Глава шестнадцатая
Всю последнюю неделю до приезда доктора Рубинцева я занимался самым неприятным и даже отвратительным делом, какое когда-либо выпадало на мою долю, – допрашивал всех, кто присутствовал на злополучном банкете в мою честь. Помогали мне настоящие профессионалы, матерые сыщики с десятилетиями следственной работы за плечами: шеф пражской полиции, следователь по особо важным делам Комитета национальной безопасности Чешской Республики и старший следователь-дознаватель из нашего следственного отдела. Они присутствовали на всех допросах. Они же брали на себя разговоры с контингентом, рангом пониже дипломатов и заместителей министра. Со всеми остальными мне приходилось беседовать лично. Если с сотрудниками Консулата никаких проблем не возникало (я просто вызывал их к себе и опрашивал), то с официальными лицами со стороны было намного сложнее. Некоторые из них были рангом выше меня, их нельзя было вызвать, как простых смертных, послав повестку. Чтобы добиться встречи с ними, мне приходилось идти на всяческие ухищрения и компромиссы, записываться на прием, убеждать, уговаривать и так далее. Из-за всего этого дело затягивалось, а Генеральный секретарь требовал от меня скорейших результатов, ежедневно отчитывая меня, как мальчишку.
– Чем вы там только занимаетесь, Уральцев? – негодовал он.
– Пью вместе с ними чай, сэр, – отвечал я.
Это была правда. Если мне и удавалось добиться с кем-нибудь встречи, то наша беседа всегда проходила в форме дружеского чаепития. И уж, конечно, никаких официальных протоколов! В конце концов, я начал понимать, что совершенно запутался в показаниях. Детектив получался такой, что на его раскрутку нужен был сыщик уровня Эркюля Пуаро: каждый из опрошенных мною что-то видел, что-то слышал, но подтверждать свои слова под присягой, разумеется, и в мыслях не имел. Каждый мог быть виноват так же, как и не виноват, и я начал впадать в отчаяние. Ситуация становилась невыносимо патовой. Эвердик по-прежнему сидел в своем замке и не показывался на людях. На территорию замка он, впрочем, дознавателей впустил. Те провели тщательный осмотр, даже опросили кое-кого из прислуги, но этим все и ограничилось. Дальше так продолжаться не могло.
– Нам нужно посоветоваться с Тэнни, старик, – заявил Рогнед, однажды вечером ворвавшись в мой кабинет. – Обязательно! Иначе мы с тобой на этом деле свихнемся.
– Как же ты будешь советоваться, если она день и ночь на прослушке? – возмутился я. – Сам ведь говорил: девчонкам ни слова!
– Есть способ, – сказал толстяк и поставил передо мною на стол небольшой чемоданчик, который принес с собой. – Мне только сегодня пришло это в голову.
– Что это? – устало скривился я.
– Объясняю для особо темных, – довольный собою, загудел мой друг. – Здесь, в чемоданчике, небольшой передатчик, наушники-вкладыши и микрофон. Тэнни надевает наушники: со стороны будет казаться, что она слушает музыку. Ты с чемоданчиком выходишь в соседнюю комнату и в микрофон излагаешь ей суть дела. Слышит тебя только она. Никакие жучки, даже в ее собственном теле, такой разговор воспринять не могут. Как видишь, задачка решается на уровне школьного радиокружка. Скажи после этого, что я не гений!
– Идея, конечно, хорошая, тут не поспоришь, – согласился я совершенно искренне, потому что способ и впрямь был прост до гениальности, – но ты, старина, все-таки не гений.
– Это еще почему? – удивился Рогнед.
– Потому что советование с кем-то предполагает двухсторонний контакт. Ты принес мне только половину способа, дружище. Если бы ты был гений, ты подумал бы еще и о том, как Тэнни нам с тобой отвечать будет, если ни словами, ни жестами нельзя. А Симониса ты, торопыга, как всегда, не дослушал. Сознайся, это ведь он подбросил тебе мысль о наушниках?
– Он, – пристыженно нахохлился толстяк.
– Тогда иди обратно к Симонису, и пусть он тебе изложит вторую половину идеи. Потом и поговорим.
– Не пойду. Поговори с ним лучше сам. У тебя с военными больше взаимопонимания, – проворчал Рогнед.
Я понял, что ему совестно еще раз показываться на глаза полковнику, и решил, что дело это действительно следует взять на себя.
Захватив чемоданчик, я оставил Рогнеда за старшего, а сам в лифте спустился на восьмой этаж, где находился кабинет Симониса. Вызывать полковника к себе, когда речь идет о Тэнни и Айке, казалось мне бестактным. Если ждешь, чтобы человек помог тебе, то должен являться к нему сам.
Симонис немного удивился моему появлению, встал из-за стола, пожал мне руку, предложил чашку чая.
– Чая не нужно, – сразу же отказался я. – Я и так оторвал вас от дел. У вас в приемной куча народу.
– Куча подождет, сэр, – ответил полковник, предложив мне сесть, а сам продолжал стоять, как и положено военному перед начальством. – У вас в руках мой чемоданчик. Значит, дело в нем?
Я коротко объяснил ему суть проблемы.
Полковник удивленно приподнял брови:
– Не думал, сэр, что здесь возникнут какие-то затруднения. Ведь мисс Афина прекрасно пишет с закрытыми глазами. Она и наших ребят этому обучала. Думаю, что и мисс Айя это тоже умеет. Свой ответ они могут написать вам на бумаге в абсолютно темной комнате. Тогда тому, кто наблюдает за ними, не удастся ничего прочесть.
Я опустил руки. О такой способности моего Тигренка я понятия не имел.
– Век живи, век учись, – вздохнул я растерянно, поднимаясь со своего места. – Благодарю, полковник. Извините, что побеспокоил вас из-за такого пустяка.
Когда, возвратившись в свой кабинет, я объяснил заскучавшему уже Рогнеду, как выйти из положения, толстяк выразил свое изумление и восторг в совершенно свойственной ему манере.
– Ну!.. Ну!.. – восклицал он, шумно бегая от стены к стене и размахивая руками. – Подумать только! Ай-да Тигренок, ай-да Белка! А мы с тобой за столько лет даже и не сумели узнать, что они это могут!
– Случай как-то не подворачивался, а сами они скромные и не любят своими способностями хвастать, – сказал я, снова чувствуя гордость за своих девочек.
– Вот именно, вот именно! – продолжал шуметь Рогнед. – Они-то скромные, но мы-то с тобой должны были поинтересоваться!
В сущности, он был прав: я никогда специально, даже по долгу службы, не интересовался, что умеют мои девочки. Для меня это было совершенно неважно. Я любил их не за способности, а просто так, за то, что они Тэнни и Айка. То же самое можно было сказать и о толстяке. Мы знали о них только то, что они сами считали нужным рассказать, или то, что выяснялось само собою, по ходу дела, а поскольку, как я уже говорил, они обе как-то даже стеснялись своих необычных умений, узнавали мы не так уж и много.
В клинику в этот вечер я вернулся вместе с Рогнедом. По дороге мы единодушно решили, что беспокоить больную и ослабленную Тэнни нашей конспиративной радиосвязью пока не следует. Сообщить обо всех неприятностях нужно Айке, а там посмотрим, как действовать дальше. Конечно, Айка была еще девочка, к тому же имела совсем другой темперамент и не обладала сверхъестественной интуицией сестры, но я почему-то ни капли в ней не сомневался, в отличие от Рогнеда, который все-таки побаивался, что Белка может неправильно прореагировать и разоблачить нас, невольно дав понять Эвердику, что мы знаем о слежке. Возможно, именно из-за этих опасений он и взялся лично вручить Айке наушники и, в случае чего, сразу же по-свойски замять дело, на что я, как ему казалось, был не способен. Мне же полагалось ждать с чемоданчиком в соседней комнате и, как только зазвучит условный сигнал – музыка Баха – начать на ее фоне излагать девочке смысл ситуации.
Итак, по приезде в лабораторию Рогнед сразу же отправился вниз, к Айке, а я, воспользовавшись любезностью доктора Ройтнера, уединился в его кабинете, раскрыл перед собой на столе чемоданчик, включил микрофон и приготовился вещать, чувствуя себя в нелепой роли этакого киношного суперагента, который даже с собственной женой общается не по сотовому телефону, а по секретному передатчику, вмонтированному в бриллиант перстня на мизинце руки.
Не знаю, как Рогнед общался с Айкой по поводу наушников, но музыка Баха зазвучала, что могло означать только одно: девочка вставила вкладыши в уши. Теперь пришел мой черед. Ужасно волнуясь, я слегка наклонился к торчащему из чемоданчика микрофону и негромко заговорил:
– Айка, малыш, не удивляйся и постарайся ничем не показать, что ты меня слышишь. Это очень важно. Расслабься, сделай вид, что тебе нравится музыка, а сама слушай меня очень внимательно. Это единственный способ, которым мы с дядей Рогнедом можем сообщить тебе то, что узнали.
Я сделал небольшую паузу и по тому, что музыка не прервалась, понял, что пока все в порядке.
Я говорил долго и обстоятельно, стараясь, чтобы каждое слово дошло до Айкиного сознания. Когда же, наконец, моя лекция иссякла, я попросил девочку не вынимать наушники, даже если они отключатся, еще минут пять, и с облегчением закрыл чемоданчик, ожидая, что сейчас появится Рогнед и расскажет мне, как все прошло.
Через несколько минут действительно явился толстяк. С порога показал большой палец, потом закрыл дверь поплотнее, угнездился в кресло по другую сторону докторского стола и удовлетворенно крякнул:
– Даже глазом не моргнула, представь себе! Наша Белочка – просто умница! Прирожденная актриса!
– Ну, и слава Богу! – я почувствовал, что немного успокаиваюсь. – Теперь только надеяться, что наши противники не запеленговали частоту.
– Симонис клялся, что эту частоту невозможно запеленговать, – заверил меня Рогнед. – Музыка Баха – это не просто фон для разговора, это своеобразная глушилка для посторонних длинных ушей. Ничего, кроме этой музыки, чужой услышать не сможет.
– Совсем хорошо! – кивнул я, радуясь успеху. – Что ж, будем ждать, что нам ответит Айка.
– Не знаю, что она ответит, но я рад, что мы поставили ее в известность, – подытожил Рогнед. – Ей-Богу, скрывать что-либо от девчонок просто невыносимо, тем более, когда речь идет о их собственной безопасности.
Я согласился с ним целиком и полностью: имея тайну от Тэнни и Айки, я и сам чувствовал себя почти изменником и не мог оправдать себя даже тем, что тайна эта вынужденная и временная. Теперь же у меня просто гора с плеч свалилась. Мои родители мне тоже никогда не врали. Сам я в детстве врал им почем зря, а они мне – никогда. И ужасно расстраивались и обижались, когда уличали меня в каком-нибудь глупом и совершенно бессмысленном вранье – не фантазировании, а именно вранье, за которое мне и самому подчас потом бывало стыдно. Вообще, в детстве все меряют всё на свой аршин, и потому я не верил, что родители всегда говорят мне правду. Их любимая фраза: «Взрослый не имеет права врать ребенку» – казалась мне чем-то вроде искусственной позы, и понадобилось очень много лет, чтобы я понял, что это не так. В последнее же время эта фраза стала и моим девизом. С тех пор как Тэнни и Айка появились в моей квартире, я ни разу им не соврал. Тем отраднее было мне осознавать, что и они никогда мне не врут. В этом последнем я был совершенно уверен, особенно в отношении Тэнни. Айка, быть может, иногда и лукавила по мелочам – такая уж она была Белка. Но по большому счету в ее честности со мной я никогда не сомневался.
– Как думаешь встречать Рубинцева? – спросил Рогнед, который, покончив с одним делом, просто не мог сейчас же не озаботиться другим. – Между прочим, он прилетает завтра вечером. Ты не забыл?
Конечно же, я не забыл, поскольку всю неделю только и думал, что об этом странном визите.
– Поеду и встречу, – ответил я, пожав плечами.
– Сам? Привлекая внимание всего мира?
– Я просто не могу не встретить его сам, неужели ты не понимаешь! – сказал я. – А о том, чтобы не привлекать внимания, обещал позаботиться Симонис.
– Ну, если так, тогда я спокоен, – расслабился толстяк. – Слушай, а может, и мне с тобой поехать? Чтобы ты не наделал глупостей, а?
– Ну что ж, поехали, – покладисто согласился я, не видя причин, по которым следовало бы отказаться от его компании.
– И все же я не понимаю… – пробормотал Рогнед словно сам себе.
– Чего ты не понимаешь?
– Почему Рубинцев, требуя соблюдения конфиденциальности своего визита, тем не менее решил лететь обычным рейсом? Почему он отказался от нашего частного самолета? Приземлили бы его аккуратненько на военном аэродроме, высадили, в машину с тонированными стеклами – никто бы даже и не заметил, что он уже в Праге. А тут вот в аэропорт переться…
– Ты не прав, – возразил я, – и очень недооцениваешь старика. В отличие от тебя, он прекрасно понимает, что частный самолет, тем более принадлежащий Консулату, сразу же привлечет к себе всеобщее внимание – начиная с авиадиспетчеров и заканчивая газетчиками всех мастей. Такой борт никогда не взлетает и не садится просто так. А вот обычный, гражданский рейс – совсем другое дело. Быть одним из двухсот пассажиров на борту обычного лайнера намного незаметнее, чем быть единственным пассажиром частного самолета.
– Что ж, может быть, так оно и есть, – поразмыслив, кивнул Рогнед. – Но в аэропорт все равно не хочется…После того, что случилось с Тэнни.
Я и сам подозревал, что дорога в аэропорт, на которой взорвали моего Тигренка, не вызовет у меня приятных ощущений, но делать было нечего.
Наутро, уже во дворе клиники, провожая меня на работу, Айка незаметно сунула мне в руку маленькую, тщательно сложенную бумажку. Я тут же опустил записку в карман, поняв, что девочка выполнила мою просьбу – написала ответ. Когда она успела это сделать, я понятия не имел. Скорее всего, ночью, хотя я готов был поклясться, что всю ночь она крепко проспала на своем диванчике в углу нашей комнаты.
В машине я прочитал записку. Она была довольно короткой и писалась, несомненно, в темноте: строчки слегка наезжали друг на друга, но читались вполне разборчиво. Круглыми девчоночьими буквами, с ужасными орфографическими ошибками, Айка сообщала мне по-французски: «Па, я все поняла, за меня не волнуйся, за Тэнни тоже, я теперь буду настороже. Вот только не знаю, что тебе посоветовать. Наверное, ты правильно решил: сначала привези доктора Рубинцева, а там будет видно, и я еще подумаю. Тэнни пока ничего не рассказывай, ей это будет тяжело. Белка».
Мысленно я поблагодарил мою разумную девочку за так четко и быстро выполненное поручение и снова спрятал записку в карман.
В своем кабинете я, прежде всего, сжег Айкино послание в пепельнице, подождал, пока кондиционер с освежителем воздуха тщательно проветрит помещение, и только после этого приступил к текущим делам. Ближе к обеду Симонис доложил, что для встречи доктора Рубинцева все готово. Что ж, события шли по плану. Самолет Рубинцева приземлялся в девять часов вечера, времени было еще много, и я решил пока не думать ни о чем скверном, хотя предчувствия донимали меня немилосердно. Конечно, не надо было обладать интуицией Тигренка, чтобы ожидать от приезда Олега Всеволодовича всевозможных сюрпризов, но если б я знал, что ожидает меня в этот вечер на самом деле!
Когда стемнело, мы отправились встречать долгожданного гостя. План Симониса был достаточно прост и, в то же время, вполне надежен. Возможно, поразмыслив, я и сам бы додумался до такого, если бы в данных вопросах не доверял полковнику больше, чем себе.
Мы выехали на двух машинах. Первая – обычное такси. В нем находились двое людей Симониса: один – водитель, второй – сопровождающий. Другая машина была микроавтобусом с тонированными стеклами. В ней расположились мы с Рогнедом и еще трое спецназовцев. Такси мы должны были пропустить вперед, а сами остановиться у бензоколонки на дороге в аэропорт и там ждать. Первые двое спецназовцев в штатском встречали Рубинцева, сажали его в такси и везли до бензоколонки, при которой была небольшая закусочная. У этой закусочной они высаживали доктора, тот входил, выпивал чашку кофе, затем шофер нашего микроавтобуса, под предлогом дешево довезти до центра, забирал его, сажал к нам, и мы ехали на одну из наших конспиративных дач, где Рубинцев мог бы в первое время по приезде отдохнуть и обсудить с нами привезенные новости. План действительно был не плох. Единственное, что смущало, так это то, что доктор не был посвящен во все его детали, и я даже немного опасался, что старик, увидев незнакомцев в штатском, еще, чего доброго, подумает, что его похищают. Но полковник заверил меня, что его люди – народ, обученный лично Тэнни, и умеют вести себя отменно вежливо, а кроме того, они могут предъявить Рубинцеву мою официальную электронную визитку, чтобы подтвердить свои полномочия. На том и порешили, хотя сомнения у меня все-таки оставались.
Перестраховавшись, мы прибыли на место немного раньше намеченного и потому минут сорок были вынуждены бессмысленно сидеть в микроавтобусе возле бензоколонки и пялиться в окно в ожидании, когда же, наконец, такси привезет Рубинцева. Наш шофер торчал в закусочной, ел уже вторую порцию омлета с ветчиной и смертельно скучал, делая вид, что высматривает потенциальных клиентов. Рогнед тоже изнывал от скуки, охал, ворочался на сиденье и время от времени чертыхался по неопределенному адресу. Наверное, он уже жалел, что сам напросился поехать со мной.
Наконец явилось наше такси. Как и было запланировано, оно подъехало на стоянку возле закусочной, но, к нашему великому изумлению, мы увидели, что из него вышел не один, а два человека. Первым был доктор Рубинцев, его я узнал сразу, хотя освещение на стоянке было довольно тусклым. Второго же я сумел как следует рассмотреть, только когда оба приехавших поднялись на ярко освещенное крыльцо закусочной. Это был высокий, очень тощий сутулый старик с клочковатой, пепельного цвета бородой, которая вначале даже показалась мне фальшивой. Он был в широкополой черной фетровой шляпе, из-под которой сзади торчали космы таких же пепельных волос, на носу имел зеркальные очки, был одет в длинный светло-коричневый плащ и сильно хромал, при ходьбе опираясь на металлическую трость.
Когда Рубинцев и этот странный тип скрылись в закусочной, наше такси развернулось и, снова вырулив на шоссе, помчалось по направлению к Праге, чтобы раньше нас отвезти на дачу багаж приезжих. Мы с Рогнедом переглянулись.
– Ну, и кто этот старый хиппи? – спросил толстяк.
Я пожал плечами, даже не зная, что сказать.
– Подождем, – решил Рогнед, так и не услышав моего ответа. – Скоро шофер их выведет, а там разберемся.
Минут через десять двое в сопровождении шофера действительно появились из закусочной и, спустившись с крыльца, направились к микроавтобусу.
– А, вот и вы, конспираторы! – улыбнувшись, сказал Рубинцев, отодвинув двери и первым заглянув в салон. – Прошу любить и жаловать, это мой коллега, генетик и физиолог профессор Гинс.
Колоритный старик, стоявший позади Рубинцева, церемонно поклонился.
– Вы не предупреждали, что с вами приедет еще кто-то, – произнес Рогнед, сверля незнакомца недоверчивым взглядом.
– Есть вещи, о которых нельзя предупреждать по видеофону, – отвечал Рубинцев, влезая внутрь и пожимая нам всем руки. – Не стесняйтесь профессора, он в курсе всего.
Делать нечего, пришлось нам помочь странному старику тоже влезть в автобус – самостоятельно, с его хромой ногой и тростью, он вряд ли смог бы это сделать. Убедившись, что гости удобно расположились, шофер задвинул двери, прыгнул в кабину, запустил двигатель, и мы поехали.
– Как долетели, Олег Всеволодович? – спросил я, почувствовав, что молчание, длящееся уже несколько минут, становится невыносимым.
– О, прекрасно! – отвечал доктор. – Спасибо, что оплатили мой билет. Давненько я уже не летал первым классом.
– Вы везете нас на дачу? Почему? – вдруг спросил профессор Гинс, и его хрипловатый, твердый голос вдруг показался мне знакомым. Я был почти уверен, что слышал его раньше – то ли по телевизору, то ли в Интернете.
– Сразу в клинику вас везти нельзя, – ответил я. – Ваши жучки, Олег Всеволодович, до сих пор работают в телах девочек, поэтому Эвердик немедленно увидит и услышит все, что будет происходить в их присутствии.
– Я был бы не прочь, чтобы он меня увидел именно сейчас, – усмехнулся Гинс. – Неплохо было бы вот так, прямо с разбегу, предъявить ему мою персону. Но раз вы считаете, что лучше на дачу, едем на дачу.
– Вы знакомы с Эвердиком? – насторожился Рогнед.
– О, еще бы! И не один десяток лет, – хохотнул профессор. – Если угодно, он мой школьный товарищ.
– Неужели?
– Святая истина. Правда, тогда и его, и меня звали по-другому, но разве это так важно для старой дружбы? Интересно бы посмотреть, какова будет его физиономия, когда он увидит меня. Право слово, мне есть о чем с ним потолковать, тем более что он почти наверняка считает, что я давно умер.
– Поговорим об этом, когда приедем на место, коллега, – вмешался Рубинцев. – Не следует торопить события, прошу вас.
– Как угодно, – опять поклонился Гинс и умолк.
Проехав еще километра три, мы свернули с ведущей в Прагу аэропортовской трассы на недавно построенную объездную дорогу, в кольцо которой, как в канал, впадали почти все пригородные шоссе, в том числе и капитально реконструированный год назад хайвэй на Брно. Спускалась восхитительная осенняя ночь, звезды сияли в абсолютно безоблачном небе, их бдительно пас лукаво прищуренный полумесяц, держащийся все время по правому борту нашего микроавтобуса.
– Боже мой, как давно я не был в Чехии!.. – после долгого молчания грустно вздохнул профессор Гинс, глядя, как пролетают за окном километры идеально ровной бетонки, ярко освещенной фонарями.
– Вы чех? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил тот, – я наполовину немец – наполовину румын, но родился здесь, в Чехии. Когда-то чешский язык был для меня родным. Теперь я вряд ли произнесу на нем что-нибудь без акцента.
– Вы долго жили за границей?
– Почти всю жизнь, как только окончил школу.
– А с Олегом Всеволодовичем вы давно знакомы?
– Недавно. Разве что понаслышке я знаю о нем уже лет пятнадцать, с того самого дня, как он опубликовал свой фундаментальный труд о генно-инженерном восстановлении нервных стволов.
– Вы читали мою книгу?! – удивился всё молчавший Рубинцев.
– О да! – улыбнулся Гинс. – Она очень помогла мне в моей собственной работе.
Олег Всеволодович был явно польщен. Видимо, он весьма высоко ценил мнение своего странного коллеги.
Мы свернули на шоссе, ведущее к нашей даче. По обеим сторонам от нас тут же встала темная стена леса.
– А тебя не хватятся на работе, Сергей? – вдруг почему-то озаботился Рубинцев.
– Пусть попробуют, – улыбнулся я. – Есть только одна специальная линия, по которой меня могут хватиться, но надеюсь, что тому, кто имеет право по ней звонить, делать это не придется.
– Ты говоришь о своих дочерях? – догадался доктор.
Я кивнул.
– Подумать только… – пробормотал он. – Я всё никак не могу свыкнуться с мыслью, что еду в одной машине с самим консулом по безопасности…
– Для вас я не консул, Олег Всеволодович, – ответил я немного смущенно.
– Спасибо, конечно, но это ничего не меняет, – покачал головой Рубинцев.
Больше за всю дорогу мы не промолвили ни слова, хотя мне, конечно же, не терпелось поскорее приступить к делу и расспросить гостей о том, что они мне привезли. Я понимал, что микроавтобус и впрямь не место для подобных бесед, да и оба старика выглядели утомленными – им надо было хоть немного отдохнуть и подкрепиться с дороги, прежде чем приступить к обсуждению серьезных вещей.