, чтобы не упасть. Потому что мы изо всех сил эту уборную раскачивали.
Перевернуть, опрокинуть строение нам так и не удалось. Добротно было сработано. Толстые доски, брёвнышки, гвозди в палец.
Зато нахохотались от души.
И всё равно, вспоминаю сейчас этот эпизод и кажется, что внутри уборной всё-таки кто-то сидел. И – держался за стенки руками. И - молчал.
Витя был друг потому, что во многом был лучше меня. И мне хотелось быть на него похожим.
Он был спокоен, рассудителен, аккуратен. Разумная педантичность была его сутью. Если мы договаривались встретиться в 15-20, Витя приходил в 15-20. Любил говорить: «Точность – вежливость королей». Витя был не король, но уж точно принц в нашем маленьком совхозе.
Он никогда не приходил в гости с бухты-барахты.
Если пришёл – то в костюме, либо летней одежде, которую не надевают каждый день, но – к случаю. Всегда подстрижен, с лёгким запахом одеколона.
Это я все перечисляю, чего не было во мне.
На фотоснимках юношеской поры я лохмат, гаврошевиден. Правда, мылся я регулярно, и вшей у меня не было. И старался быть максимально, насколько это позволяла моя, вечно мятущаяся, натура, быть пунктуальным.
Свои комплексы по поводу очевидных несовершенств я старался заместить насмешками и шутками над своим же кумиром.
Ведь во многом мы были и одинаковы. И были у Вити-подростка слабости, о которых я мог с уверенностью знать, посмотрев в зеркало на самого себя.
Однажды летний день выдался пасмурным и прохладным. Даже сырым от дождика, который прошёл накануне. Ну, чем можно в такой день заняться? Поразгадывать ребусы. Почитать книжку про Ленина, которую давали всем в совхозной библиотеке.
И тут пришёл Витя.
План мероприятия возник в моей голове мгновенно.
- Слушай! Закричал я, - поехали на Илек купаться!
Витя посмотрел на меня с вежливым удивлением.
- С полчаса назад на Илек девчонки пошли! Валька, Надька и Наташка! Поехали за ними!
Ходить на речку купаться было всегда интересно. Там девчонки сами раздевались, и можно было видеть их такими, какими они без речки никогда не ходили. Купальники на них часто были самодельными. Те, которые после воды просвечивали, запоминались особенно.
В общем: - Витя, давай садимся на велики и – за девчонками, купаться!
Возникшая в пятнадцатилетнем мальчишеском воображении картинка резвящихся на пляжике девчонок притупила бдительность моего друга.
Витя улыбнулся. И мы поехали.
Естественно, на речке в эту стылую, несмотря на полдень, пору, не было никого. Даже рыбаков.
Я, будто бы ничего этого не замечая, бросил велосипед на песок, разделся и прыгнул в студёную водицу. Стал там весело плескаться и приглашать к виртуальной оргии друга Витю. Ну и что, если девчонок нет. Их можно представить!
Друг стоял на берегу, одетый по погоде и слегка смеялся.
Он был друг ещё и потому, что многое мне прощал.
Эти все мои шуточки…
С Витей, мы, конечно же, говорили и ОБ ЭТОМ. Девчонки для нас были миром совершенно загадочным, неизведанным. Я в семье вырастал один, без сестрёнок. У Вити было двое братьев. Вот – как к ним подходить? Что говорить? С ними уже хочется что-то делать, но – как?
Обсуждали технику. И тут я выглядел более продвинутым. Я с детства читал «Акушерство» А. Каплан. Мне многое нарассказывал Толик Гудов, который с первого по четвёртый класс учился восемь лет. Но, как я теперь понимаю, он сам тоже был всего лишь теоретиком.
Для начала решили купить презервативы.
Они свободно выставлялись в витринах маленьких аптечных киосков, даже на базаре. Секса в стране не было, но презервативы выпускались. Так, на всякий случай. Если, к примеру, фестиваль какой, или просто иностранец заедет.
Как раз летом мы с Витей на базар и поехали.
Я продвинутый – мне и покупать.
Думаете, это просто?
Вот так – даже, если у тебя уже рост метр семьдесят пять, так просто – подойти к окошечку киоска, согнуться в три погибели и сказать – «заверните, пожалуйста»? Нам кто-то сказал, что говорить «презервативы» не обязательно, аптекарши и так всё знают. Завернут.
Когда я шёл к киоску, на меня смотрел весь базар. Я старался выглядеть непринуждённо, смотрел с улыбочкой по сторонам и – шёл… До киоска пятнадцать шагов. Десять. Пять… Во рту пересохло. Протягиваю аптекарше зажатые в кулак сорок копеек: «заверните». Левой рукой разжимаю пальцы правой, чтобы женщина увидела деньги.
Вот и всё. Только и делов-то.
Отхожу от киоска со свёртком.
И правда – «завернула».
Садимся с Витей в автобус.
Я разворачиваю бледную бумагу, чтобы честно разделить покупку пополам.
Витя зашипел: - Ты что! Спрячь! Потом!
Эти презервативы так и пролежали у нас в разных укромных местах.
Про свои даже не помню, куда делись.
А вот с Витиными ещё и история случилась.
Свои презервативы он прятал в сарае, под крышей, между жердей.
И вот решил как-то перепрятать.
Потому что мог на них случайно наткнуться отец. То-то был бы стыд и ужас! Сарай раньше принадлежал старику Вермееру, но свалить презервативы на него было немыслимо.
И вот полез Витя за своими средствами предохранения, а их… не оказалось!.. Остались только пустые пакетики с маленькими дырочками сбоку.
Резиновые изделия №2 съели мыши.
Вот так вот – аккуратненько, надкусив упаковку всего в одном месте…
Хотя я в вопросах пола, отношений с девчонками был несомненным лидером, поскольку мог о многом пространно рассказать, но практика у меня заметно хромала. И в большую жизнь меня ввёл, никогда не читавший «Акушерства» Каплан, друг Витя.
Произошло это приблизительно, как в известном мультике про взрослого кота, который впервые вывел юного котёнка «в люди». Это оказалась крыша, о которой старый кот сказал прочувствованно: «Смотри! Это – КРЫША! Сколько здесь всего было!..».
Для молодой поросли нашего совхоза полигоном для нарождающихся страстей был местный клуб. – Смотри, - сказал мне Витя, это – КЛУБ!..
Да, примерно так это и было.
И – следующий этап – ТАНЦЫ.
Танцы – это возможность подойти к любой девушке и пригласить её с тобой вместе потоптаться меж других пар с возможностью подержаться за неё руками. И – услышать, что и она тоже дотрагивается до тебя.
Слово «ТАНЦЫ» меня поначалу испугало. Я не знал ни одного движения. Школу танцев знал только одну – Соломона Пляра, но туда уже давно не записывали. Витя меня успокоил: не нужно паниковать, всё очень просто: есть такой танец – «танго». Держись за девушку и переминайся с ноги на ногу, ничего сложного. Диапазон прикосновений практически безлимитный. Конечно – смотря с кем.
Танго меня получилось с первого раза.
Пожалуй, танго - это единственный танец, который я до сих пор с блеском исполняю на кухне, обхватив супругу решительно и бесцеремонно, как завзятый тангеро. Но она говорит – «нет, это не танго!» - совсем как Гурченко с «Сибириаде» отвечала на чердаке молодому нахалу, который пытался учить её как будто танцам.
Хотя мы уже покупали презервативы и ходили на танцы, но всё равно ещё оставались обыкновенными школьниками. Старшеклассниками.
Мы с Витей вместе проходили в девятый класс восьмой школы, которая в Жилгородке. Куда, как я уже говорил, из нашего совхоза сначала три километра пешком до автобусной остановки, потом ещё и на автобусе.
У Вити был класс «А», у меня – «Б».
Поэтому я не видел, как однажды нашла у него коса на камень с учительницей литературы Нинель Васильевной Адоровой, и она громко ему сказала: «Выйдите из класса, Вагнер!».
Витя был не виноват – и я ему верю – и уходить из класса он не собирался.
Тогда Нинель Васильевна подошла и попыталась его поднять из-за парты «вручную». Витя отстранился, встал сам. Отряхнул ладонью то место, к которому прикасалась учительница, и – вышел.
У Вити было очень развито чувство собственного достоинства.
После неполной восьмилетки переход в девятый класс для меня оказался болезненным. По отдельным предметам я сполз до минимума. По химии за четверть два, по английскому три с натяжкой. Самым тяжелым, перегруженным днём в расписании была пятница. И в пятницу как раз и спрашивали по химии, английскому…
И вот с Витей мы, как Бойль с Мариоттом, пришли как-то к счастливому открытию, что, если школьную пятницу пропустить, то неделя будет выглядеть намного приятней. «Им бы понедельники взять – и отменить!..». Мы решили попробовать отменить пятницы. Не все подряд, конечно. Но, как болтики в чеховских рельсах – чтобы не было уж чересчур заметно… И для праздничной акции был даже придуман специальный лозунг-пароль: «А ля пурке!». Если кто-то из нас на пути в школу вдруг произносил «А ля пурке!», то праздник делался неотвратимым.
Но время, когда одноклассники заучивали английские фразы и выстраивали цепочки химических молекул, нужно было чем-то заполнить. И – с толком. Мы с Витей отправлялись в путешествие по родному краю.
К примеру – на шлакоотвал завода ферросплавов.
Этот шлакоотвал за много километров было видно из нашего совхоза. Особенно ночью, когда из вагонеток вываливали шлак. Тогда небо на момент вспыхивало ярким оранжевым отсветом, потом медленно гасло. А вдали виднелась сияющая клякса огненной лавы, которая, покрываясь чёрными пятнами, быстро темнела.
И вот мы впервые в месте, которое давно хотелось рассмотреть вблизи, но не было случая. Если бы не страшная пятница, то так бы, конечно, и не увидели.
Марсианские пейзажи. Заброшенные казематы для немецких военнопленных, которые когда-то строили завод…
Мы спускались с высокого откоса по застывшей лаве. Впереди речка Илек, за которой наш посёлок, родители. Путь получался длинный, только к трём пополудни добирались мы уже к своим домам. Как раз точно по времени, когда нам было положено приходить с занятий.
Уставали, как собаки!..
После девятого класса я пошёл в десятый, Витя – работать на завод. Как объяснил – оказывать материальную поддержку родителям. На самом деле всё было сложнее. Семья собиралась эмигрировать в Германию, учиться дальше из-за каких-то перспектив в Советском Союзе не имело смысла. Имело смысл собрать все средства на переезд. И Витя пошёл на завод.
Я этого не знал. Сказал – поддержать родителей – значит так нужно.
Свою первую девушку Витя нашел уже после меня. Я уже женился. А Витя познакомился с девчонкой из нашего совхоза, влюбился, и дальше нам всем уже казалось всё ясным.
Но какая-то сволочь подбросила Вите письмо, которое всё разрушило. Удар оказался точным, в «яблочко». В письме, которое будто бы написал кто-то из родственников девушки, было написано: «фашист» нашей семье не нужен».
Витя с чёрным лицом показал это письмо мне. Я – дал прочитать девушке. Она сразу всё поняла. Раздался крик, рыдания, которые случаются только у гроба с покойником.
У меня волосы встали дыбом, я долго не мог прийти в себя.
Кто написал письмо?
Родственники девушки клялись, что они не могли сделать такое со своей дочерью.
А – родственники Вити?
Сейчас я думаю, что могли.
Уже сейчас я знаю, что они ненавидели Советский Союз. Жизнь в котором превратилась для них в полунищенское существование и бесконечную цепь унижений.
Уехать! Уехать! Уехать!
Из Шортандов – в Актюбинск. Из Актюбинска – в Прибалтику. Из Прибалтики – в Молдову. Почему? – думал я? Потому что разрешение на выезд не давали в Шортанды, потом – в Актюбинске. Потом не получилось в Прибалтике. И, наконец – Молдова! Из Молдовы семья Вагнеров, наконец, выехала в Германию.
И – с какого бы это бодуна тут этот прицеп – девушка совершенно другой национальности? Как бы она себя повела? Согласилась бы? А, вдруг, уговорила бы сына остаться? Ночная кукушка дневную всегда перекукует…
Я думаю, я сейчас уже почти уверен: письмо написали свои. Кто, как не свои, знал моего друга Витю лучше всех?
И выстрел попал точно в «яблочко».
Прошло пятьдесят лет. Да, у Вити появилась другая девушка, немка, а с ней и семья. И у совхозной его подруги тоже. И – можно сказать – да, что там! Увлечения юности! Всё забывается! Можно вспоминать с улыбкой!
Можно ли вспомнить с улыбкой, как хоронил близкого человека? Самого близкого?..
После отъезда друга мне удалось еще с ним увидеться. Уже в Германии. Два раза.
Первый – когда он ещё не был смертельно болен.
Витя спешил поделиться своей радостью: он – в Германии! Показывал мне старинные замки, рассказывал о праздниках, переводил на русский немецкие пословицы. Которые, конечно же, были и смешными и мудрыми.
Как в музеи, мы с ним ходили в магазины. А там – плиты со стеклокерамической поверхностью, ящички в шкафах, которые выдвигались и задвигались удивительно легко, потому что на роликах! Заглядывали в турецкие магазины, которые были везде…
Витя очень гордился своей новой страной. Обычаи, диалекты, культура – он оказался, наконец, в своей среде.
Где уже не будут на него коситься, и никакой ублюдок не прошипит «фашист»!..
Мы всё время находились в окружении Витиных знакомых, семьи.
Но… мы же друзья…
Запомнился эпизод, когда мы остались одни. Башня старинного замка. Вдали затянутый дымкой маленький городок.
И мы заговорили, как тогда, в молодости.
О самом-самом. О чём можно только с другом…
И Витя мне сказал: …………………………………..
Я добавил: ………………………….
Потом что-то ещё: ……………………………
Потом – он мне: ………………………….
А я: …………………………
А он: ……………………………………
Мы ездили с Витей на его замечательной машине, а в салоне звучали записи любимого Витиного Генделя, «Кончерто Гроссо»…
Витя в Союзе был сварщиком высшей квалификации.
Сварщиком устроился и в Германии.
И вот ещё спустя несколько лет.
Витя… Рак прямой кишки.
Я думал, что в Германии от этого могут спасти. У них же такие плиты и ящички с роликами! Окна в стеклопакетах!
Да, Вите сделали операцию.
Мы встретились ещё раз.
У друга вместо кишки – шланг с мешочком под одеждой.
И – Германия! – мой друг со страшным диагнозом должен ещё и работать?!..
Витя работал на каком-то предприятии, перетаскивал железки. Ему, правда, нельзя было поднимать больше пяти килограммов, но железки больше и не весили. Только их были сотни. И таскать приходилось весь день…
Через полгода после того, как я вернулся в Россию, из Германии пришло письмо от Марии, жены моего друга Вити. Он умер. В жутких страданиях.
Витя не дожил и до пятидесяти…
Германия! Ну, что же ты за страна победившего капитализма, если неизлечимые больные не могут у тебя уходить из жизни тихо, без мук?..
По меркам нашей страны я уже прожил много лет.
И у меня было много друзей. С которыми можно было и в огонь, и в воду. И которые – «один за всех и все – за одного».
Но в жизни не бывает постоянных величин. Я вдруг сделал для себя открытие, что и у самой хорошей дружбы бывает начало и конец. И он не всегда совпадает с продолжительностью жизни.
Среди моих самых замечательных друзей Витя Вагнер остаётся чуть в стороне, отдельно. Потому ли, что - друг юности, которая в наших воспоминаниях тоже как-то находится особнячком, отдельно от остальной жизни?
Или – потому что был больше других снисходителен, великодушен ко мне и многое прощал?
И я безоглядно поддерживал его во всём, во всем принимал его сторону.
Ему не приходилось мне что-то доказывать, оправдываться.
Уровень дружбы это – вера.
Вера в то, что друг прав во всём, даже в своих ошибках. Потому что, если они и случались у него, то не по злому умыслу, и он сам всё о них знает. Он сам болеет от них – зачем ещё добавлять ему горечи? Нужно просто побыть с ним рядом, помолчать…
Бывают минуты…
Мне уже шестьдесят шесть… бывают минуты…
Особенно, когда звёздное небо над головой, когда один…
И тогда мы с ним, с Витей, разговариваем.
И я говорю: - А, знаешь, ……………………………………
И он, как всегда, отвечает не сразу, подумав: - …………………….
Я пытаюсь на это сказать, даже пошутить: - …………………………
И он отвечает так, как, быть может, возразил бы доктор Вернер Печорину: ………………………………….
И разговор этот длится, потом затихает, уходит в морозный или летний душный воздух…
И гаснет, теряется в темноте, как мерцающий сполох шлакоотвала из нашей далёкой юности…