В избе темно. Свет лучины едва освещает поскрипывающую прялку и старческие руки, сучащие нить. Слышно, как старуха тяжело вздыхает и шепчет едва слышно: "Пресвятые угоднички, упасите и сохраните..." Темнота словно впитала в себя запахи кипяченого молока, гречневой каши с ливером, жареного свиного бока, гусиной лапши. Сладко пахнет горячими, еще не остывшими пирогами и пряниками. Где-то на печи басовито урчит котик Уголек. Уголек весь черный, и только, когда открывает глаза, они поблескивают красным цветом - ну уголек и есть. На полатях под толстым лоскутным одеялом греется пятилетний Мишутка. Воет, стонет за окошком вьюга, говорят - протянутой руки не видать, и в такую-то погоду нечисть по земле гуляет, злое ворожит, на людей страхи наводит. Под одеялом темно и томно, мальчик от жара сомлел, вот-вот заснет, но страшновато ему в темноте: на столе, на пучке соломы, стоит снопик из колосьев и пугает его: чудится Мишутке, что это кто-то чужой и страшный на стол залез, и стоит чуть прикрыть глаза, так сразу сверкнет в темноте зубищами и набросится...
- Баушк, а баушк, - просит Мишутка, - пряничка хоцца...
- Нельзя, милок, нельзя... Прянички скоромные, а ноне посту не конец еще. Завтра, родимый, завтра. Рождество встренем, так уж и скушаешь пряничка. Потерпи ужо, ночка одна осталась.
- Баушк, а баушк, - опять спрашивает мальчик, - а почто нонче все на улице такое красивущее?
- А, милок, то земля Христа-Спасителя встренуть готовится. Вот и украсилась - кажну веточку, кажну былиночку как серебром обсыпало.
- А как же земля знает, что Христос придет? Она же неживая...
- Как - не живая? Живая, что ни на есть. Все она знает, все понимает... Вот и к Рождеству убралась, что твоя невеста...
- Баушк, а баушк, - просит Мишутка, - сказку скажи...
- Да каку ж тебе сказку? - отзывается из темноты бабушка. - День ноне трудной, не до сказок, милок... Вишь, шо стряслось... Пресвятые угоднички, матушка-заступница... Спасите, сохраните младеницу Евдокею... Сочевник нонче, время волшебное. В стародавни времена в такие дни живые с умершими встречались...
Тихон и Аксинья, родители Мишутки, жили обычной крестьянской жизнью. Работали, растили двоих погодок: Мишутку и меньшую дочку Дуняшку. Аккурат в сочельник перед сумерками нежданно-негаданно пришла беда в дом: пропала Дуняшка. Взяла саночки, да, не сказавшись никому, ушла невесть куда. Мать-то с бабкой за делами закуролесились, не сразу хватились дитяти, а когда хватились - всех соседей подняли, все село обегали, на реке были, в лес заходили, кликали-аукали - как нечистая умыкнула робенку, ни следов, ничего. Да как на зло метель поднялась и мороз вдарил, попробуй, сыщи малого дитенка в такую непогодь. Аксинью подружайки под руки на всенощную повели, не в себе баба от горя, всю рубаху на себе изодрала. Может, батюшка чего скажет, молитовку почитает, чтобы отпустило ее, кабы не стронулась совсем. Тихон, отец детишек, тоже черный весь что твоя ночь, ходит угрюмый, молчит, в землю смотрит. Ушли все сельчане на всенощную - Рождество завтра, а тут и праздник не в праздник, виданное ли дело, чтобы под такой великий день и такой искус людям.
- Завтра, родимый, завтра... - вздыхая, увещевает бабушка. - Завтрева Щедруха... Разговеемси, а нонче-то нельзя, пост строгай... Ах, ты ж Боже ш мой, грехи наши тяжкие...
Бабушка замолчала и в наступившей тишине словно кто-то пробежал под окошком, а потом угрожающе завыл-застонал на углу. Мишутка приподнял голову:
- Бабаня, бабаня, что это?
- А то волк-метель, Мишутка... Ходют они по земле вместе с птицами-вьюжницами, навевают мороз да пургу, людей добрых пугают да морозят.
- А для чего же они это делают, баушк?
- А дед Карачун им велит. Он-то заглавный у них. Ходит по лесам, по полям да по деревням с посохом. Сам весь белый, а кафтан на ём голубой, серебром изукрашен. Где посохом реку аль озеро тронет - там лед станет. Дерево тронет - веточки серебром покроются. А коли у кого изба плоха, через щели-то всю избу и выстудит. Рукавом махнет - полетят птицы-вьюжницы, подымется вьюга-метель, да така, что свету белого не видно. Да не дай Бог путника застанет, что пешего, что конного. Конному-то лишенько будет, а пешему и вовсе смерть. Много народу Карачун поморозил.
- Баушк, а баушк... А если он, Карачун-то, и Дуняшку нашу заморозит? Может ведь?
- Может, ох, может! - вскрикнула старуха. Так и разрыдалась бы, да боится мальчонку испугать. - Помнишь, о прошлом годе Анютка пропала? Маланьина дочка? За водой пошла, а назад не вернулась? Замерзла девка, так и не нашли ее. У Карачуна теперь в прислужницах...
- А отчего ж он ее домой не отпустит? Анюткины тятька с мамкой извелись совсем.
- Эх, назад путя нету, милок. Кто к Карачуну попал, тому назад не выбраться. На веки вечные при нем так и будет.
- А от чего же он злой такой, баушк?
- А такой вот... Злится, что не век ему царствовать, а придет Весна-красна, тепло принесет, а ему и придется восвояси убираться...
Швыряет метель пригоршни снега в окно, стонет и хохочет, а Мишутке кажется, что кто-то живой за окном насмехается, напугать хочет, злое сделать. Вдруг что-то ударило по стене с улицы, аж вся изба дрогнула. Вскочила старуха, покатилось по полу веретено. Кот и тот мурлыкать перестал и почерневшими глазами в окно уставился.
- Бабаня, бабаня, что это? - закричал перепуганный Мишутка.
- Карачун это, милок, это Карачун к нам пришел! Ах, говорила же Аксинье-то, чтоб блинка али кутьи на окошку выставила - нет, не послушала... Вот и пришел он по наши душеньки... Прячься, прячься под одеялку!
Метнулась старуха к столу, а от него - к окну и со стуком поставила, едва не швырнула на подоконник миску с кутьей и крикнула в метель за стеклом:
- На, на! Тебе, все тебе! Уходи! Неча у нас тут делать! Старый да малый в избе-то! Да робятенку нашу верни, окаянный! Почто, почто забрал?!
Замолчала старуха и словно вздох прокатился по избе:
- Ну-у-у-у...
И хохотнуло где-то на чердаке, и словно проволокло что-то по стенам, как будто рукой кто провел, а под самым окном скрипнул снег. Пыхнула свечка в кутье и погасла, словно кто-то невидимый дыхнул на нее. И сразу стихло все за окном. Только слышно, как дрова в печи потрескивают.
- Свят, свят, свят, - шепчет бабка. Уж всем-то богам она перемолилась, всех помянула, да проку-то. Нет Дуняшки, как в воду канула.
- Ох, зима-зимушка, лютая ты, к людям не добрая...
Мишутка, по самый нос укутавшись в одеяло, слушает бабушкино шептание и вновь начинает дремать. Шуршит снег по окну, баюкает... Где-то за стенкой сверчок робко завел свою песенку...
Дремлет Мишутка и кажется ему, что окликает его кто-то тонким веселым голоском:
- Мишутка! Ми-шут-ка...
Навострился парнишка, всматривается из-под одеяла в темноту.
- Мишутка! Вставай! - и колокольчиком рассыпной девчачий смех. - Вставай, не то защекочу!
Сел Мишутка на печи, смотрит по сторонам - никого. Лучина догорела, вместо нее месяц ясный в окошко светит. Бабанька на лавке спит, Уголек в ногах калачиком свернулся - тоже спит. Померещилось, что ли? И вдруг мелькнуло что-то за окном, покружилось, покружилось, зазвенело колокольчиком. Подбежал Мишутка к окну, глядь - в лунном свете за окошком танцует девочка, тоненькая, что березка, с белесой косою, в белой душегрее, в сарафанчике, вся переливается, как будто каменьями драгоценными обсыпана. Увидала Мишутку и ну манит его рукой, иди, мол, ко мне. Подивился Мишутка, глянул на бабушку - да спит она. Прыгнул в валеночки, накинул тулупчик, нахлобучил шапку и - скок во двор. А девочка уж тут как тут, кружится вокруг него, улыбается и как будто летает - только рядом была, глядь - а она уже шагах в двадцати, а потом опять рядом. Пытается Мишутка ее догнать, да не может. Уж больно шустра. Запутался он в глубоком снегу, упал, еле на ноги поднялся, а она знай себе хихикает да посмеивается.
- Да постой, постой ты! - не выдержал Мишутка.
Подлетела к нему девочка, в глаза заглянула.
- Ты кто такова? - спросил мальчик.
- Я - Снегурка.
- А я - Михайла, Тихонов сын! - важно представился мальчик.
Опять захихикала Снегурка, дразниться начала:
- Ой, Михайла... Тихонов сын... Ну, грозен, грозен!
- Да уж грозен! - ответил обиженный Мишутка.
- Ну ладно, не серчай, - успокоила его девочка. - Хочешь, поиграем?
- Некогда мне играть, - опять напустил на себя важность Мишутка. - Скажи мне, а ты вправду Карачуна видела?
- А тебе зачем? - прищурила один глаз Снегурка.
- Дело у меня к нему есть. Повидать его надобно.
- На кой тебе Карачун? Избу застудил? Так щели конопатить надо.
- Нет, не избу, - губы у Мишутки дрогнули. - Сестрица моя меньшая пропала. Дуняшка. Говорят, Карачун ее поморозил. Ты не видала?
- Нет, не видала. Не до сестриц мне. Мое дело пургу навевать, да узоры на окнах рядить.
- Проводи меня к нему. У него самого спросить хочу.
Снегурка как будто испугалась даже.
- Тебя? К Карачуну? Да ты знаешь, каков он?
- Знаю. Бабанька сказывала. Ну что, проводишь?
- А не заробеешь?
- Не заробею.
Подумала-подумала Снегурка, на небо черное, звездное посмотрела, вздохнула о чем-то своем и ответила:
- Ну что ж... Воля твоя - идем. Только помни: прогневаешь Карачуна - не сносить тебе тогда головы!
Сказала и полетела по воздуху, не касаясь земли. Кинулся Мишутка за ней, и вдруг подхватила его какая-то сила и полетел он следом за Снегуркой.
Летит Мишутка над землей, да на красоту любуется: все деревья, все веточки так искусно снегом убраны, словно ангелы Божьи над ними потрудились. Каждая снежинка сверкает, переливается, как драгоценный камушек. Смотрит Мишутка и дивится: неужто и впрямь земля живая и знает, что вот-вот Христос придет? И еще пуще дивится - вместо старых овчинных рукавиц новые у него, белые, серебром расшитые, да и тулупчик как будто белеть начал, и кое-где уже узорчик серебряный показался...
Долго ли, коротко ли летели они - остановились на лесной полянке среди высоких сосен. Тихо на поляне, ни души, только снег один кругом. Огляделась по сторонам Снегурка, ладошки в трубочку сложила да и крикнула:
- Дед Карачун, выдь-покажися!
Прокатился ее голосок над поляной и затих в лесу. И застонал лес в ответ, заскрипели огромные стволы, зашатались, поднялась пурга и в пурге этой, белыми волками и снежными птицами окруженный, вышел на поляну дед Карачун. Огромный, как гора, белый, как сама зима. Бородища-метель за верхушки сосен цепляется, с бровей косматых снег сыплет, с седых волос падают льдинки, глазищи синие-синие, как ночное небо, а кругом него вьются-мечутся снежные сверкающие волки, так и рыщут, кого схватить.
- Кто звал меня? - прокатился громовой голос над макушками сосен. - Кто посмел меня тревожить, мне мешать?
Выждала Снегурка, покуда успокоится злой дед, и подлетела к нему, порхнула от одного плеча к другому:
- Усмирись, Карачун. Такое дело, что и потревожить тебя пришлось. Глянь, кого я привела к тебе.
Не сразу углядел Карачун крохотного Мишутку, который и так был мал, да еще и в снегу утоп по колено. А углядев, прогрохотал своим страшным голосом:
- Ты?! Почто посмел тревожить меня, самого Карачуна? Али не ведаешь, что могу тебя заморозить на веки вечные, в ледяной столб превратить?
Подскочили к Мишутке снежные волки, зарыскали, злыми желтыми глазами щурятся, ему в глаза заглядывают, колючая ледяная шерсть на загривках встала дыбом, страшными зубами клацают, того гляди разорвут. Испугался Мишутка поначалу, закрылся рукой, но вспомнил, ради чего пришел, убрал руку от лица, набрался смелости и глянул на Карачуна:
- Ты волков-то отзови, неровен час - покусят.
Дернулась у Карачуна бровь вверх, разошлась улыбка на белом лице, расхохотался злой дед, а потом наклонился к мальчонке и заглянул в самое лицо своими страшными холодными глазами:
- Ох, и смел, ох и смел... Неужто не страшно тебе?
Страшно Мишутке, конечно, страшно. Но не может он врагу своему показать этот страх, изо всех сил держится-крепится. Подбоченился, как тятька делает, ножку одну вперед выставил и грубым голосом ответил:
- Хватит пустые разговоры точить! Я не за тем сюда пришел. Отдавай, дед, сеструху мою младшую Дуняшку! Почто робятенку забрал? Верни взад, а то мамка с тятькой извелись все!
Нахмурился Карачун, а потом выпрямился во весь свой рост, руки раскинул и закричал так, что по всему лесу пошла метель, а снежные волки ажно хвосты поджали и присели:
- Мне, самому Карачуну, указывать вздумал?! А вот я тебя сейчас!... - и поднял свой сверкающий посох, но тут неожиданно метнулась между мальчиком и Карачуном Снегурка:
- Оставь, дед, не смей!
Подивился дед:
- Что? И ты?
Смело смотрит Снегурка на деда, не боится:
- И я. Мне-то ты уж ничего не сделаешь. Не тронь его, старый. Тебе забава, а им горе. Мало ты народу поморозил? Он дитя малое, а сердце у него большое, тебя не устрашился, пришел сестренку выручить. Отдай, дед, отдай. Ни к чему она тебе.
- Сама знаешь - живым сюда дороги нет, - сказал Карачун, как отрезал. - Некого уж отдавать, кто ко мне пришел, тому назад не воротиться.
- Несправедливо это, деда, - нахмурилась Снегурка. - Я знаю - ты можешь. Назад не вернуться, ежели ты не захочешь, а коли захочешь - так и возвращаются.
- А вот не захочу! - взревел дед. - Мала ты мне указывать! Не отпущу!
- Как это - не отпустишь? - ужаснулся Мишутка. - И меня не отпустишь? Выходит, и я уже неживой, коли к тебе только мертвые дорогу находят?
- То-то, - дед как будто успокоился даже. - А ты думал - откуль у тебя рукавицы-то серебряные? Останешься у меня тут, внучком мне будешь. А что там было - все забудешь. И звать тебя по-новому будут: Снеговичком. Научу тебя землю снегом укрывать да зверей и птиц морозить.
- И людей морозить? - спросил Мишутка.
- И людей. Чем они лучше?
Хлынуло что-то горячее в голову, в глазах потемнело. Наскочил Мишутка на деда и начал лупить его по коленкам, как ростом доставал, лупит и кричит:
- Нет! Нельзя людей морозить! Живые они! Гадкий ты дед, противный! Плохой, плохой! Отдай сеструху! Тятька с мамкой горюют, а тебе весело! И я уйду от тебя! Вот посмотришь - уйду! Никакой не Снеговичок я тебе, Михайла я, Тихонов сын! Заморозить хочешь, а вот кукиш тебе! Видал? И рукавицы мне твои не нужны! Забирай! - сорвал серебряные рукавички и швырнул в Карачуна. - И тулуп свой забирай! - и швырнул нарядный узорчатый тулупчик.
Отшатнулся Карачун - теплом пахнуло от тулупчика, а от самого Мишутки пар пошел, как будто из бани только что. Догадался Мишутка, что боится дед горячего.
- Что, боишься? А вот на тебе, на! - и голыми руками схватил за кафтан. Пар пошел, студено рукам, но терпит Мишутка, держится, а по пальцам вода течет струйками - тает дед, а Мишутка все кричит: - Отдавай Дуняшку! Не то растоплю тебя всего!
Зарычал дед от злости, откинул от себя мальчонку, глянул на кафтан, а там дыра приличная и пар от нее идет. Кинулся к посоху, но Снегурка его опередила, посох схватила и бросила Мишутке:
- Посох держи! В нем колдовская сила!
Схватился Мишутка за посох, а он ледяной, закапала вода, ручейком побежала на снег, а волки вокруг скачут, бесятся, а подойти боятся.
- Стой! - крикнул Карачун. - Стой, изверг, не тронь посоха!
- Ага, конец тебе пришел! - кричит Мишутка, уже не чувствуя страха. - Сочевник нонче! Сейчас Христу пропоют и конец тебе! Отшутковался, старый!
- Стой, стой! - умоляет уже Карачун, который уже и ростом меньше стал, и сил-то не осталось на ногах стоять - на коленках ползает. - Я согласен! Я отдам, только посоха не тронь!
- Точно отдашь?
- Отдам, отдам, силой своей клянусь... забирай.
- А тогда покажь, где она!
Махнул дед рукой:
- Тут где-то, на поляне. Снегом ее замело. Искать сам будешь, да поторопись - время на исходе.
Вскочил Мишутка, огляделся по сторонам. Ровным-ровнехонька поляна снегом укрыта, словно кто белой скатертью застелил. Ее неделю будешь обходить - не обойдешь. Опять страшно стало Мишутке - а ну как не найдет он сестричку? Да и без тулупчика и рукавичек стал холод к костям подбираться, ажно зубы стучат. Дотянулся Мишутка до тулупчика, который вновь стал старым овчинным, накинул на себя, а рукавички где-то в снегу потерялись. Еще раз осмотрелся парнишка, и показалось ему - как будто дымок из-под одного куста исходит. Вспомнил он, как в начале зимы ходил с тятей в лес за дровами, тятя ему и показал тогда - из-под кустика словно дымок выходит. Подивился тогда Мишутка, а тятя и сказал - то под кустиком зайчик спрятался, и никак его не видать, только вот по этому дымку найти можно, который и не дымок вовсе, а его теплое дыхание. Спотыкаясь и через шаг падая в снег, из последних сил побежал Мишутка к кусту. Еле добравшись, разбросал снег руками, а там, в ямочке, лежит Дуняшка, белая вся и уж едва дышит. Лег Мишутка рядом с ней, обнял, чтобы согреть, а у самого зуб на зуб не попадает, и морок такой, что нет сил ни до деревни идти, ни на помощь звать. Тепло под снегом было и уютно, ничего делать не хотелось - ни рукой, ни ногой шевельнуть, а только спать вечным беспробудным сном... Не слышал Мишутка, как взвыл от злости Карачун, как поднялась метель и укрыла их с Дуняшкой толстым пуховым покрывалом. Не видел, как Снегурка, постояв над кустиком, вынула из косы ленточку, серебром расшитую, и на веточку повесила, а сама закружилась и рассыпалась на тысячу маленьких снежинок и улетела прочь легкой поземкой.
***
Среди ночи бахнул церковный колокол. Вся деревня собралась возле поповского дома. А через полчаса подтянулись и из соседнего села. Отслужили молебствие, и батюшка сам первый с фонарем к лесу пошел, а за ним и все остальные двинулись.
Выстроившись в ряд с огнями идут по лесу мужики и бабы. Все, кто мог на ногах стоять, поднялись в эту страшную ночь искать в лесу двух ребятенков. Идут люди, аукают, заглядывают под каждый кустик, под каждое дерево, ворошат каждый сугроб, шестами щупают пушистый снег. Уж скоро и петухи пропоют, а там и в колокол бить, к рождественской службе звать, только тяжело на душе у каждого, понимают люди - в такой мороз да пургу ночь в лесу провести и взрослому не поздоровится, а что говорить о двух малых детях?
Идут люди, аукают - а вдруг? Вдруг живы ребятишки и откликнулся? Ну хотя бы один откликнется? Говорят, что в Рождество новорожденный Христос ходит по земле и слушает желание людей, а самые благие исполняет. Неужто в такой день и такой беде случиться? Неужто не слышит их Христос и не исполнит их самого заветного желания?
Тяжело идти по глубокому снегу. Метель улеглась и луна вышла, но все равно тяжело - некоторые уж из сил выбились. Вдруг сверкнуло что-то шагах в ста. Сразу несколько человек приметило. Остановились люди, присматриваются, фонари да огни выше подымают.
- Что там?... А что было-то?.. Да свёркнуло что-то... Да где, где?
И тут крик на всю поляну:
- Вон, вон, глядите!
И точно - что-то блестященькое на сквознячке колышется и в лунном свете поблескивает. И все разом кинулись к этому блестященькому, откуда силы взялись бежать по сугробам. Запыхавшиеся, едва переводящие дух, подбежали и остановились в изумлении: на кустике полощется ленточка, видно, что давно висит, поблеклая вся, только местами сохранились блесточки. С диким воплем кинулась Аксинья разрывать снег руками - сердце материнское подсказало, что здесь надо искать детушек. И вместе с нею десятки рук начали раскидывать сугроб, не замечая ни усталости, ни капель пота, текущих со лба на глаза. И вот дорылись до чего-то темного, начали ощупывать в страхе, смахивать остатки снега, еще миг и разнесся надрывный крик:
- Нашли!!!
Откопали ребятишек. Лежали рядышком, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись Мишуткиным тулупчиком, парнишка крепко обнял сестренку. Зашарила Аксинья руками по милым чадушкам, зашлось сердце матери в смертельной тоске... Но тут вздохнул Мишутка, а следом и Дуняшка потянулась. И пасхальным кличем пронеслось между людьми:
- Живы!!!
Не бывало еще такого радостного Рождества в Мишуткиной деревне. Люди были счастливые и обнимались друг с другом, как с родными. Да так и есть - сроднила людей та ночь, в которую в холодном лесу нашли они живыми детей. Даже разговляться решили общей трапезой, накрыв столы в поповском доме. И только Маланья, мать Анютки, плакала в тот день, прижимая к сердцу обрывок шелковой в блестках ленточки, подобранный в лесу с куста, плакала, вспоминая, как сама на ярмарке выбирала эту ленточку дочери в подарок...