Я не помню, как родился. Я не помню, как ходил в детский сад, школу, университет и как устроился на эту работу. Иногда мне кажется, что я не помню коллег, с которым работаю. Благо, они все разные и выглядят так, что не отличать их хотя бы по внешности было бы уделом дураков и признаком слабоумия. Кто-то носит синюю куртку и красит волосы в синий, кто-то в оранжевый, а кто-то — в розовый. Есть даже лысые. Мы живём в одном грязном старом бараке, но график работы у нас разный. Кто-то с утра пару часов работает, кто-то днём, кто-то вечером. Некоторых выдёргивают из тёплых кроватей ночью. Слава богу, моя специальность не подходит для таких вылазок и я могу со спокойной совестью спать хотя бы по восемь-девять часов в сутки. Правда, мне хватает и меньшего количества часов, но если есть возможность полежать в тёплой кровати побольше — почему нет?
Когда я читаю книги, всегда замечаю, что авторы много повторяются, и, вроде бы, нормальные фразы превращаются в чушь и не дают нормально воспринимать написанное. Вот, например, хотел сейчас сказать: «Сегодня был такой же обычный день, как и всегда». Но ведь так пишут все. Этим приёмом писатель хочет показать читателю, что этот день всё таки не такой обычный, как все другие, хоть в начале рассказа так и может показаться. В любом случае, простите, но я так и начну.
Сегодня был такой же день, как и обычно. Виктор и Джон до обеда ничего не делали и шлялись по территории завода. Или это были не Виктор и Джон. Может, у них были абсолютно другие имена — я называл их так. По крайней мере, сегодня. Завтра, скорее всего, они станут Сашей и Петей. К чёрту. Они, в общем, эти двое бедняг, шлялись, как я уже говорил, до обеда и ничего не делали. Потом прозвучал звонок и их позвали на очередную смену. Они не всегда работают, как и все мы, но если и работают, то только во второй половине дня. Два других моих коллеги, пусть сегодня они будут Архангелом и Иудой, работали наоборот, с раннего утра и сейчас только вернулись в барак. Да, библейские имена. И что? Читал я эту библию. Интересная, но местами смешная книжка. Ладно, я опять заговорился.
Итак, вообще наш барак был на десять мест, причём ещё и странной формы. Не мест, а сам барак. Он был не растянут по ширине, как обычно это бывает, а растянут вверх и поделен на этажи. На каждом этаже по две-три койки. Туалет тоже был на каждом этаже. Изнутри этого не было видно, но по форме наш барак был похож скорее на какую-то бутылку, а не на обычный прямоугольный дом. В любом случае, нам было плевать. Здесь было тепло, кормили по расписанию и от нас требовалось лишь работать. Для меня, существа, а иначе я сказать и не могу, без прошлого и с неизвестным будущем, этого хватало.
Вернёмся к коллегам. Двое ушли — двое пришли. Ещё одного вызвали по срочному делу пару часов назад и его до сих пор не было. И сейчас все, кто не был занят работой, в том числе и я, валялись на кроватях в бараке и от нечего делать болтали.
— Вот закончится у меня контракт, сразу домой поеду. Жена, наверное, давно про меня забыла, эх… — начал старую песню Андрей с последнего этажа. Наверное, Андрей.
— Да ты сколько уже об этом говоришь, а? А контракт всё не заканчивается и не заканчивается, — ответил ему кто-то с нижнего этажа.
— Заканчивается! Я просто продляю его. Мне такую зарплату платят, что я отказаться не могу. Что меня дома ждёт? Ничего. А так чуть больше поработаю, денег заработаю, смогу жить так, как хочу. Может вообще уеду куда-нибудь. И не буду работать ни дня больше.
— Каждый раз одно и то же. Господи…
— Ну вас! Вот увидите.
— Да-да, рассказывай. Ладно. Слышали, на следующей неделе будет новый материал для работы? Из центра привезут, — перевёл кто-то тему.
— Ого. Что за материалы? — спросил, вроде бы, инженер с третьего этажа.
— Да чёрт его знает. Явно что-то поплотнее того, с чем сейчас работаем.
— Труднее станет, думаешь?
— Вряд ли. Но больше сноровки надо будет.
— Дела, да. Ну, увидим.
— Увидим.
Я устал это слушать и перевернулся на другой бок. Я всё ждал, когда и меня вызовут на смену — просто лежать или гулять по небольшой площади завода было, конечно, не так плохо, но доставляло мало приятного, если делать это каждый день по много часов. Никогда не понимал тех, кто хочет получать деньги просто так, ничего не делая. Как и не понимал тех, кто может бездельничать и пролеживать бока. К чему приведёт такая жизнь? К деградации, наверное.
Прошло достаточно времени, но меня так и не вызвали. Иногда я начинал забывать, что именно я делаю. Но, видимо, мозг посылал сигналы прямо по нервам и руки, мой основной рабочий инструмент, не считая головы, начинали ныть и болеть. И я вспоминал. Работать от этого меньше не хотелось. Я хотел вернуться к делу, к действию. Но у начальства, вероятно, были другие планы. Я хоть и работал только при экстренных ситуациях, но мне нравилось. Опять же, как часто пишут и говорят авторы, это всё лирика.
Со временем я уснул. Проснувшись рано утром следующего дня, я увидел всё те же лица. Сегодня нас было меньше. Видимо, на смену призвали побольше. Решив не валяться весь день в кровати, я кое-как встал с неё, сделал небольшую разминку, чтобы не сорвать мышцы, постепенно размялся и, спустившись на первый этаж по хлипкой лестнице, вышел из барака.
Здесь было тепло. Чуть дальше от барака был завод, но не так далеко чтобы жаловаться на расстояние, всего метров пятьсот. Сейчас он не подвал особых признаков жизни, но кое-где горели окна и там явно кто-то работал. Хоть кто-то работает, — подумал я. Повернувшись спиной к своему, казалось, бесконечному месту то работы, то безработицы, направился на юг. Звучит красиво, но на деле просто решил пройти пару километров до обрыва. Я так и не знал, где именно наш завод и барак располагается, но он стоял в какой-то пустыне, где даже травы практически не было. Были редкие камни, странные горы и полное безветрие. Но на юге всё это обрывалось и передо мной, как и каждым, кто придёт сюда, открывалась бесконечный вид. Резкий обрыв, как в книгах и фильмах. Будто кто-то строил эту пустыню и резко передумав, решил сделать здесь обрыв. Как-будто обрубили топором эту самую пустыню.
И вот, я здесь. Подойдя к краю, я не увидел ничего, кроме чистейшей черноты. Хотя нет, вру. Метрах в пяти от меня я видел ту же самую пустыню, но только в другой плоскости, в вертикальной. Дальше этих нескольких метров уже и начиналась темнота. Я не видел в ней ничего, кроме неё. Меня схватил лёгкий озноб, наверное, из-за нервов, и я отвернулся от темноты. Перед глазами опять появился барак и завод, ставший таким родным.
В бесконечную тишину ворвался звонок с завода.
Первый гудок, короткий. Предупреждающий.
Второй гудок, длинный. Одной из смен пора было идти обратно в барак.
Третий гудок, короткий. Значит, никаких приказов больше не будет.
Жаль, — подумал я и медленно вернулся к бараку.
Шли дни. Утро менялось днём, а день — ночью. Затем приходил рассвет и побеждал темноту. Сумерки приходили на помощь только вечером и темнота отыгрывала свои позиции только через десять часов. И так продолжалось долго. Дольше, чем мне хотелось. Первый день, второй, третий, четвёртый, пятый. Я лежал на кровати и иногда ходил к обрыву. Ничего не менялось. С коллегами мы почти не разговаривали.
Я единственный, кто за последнюю неделю ни дня не проработал. Сначала мне завидовали, но потом начали жалеть. Это было хуже всего.
— Как ты, держишься? — спросил меня кто-то из коллег, когда я в очередной раз перевернулся с одного бока на другой.
— Да, более менее. Скучно.
— Понимаю. Однажды я в больницу попал и пришлось одному в палате две недели лежать, никого не видел кроме врачей, приходящих два раза в день. Чуть не повесился.
— Да уж. Но здесь хотя бы вокруг кто-то есть.
— Ага, с этим повезло.
— Повезло…
На восьмой день я услышал гудок. Все мы услышали заводской гудок.
Первый гудок, короткий. Предупреждающий.
Второй гудок, опять короткий. Двое коллег встали с кроватей и начали спускаться вниз, к выходу.
Третий гудок. Длинный. Смена, работающая сейчас, бросила дела и начала собираться назад в барак.
Молчание.
Молчание.
Молчание.
Мы начали переглядываться. Раньше такого не было.
Четвёртый гудок. Длинный, очень длинный.
С оглушённой головой я встал с кровати и стал собираться. Меня вызвали на смену. Не обращая внимание ни на что вокруг, я быстро спустился. По пути меня хлопали по плечам и поздравляли. Коллеги действительно были рады за меня.
Я вышел из барака. Быстрым темпом дошёл до огромного здания завода. Оглянулся. У барака стояли коллеги, они махали мне и что-то кричали. Я повернулся к чёрному зданию одноэтажного завода и впервые за несколько недель улыбнулся. Открыв белую дверь, я вошёл внутрь.
Реальность вокруг меня резко оборвалась и я потерял сознание.
— Друг, эй, дружище! Я видел, как ты начал двигаться. Эй, дружище!
Я медленно открыл глаза. Обшарпанный потолок барака смотрел на меня. Или я на него. Вместе с ним за мной наблюдали коллеги. Они столпились надо мной и просто смотрели.
— Друг, ты как? Как себя чувствуешь?
— Нор..нормаль….вполне, — еле-еле смог произнести я, — Что произошло?
— Это было просто безумие, — сказал кто-то.
— Помню, как зашёл в здание завода, и всё.
— Неудивительно… Слушай, как всё было. Ты зашёл и сразу начал работать. Ты работал так, как никогда в жизни. Нам казалось, ну, всем, кто был на смене в этот момент, что под тобой даже станок прогибается. Ты гнул рабочие листы так, что даже на нижних их слоях оставались отпечатки. Нам всем пришлось отойти, чтобы ты смог работать. Но…, — рассказчик на секунду прервался, — Это было слишком, слишком быстро. В один момент станок заклинило, а ты не успел среагировать. Станок разворотило а тебя отбросило в другой конец помещения и накрыло обломками. Когда мы прибежали, ты уже был…такой, — рассказчик стушевался.
— Что? Какой «такой»? — спросил я.
— Ну, такой. Не будем тебе говорить, посмотри сам. Дайте зеркало! Принесите зеркало! — нервно крикнул он.
Зеркало принесли. Меня усадили на кровать и стали держать зеркало на уровне моего лица. Я посмотрел в него и увидел лишь белое. Белые. Белые бинты вокруг моего лица. Чувствуя, что ничего хорошего я под ними не увижу, я стал их аккуратно снимать. Руки были исцарапаны, пальцы были покрыты множеством ссадин. Наконец, бинты закончились. Я посмотрел в зеркало и не увидел себя. Вместо меня это было бедное существо без лица. Я лишился носа и правой щеки, вместо неё я увидел свои разбитые зубы. Волос не осталось, вместо них на затылке чувствовался небольшой обгоревший клок. Лоб был обожжён до костей, до чёрных костей. Я вновь потерял сознание.
Очнулся я через несколько дней. В зеркале ничего не изменилось. Я был без сил и еле передвигался. Почти не чувствовал рук и левой ноги. Мне было тяжело дышать и под вечер я начинал сплёвывать свою кровь. Так я просуществовал около недели. Я устал. Ещё семь дней спустя я, наконец, вышел на улицу. Вокруг ничего не изменилось. Была абсолютная тишина. Я перестал что-либо ощущать. Я перестал почти на половину ощущать самого себя. Медленно доковыляв до самого края обрыва пустыни, я вновь взглянул во тьму. И понял, что в этот раз она взглянула на меня. Я обернулся — около барака стояли мои коллеги. Они что-то кричали и приветственно махали мне. Я посмотрел на тьму. Она меня звала. Сделав шаг, мы с ней встретились. Через три секунды свободного падения я закрыл глаза и больше ничего не почувствовал.
Приглушённый щелчок.
— Андрей. Андрей! Андре-е-ей!
— Что? Звала меня? Я же в наушниках сижу, чего кричать-то.
— Ой. У тебя ручка скатилась со стола, вон, там.
— Блин. Спасибо.
Андрей встал со стула, нагнулся за ручкой и взял её с пола. «Совсем изгрыз её, особенно колпачок, скоро стержень вылетит, блин», — подумал он, бросил обратно в стакан с другими ручками и карандашами, сел на стул, надел наушники и вернулся к рисованию, попеременно беря в руки то синий, то оранжевый карандаш.
Я вновь очнулся. Еле открыл глаза и увидел обшарпанный потолок барака. Я закрыл глаза и повернулся на другой бок. Хотелось спать.