Ранняя весна пахла ранами снега, рваный март ронял небо над Городом, что притих, рассматривая свое отражение в первых лужах. Мужчина сидел на остановке за демаркационной линией бетонной опухоли, поглядывал на мокрую каемку носков ботинок и ожидая автобуса. День вжался в спину ночи и притих, укутавшись в серые облака. Мужчина покусывал губы и щупал пустую сигаретную пачку в глубоком кармане. С ржавого карниза остановочного редута капала вода. Болело сердце. Что-то в его душе сжималось и никак не могло разжаться или разжечься, или разбежаться, или разбиться.
Мимо прошлёпал пегий пес, целеустремленно пронизывающий пространство своим движением. Его аккуратные отпечатки остались на свинцовой слякоти, вобравшей в себе отчаянье теряющей красоту зимы. Мужчина говорил внутрь себя: «Вот пес пробежал, пегий, как наш Магистр, любивший ветчину и почему-то жареные кабачки. Десять лет прожил мохнатый непоседа в квартире, и никогда ни один сосед на него не пожаловался. Хороший был, добрый. С него-то все и началось».
Он с ночи ужасно устал, болела спина, а в ногах ломило. Еще бы, две смены за станком простоять. Магистр подбежал к кровати и начал тыкать влажным носом в его руку, дескать: «Вставай, пора гулять, хозяин». Но такая была лень, так невмоготу, что пришлось крикнуть: «Мам, выгуляй лохматого!». Заскрипели пружины в ее комнате, потом зашаркали по линолеуму тапочки, и он, успокоенный, провалился назад в сон. Длился тот недолго, так как через 10 минут пес вновь начал проситься гулять. «Мам, ну я же просил», - тишина в ответ. Прислушался до рези в ушах, никого, только собака призывно смотрит, просясь на выгул.
Тяжело поднявшись, пошел искать маму. Дома ее не было, ушла ведь, но почему Магистра не взяла с собой? Хотя сапожек ее нет, как и поводка, и курточки. Загадка. Вышел на кухню, из окна втискивался кое-как блеклый зимний свет. Выглянул, деревья чернеют, а вот и мама, силуэт ее мелькнул на противоположной стороне двора. Да что же это такое? Закурил и стал ждать, вот, шаг за шагом, она подходила ближе, и он подмечал в ее руках поводок, который свободно тянулся по земле.
Это было в первый раз. А потом, после каждого раза, она так рассеяно улыбалась и всегда молчала на любые вопросы. Стала застилать скатертями кровать, а простынями – обеденный стол. Покормила аквариумных рыбок сухим моющим средством. А когда те издохли, и воду из емкости пришлось спустить, то громко плакала и спрашивала: «Зачем?». Пришел с работы, а она вновь набрала туда воды и вместо рыбок – алюминиевые ложки и мельхиоровые ложечки. Открывала форточку и сидела на сквозняке. Это называлось ею: «слушать музыку».
Пришлось забить балкон, а на время работы просить соседей приглядывать за нею. Помнил, как в телевизоре говорилось: «Пропала такая-то, одета так-то, лет столько-то. Кто видел – отзовитесь!». Страшно, если так и с ней, очень-очень, это же мама. Еду готовил сам, она могла запросто вылить кастрюлю супа в мусорное ведро или бросит в борщ упаковку чая. Предметы будто поменяли свои значения для нее, столы стали стульями, стулья – кроватями, кровати она избегала и даже боялась ее. Могла часами беседовать с комнатными растениями о своем прошлом. Острые предметы: ножи, ножницы, иголки, вязальные спицы, все пришлось спрятать.
Да, а потом как-то незаметно скончался Магистр, от старости, в феврале. Пришлось хоронить в лесопосадке. В тот день она выкорчевала из горшков все цветы и попыталась их поджечь в своей комнате. Тогда-то и было принято решение отдать ее в руки специалистов. «Угроза для дома, пустит газ, у нас дети». В общей палате на другом конце Города она лежит в темном углу на предмете, которого боится. Автобус не ехал. Сигарет не было. Сжимающаяся в душе пружина натужно заскрипела, но выдержала. Мужчина встал с сырой лавки и стал тщательно стирать следы пегого пса, пока не осталось ни одного в зоне видимости, пока тьма не поглотила те, что терялись в дали.