(Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/12/09/1062)
Глава 2.5 Бабушка в окошке
Во сыром бору на краю дорог,
Где барсук нору недорыл и сбёг,
Там, где правят жуть и полночный мрак,
Где трава пожухла и крут овраг,
Где ни конного и ни пешего,
Ни покойника и ни лешего,
Там, где тьма в ночи – хоть с ума сойти,
Где снуют сычи да неясыти
Где нейдёт со лба неминучий страх -
Там стоит изба о пяти углах.
А как первый угол – земля на вид,
А второй-то, утлый, водой залит,
Весь в прорехах третий - гуляй, сквозняк!
А четвертый светит, как столб огня,
Лишь коснись его – обратишься в дым,
Ну, а пятый вовсе как невидим.
В той избе живет Сыровей-бандит,
Он из года в год за тобой следит.
Пять стихий, пять знаков твоих путей
Примечает всяко рукой своей:
Что свершил, чего совершить не смог,
Где пахал, как вол, где поспать прилёг...
И промчатся годы твои, лихи -
У природы, вроде, лишь пять стихий,
Что ведут тебя вдоль пяти дорог.
А как выйдет время, настанет срок –
Сыровей сурово насупит бровь,
И сорвет покровы, и пустит кровь....
Он навеки твой успокоит страх
И развеет п'о ветру бренный прах.
Пять судеб тебе – прошлогодний снег,
А шестой судьбе не бывать вовек!
Каждому овощу, как известно – свое время. К полудню неяркое, но настойчивое весеннее солнце успело разогнать утреннюю хмарь над улицами и площадями Эскуадора, но здесь, вдали от городских стен, лучам дневного светила все еще приходилось пробиваться сквозь ленивую дымку тумана, отчего окрестные пашни и луга казались чуть нереальными, словно бы нарисованными неуверенной рукой акварелиста-любителя. Именно такими, влажно-размытыми, представлялись они сейчас Юраю-отшельнику из окна очередной наёмной кареты, уносящей их с Энцилией и вездесущим Максом подальше от асконской столицы.
Столь же нереальными казались Юраю и все события последних двух дней. Поверить, что это происходит наяву, никак не удавалось; напротив, возникало отчаянное желание встряхнуть голову и проснуться. Потому, что лучше бы это оказалось сном – Арман свидетель, гораздо лучше!
Пока они с Владом Зборовским коротали дни в эскуадорском храме Тинктара, алхимику казалось, что смертельная опасность миновала. По крайней мере, для него лично. Можно было спокойно долечивать последствия вампирского укуса, гадать о загадочном цыганскоми пророчестве и ломать голову над тем, куда же теперь направляться дальше. Тем более, что со дня на день должна была появиться Энцилия, а разыскивать на Юге новую планету он с самого начала рассчитывал именно с ней. Но, начиная с памятной последней ночи в Палатах Исцеления, контроль за событиями начисто выпал из рук Юрая. Ситуация развивалась с обескураживающей быстротой, требуя такой же быстроты и от них самих, а перечень неотложных дел нарастал подобно снежному кому. Когда уж тут размышлять над картами звездного неба, если могущественное Белое Братство объявило на него охоту, да еще и пометило своей колдовской меткой, "чтобы лучше тебя видеть, внученька". А чем быстрее бежишь, тем скорее кончаются деньги – этого непреложного закона тоже пока еще никто не отменял, и очень скоро нанимать следующую карету им станет не по карману. Не говоря уже о его собственном мифрильном кольце, этом невозможном и непонятном кольце "мага вне закона", которое за последние сутки словно взбесилось, ежеминутно подавая какие-то странные сигналы...
Но надежда на благополучное разрешение хотя бы некоторых проблем все еще сохранялась, и звалась та надежда нынче матушкой Эстригой. Ведь, если верить Максу и его неназванным знакомым в столице Асконского королевства, именно эта, мало кому известная, знахарка и ведьма могла отыскать и снять магический маяк, не будучи при этом обязанной местному сообществу магов ровным счетом ничем. Оставалась лишь самая малость: отыскать вышеуказанную ведьму на асконских равнинах и пустошах. Да еще и вопрос, согласится ли она помочь?
- Все, господа, приехали – молодой черноволосый кучер залихватски притормозил коней, после чего спрыгнул с козел и распахнул дверь кареты. – Дальше извольте пёхом, потому как мне за Вагран-реку дороги нет.
– Нам что же - туда, на другой берег? – Юрай с сомнением посмотрел на хлипкий дощатый мостик.
- Ну да, уважаемые. Пройдете по той стороне пол-лиги вниз вдоль берега, а как лес начнется – войдите в него и покричите погромче. Если тамошняя ведьма в настрое, она тут же откликнется и сама дальше направит.
- А если не в настрое? – дотошно переспросил подошедший тем временем Макс.
- Ну а если не в настрое, не обессудьте! – Возничий картинно развел руками, после чего снисходительно добавил:
- Да не извольте сомневаться, она у нас старушка приветливая, хотя и со странностями.
...
Ничто так не успокаивает, как неторопливая прогулка вдоль узенькой спокойной речки, столь же неторопливо утекающей вдаль по равнинному ландшафту. Грунтовая дорога, проходившая буквально в пяти шагах от берега, оказалась на удивление твердой и утоптанной, несмотря на исходившую от реки сырость. Троим путешественникам не составляло поэтому никакого труда шагать себе и шагать мимо начинающих уже зеленеть полей, тем более, что двигались они налегке. Немногие пожитки были заблаговременно оставлены в ближайшей деревне, где распорядительный и услужливый Макс сумел договориться о будущем ночлеге для всей троицы. И теперь можно было хоть на несколько мгновений позабыть обо всех заботах и треволнениях последних дней, с любопытством разглядывая окрестности.
По сравнению с гористым Энграмом и уж, тем более, с изобильным и плодородным Сормским графством, земли Асконы были гораздо более пустынными и сухими. Немногие невозделанные участки земли покрывала невзрачная, словно бы ободранная или общипанная кем-то трава, лишь иногда разбавленная низким кустарником. А когда впереди, наконец, показался обещанный извозчиком лес, Юрай разочарованно подумал, что у них в Медвежьем Углу такой лес и рощицей постеснялись бы назвать. Но какое-то скопление деревьев все-таки имело место быть. Поэтому все трое послушно дошагали до начала этого, с позволения сказать, леса и остановились на опушке.
- Эгей! Матушка Эстрига, эге-ей! – зычно выкрикнул Юрай. За десять лет своей деревенской жизни он успел познакомиться с лесными нравами гораздо лучше, чем благородный шевалье Леруа или столичная студентка Энцилия, а потому, не размышляя попусту, взял переговоры на себя.
Некоторое время ничего не происходило, и алхимик уже начал раздумывать, что будет лучше – покричать еще разок или же просто войти в лес и попытаться поискать жилище ведьмы самостоятельно. Но как раз в тот момент, когда он решился было попробовать заново выкликнуть ее имя, из глубины лесочка выскочил совершеннейший красавец – заяц ослепительно белого цвета. Длинноухий и длиннолапый зверек, задержавшись на мгновение перед людьми, сделал широкую петлю вокруг всей троицы, а потом снова вернулся к ближайшему дереву и поднял одну из передних лап, словно приглашая гостей следовать за ним.
- Ну что, пошли? – Юрай окинул спутников вопросительным взглядом.
- Пошли, - отозвался Макс, после чего скептически добавил вполголоса, как бы про себя. - Не угодить бы только в какую-нибудь бездонную нору...
К счастью, никакая нора или западня под ногами путешественников не разверзлась, и спустя несколько минут они уже стояли перед маленьким домиком ведьмы. Выросший в Конюховом Хуторе на бабкиных сказках Юрай простодушно ожидал увидеть что-то вроде покосившейся "избушки на курьих ножках", но лесное убежище ведьмы оказалось достаточно опрятным и ухоженным - одноэтажное строение с плетеными стенами, обмазанными глиной, которое пышной шапкой накрывала тростниковая крыша. Оно совершенно сливалось с окружащим пейзажем, и за сто шагов маленького домика было уже практически не различить за деревьями.
Доведя гостей до порога, красавец-беляк счел свою работу выполненной и тут же молниеносно исчез за деревьями. А Юрай, аккуратно постучавшись, приоткрыл дверь и жестом пригласил Энси и Макса заходить следом за ним внутрь.
- По добру ли, по здорову ли, уважаемая?
Почему-то именно такое, донельзя просторечное деревенское приветствие пришло на ум энграмскому посланнику в тот миг, когда он впервые увидел матушку Эстригу. Круглолицая и остроносая женщина преклонного возраста властно восседала за широким столом, широко расставив локти крепких мускулистых рук. На лице и ладонях асконской ведьмы были отчетливы заметны следы прожитых лет, все же остальное укрывал тяжелый халат неопределенного сине-коричневого,"сливового" цвета. Точно так же и волосы пожилой знахарки были старательно прибраны под темный платок, что в целом создавало спокойное и какое-то очень "домашнее" настроение. Но властность и проницательность во взгляде Эстриги были столь выразительны, что назвать ее старухой не посмел бы никто.
- И по добру, и по здорову, и по всем остальным местам впридачу. Заходи давай, чего встал на пороге? И друзей своих тоже заводи! – Вежливость и деликатность в разговоре к числу достоинств ведьмы явно не относились; впрочем, ценили ее люди не за это. – Присаживайтесь тут на лавке и выкладывайте, в чем беда-печаль ваша.
- Меченый я, видишь ли, матушка. В том и печаль моя, и беда, - по-простому, но достаточно резко ответил Юрай, пока его спутники заходили в дом и усаживались. – Бают люди, что ты колдовскую отметину снять можешь, да еще и Конклаву после этого не заложишь. А правду ли бают или напраслину, тебе виднее.
- Виднее, говоришь? Ну так встань и подойди поближе, гость дорогой, чтобы мне разглядеть как следует. А то я чтой-то к старости слаба глазами стала...
"Надо же, хоть и старая, а кокетничает!", - восхитился Юрай. Цепкие пронзительные глаза, мгновенно обыскивающие и оценивающие тебя со всех сторон, словно просвечивая насквозь, - это было самым первым, что обращало на себя внимание в облике асконской ведьмы. И поверить в слабость ее зрения он решительно не мог. Но всё же послушно подошел поближе и дал Эстриге возможность обойти себя кругом, внимательно разглядывая и, что его поначалу особенно удивило, обнюхивая. Хотя удивляться было, на самом деле, нечему: Юрай и сам долгие годы состоял в Медвежьем Углу знахарем и алхимиком, и собственный нос зачастую подсказывал ему гораздо больше, чем глаза или уши. Но с той поры произошло столько событий, что совсем недавние, если судить по календарю, времена казались уже чем-то безнадежно позабытым и нереальным.
Наконец, матушка Эстрига покончила со своими наблюдениями и, отойдя на несколько шагов назад, сокрушенно покачала головой.
- Да, парень, нехорошая на тебе метка стоит, недобрая, - голос ведьмы опустился почти до шепота. – Вся белая-заплесневелая, и злые люди тебе ее ставили.
- А где вы ее заметили, уважаемая Эстрига? – Энцилия хотя и поклялась себе сидеть молча и не вмешиваться, но профессиональное любопытство перевесило все остальные соображения. – Я же ведь повсюду искала...
- Так она повсюду и есть! – Ответ матушки Эстриги прозвучал сварливо, но с оттенком довольства собой. – Рассыпана сейчас по всему телу мелкой пудрой, а собираться в одном месте станет только, чтобы на зов откликнуться. Специально для таких вот, как ты, сильно учёных...
Молодая волшебница была уже готова вспылить, кинувшись грудью на защиту родного университета – благо кидаться было чем, и даже с избытком. Но сидевший рядом Макс спокойно и уверенно накрыл ее руку своей ладонью, подавая молчаливый знак: "Уймись!"
Хвала Арману, своевременная дружеская поддержка помогла Энси удержаться в рамках и не испортить отношений с той, на которую все трое возложили сейчас свои надежды.
- Скажите, матушка, а снять вы эту метку, рассыпанную, сможете?
- Снять-то сниму, конечно. И даже возьму с вас недорого, всего два серебряных герцога, - озабоченно проговорила Эстрига. – Но вот что потом с ней, окаянной, делать?
Ведьма снова подошла к оторопело молчавшему Юраю и пытливо заглянула ему в глаза, словно намереваясь о чем-то спросить. Затем ее лицо внезапно прояснилось, и женщина лихо прищелкнула пальцами обеих рук.
- Так! – Она перевела взгляд на Энцилию и Макса, сидевших на скамье и заинтересованно наблюдающих за всеми загадочными процедурами. – Вы двое! Там у входа бревно лежит поваленное, слева от крыльца. Пойдите-ка посидите на нем, свежим воздухом подышите, пока я здесь с этой плесенью разбираться буду.
Но, поймав разочарованный и почти обиженный взгляд молодой волшебницы, матушка Эстрига рассмеялась и совсем другим, мягким голосом добавила:
- Да ты не переживай, милая, самое главное не пропустишь. Обещаю.
Обещанному самому главному, впрочем, пока что предшествовало неглавное. К счастью, ни глотать сушеный крысиный хвост, ни опускать руки в крутой кипяток, ни даже раздеваться Юраю не пришлось, и какое-то время он спокойно сидел на лавке, пережидая, пока ведьма совершает свои приготовления в маленьком закутке за занавесью, где, судя по всему, у нее располагалась кухня. Сидел себе и молча оглядывался по сторонам.
Изнутри весь дом матушки Эстриги представлял собой одно большое помещение, из которого занавесками и ширмами были выгорожены несколько отдельных углов, причем за одной из занавесок периодически раздавалось невнятное шебуршение и мурчание. "Ну какая ж ведьма без кота?!", - понимающе улыбнулся про себя Юрай. В центральной же, свободной части комнаты, помимо того большого стола, за которым сидела хозяйка, встречая гостей, можно было заметить еще несколько низеньких столиков и большой шкаф, в котором мирно соседствовали глиняная посуда, затертые книги, бутыли причудливой формы и даже несколько мотков шерсти.
Один из маленьких столиков особенно бросился Юраю в глаза – может быть, из-за стоявшего на нем кувшина со свежесрезанными ветками деревьев: дуба, ясеня и еще каких-то незнакомых, которые в энграмских лесах не встречались. И если некоторые из эти веток только еще радовали глаз набухшими почками, то на других уже начали проклевываться молодые ярко-зеленые листки.
Именно такую ветку и выбрала вернувшаяся тем временем в залу деревенская знахарка. Повинуясь ее знаку, Юрай поднялся на ноги и сделал пару шагов вперед, на свободное пространство. Тогда пожилая ведьма сбрызнула выбранную веточку теплым пахучим настоем из принесенной с собой чаши и начала ходить кругами вокруг "меченого" алхимика, поглаживая его со всех сторон молодыми листочками и бормоча какие-то пришепетывания: "Сойди с руки, перейди на листки. Сойди с плеча, пока кровь горяча. Сойди с груди и назад не гляди..." При этом она постоянно поворачивала свою веточку, словно наматывая на нее невидимую паутину.
Наконец, на теле Юрая не осталось ни одного уголка, которого бы не коснулся бы тонкий и пахучий ясеневый прутик. Ведьма уже развернулась было к выходу, но внезапно передумала и пытливо заглянула энграмскому алхимику в глаза:
- Чужую отметину я с тебя, почитай, сняла. Да ведь не о том ты печалишься, соколик, не о том заботишься. А о чём, рассказать не хочешь ли?
Голос был завораживающим и располагал к откровенности. К тому же, разом успокоившееся мифрильное кольцо на юраевом пальце откликнулось на эти слова приятным теплом, как бы советуя довериться асконской ведунье. И он ответил – коротко, скупыми рублеными словами, но как на духу:
- Неведомая звезда на юге. Знак Василиска. Шестая стихия.
- Вот даже как? – В глубине глаз матушки Эстриги что-то полыхнуло, и она на некоторое время замолчала, сосредоточенно размышляя. Юрай тоже решил ничего больше не добавлять, так что возникшую тишину нарушало только их дыхание да шуршащий где-то за занавеской кот. Потом Эстрига решительно выдохнула, словно приняв тяжелое решение, и чуть изменившимся голосом произнесла несколько коротких слов. После чего развернулась и решительно направилась к двери, жестом поманив его отправиться следом.
Снаружи, тем временем, туман уже полностью растаял, и сквозь деревья проглядывало послеобеденное солнце. Пригревшиеся и оживленно разговарившие до сих пор о чем-то Энцилия с Максом враз замолчали и поднялись, а матушка Эстрига в своем сливовом халате резко подняла руку, все еще не выпуская из нее той самой ясеневой ветки. Подняла – и издала странный клёкот, подобающий скорее не человеку, а птице: "Кья-кья-кья!". После чего жестом свободной руки призвала всех остальных молчать и не двигаться.
Ожидание продлилось недолго: не успело сердце отсчитать и пяти сотен ударов, как из поднебесья на руку ведьмы буквально упал молодой чеглок – серебристо-бурые крылья, грудка кольчужной раскраски и лицо, чем-то мимолетно напоминавшее саму матушку Эстригу: сварливый и недовольный взгляд, зоркие глаза, чуть загнутый книзу клюв... Только вот знаменитые чёрные птичьи "усы" в картину не вписывались – таких у хозяйки лесного домика отродясь не бывало.
Прощебетав еще несколько трелей на непонятном птичьем языке, асконская ведьма ласково погладила крылатого странника небес по голове, а затем с прощальным криком распахнула руки. И молодой чеглок вспорхнул обратно к облакам, унося с собой зажатую в когтях ясеневую ветвь далеко на север, в родные леса Вестенланда – куда он и возвращался сейчас после зимовки на теплых островах шахварского побережья.
Последовали его примеру и трое путешественников. От души поблагодарив матушку Эстригу и расплатившись, они тоже отправились на север, хотя и не столь далеко: до деревни в которой остались их пожитки и где они собирались заночевать, от памятного моста через Вагран было совсем недалеко, и вполне можно было успеть к ужину еще засветло.
Пока они размеренно шагали вдоль берега реки, Энцилия успела подробно расспросить Юрая о процедуре снятия метки и теперь молча переваривала этот рассказ, пытаясь совместить колдовство деревенской ведьмы со всем тем, что она успела узнать о магии в Университете и за время своей вильдорской практики. Что же касается Макса, то он был просто любопытен от природы ко всему новому и необычному, и пережитые за сегодняшний день приключения его изрядно воодушевили – теперь, когда все опасности и проблемы оставлены позади, а впереди поджидает увлекательная возможность выпить и закусить.
А в голове самого Юрая, размеренно двигавшегося вместе с двумя спутниками по дороге, неотвязно повторялась та самая последняя фраза, которую сказала ему матушка Эстрига, пока они оставались еще в избе:
"Придешь ко мне сегодня ночью. В полночь. Один."
...
Морковно-красное солнце едва успело коснуться своим краешком горизонта над неспокойными водами Сормского залива, когда молодая ещё, но уже неотступно приближавшаяся к среднему возрасту женщина в тёмно-коричневом платье неторопливо, но решительно поднялась по ступенькам крыльца и постучала висевшим здесь же молотком в парадную дверь скромного гостевого особняка, уютно расположившегося буквально в двух шагах от набережной Мейвена и принадлежавшего эскуадорской короне. Платье благородной донны было изысканным, но неброским и строгого покроя, слегка напоминая военную форму. Что-то бойцовское наблюдалось и в облике самой женщины - невысокой, коренастой и крепко сбитой, с властным и чуть угрюмым выражением лица. И было отчетливо заметно, что ждать она не привыкла. По крайней мере, у этих дверей.
Похоже, что и открывшая входную дверь горничная нисколько не сомневалась в праве благородной донны посещать нынешнего хозяина или, точнее, постояльца особняка в любое время дня и ночи. Почтительно склонившись, она лишь сообщила посетительнице, где того разыскивать:
- Их сиятельство cейчас в салоне, на клавесине играть изволят.
Последнее, впрочем, можно было и не уточнять: неуверенные, спотыкающиеся звуки, издаваемые несчастным инструментом, были отчетливо слышны даже в прихожей. Кажется, его сиятельство пытался изобразить сейчас простенькую народную песенку, типа "У жреца была собака", но даже эта незатейливая мелодия удавалась ему с трудом.
- Совершенствуетесь в исполнительском мастерстве, милорд? – язвительно начала было свой вопрос женщина, входя в салон, но тут же прикусила губу: дон Сальве сидел вовсе не за клавесином, а уютном кресле у противоположной стены. И нажимал на клавиши не пальцами, а магическим усилием.
- Ах нет, что вы, прекрасная Мадлейн! Всего лишь практикуюсь в управлении силами и потоками. Видите ли, драгоценная моя, - развел он руками, - если не поддерживать себя в форме регулярными упражнениями, магическая техника очень быстро... Ну, как бы это вам сказать?
Волшебник запнулся на мгновение, подыскивая наиболее точную формулировку с привычной дотошностью, доходящей порой до занудства.
- Магическая техника... Вы знаете, без должного и регулярного употребления она не то, чтобы забывается, а скорее застывает. Или, лучше сказать, деревенеет?
Он слегка причмокнул губами, словно пробуя каждое из этих слов на вкус.
- Проще говоря, когда отвыкаешь, то даже на самое примитивное заклинание вместо одной минуты может уйти уже все пять. А в жизни бывают такие моменты, когда ваша судьба решается за один удар сердца, если не быстрее - вы же и сами это хорошо знаете. Вот и тренируюсь помаленьку каждый день. Или что прикажете делать, ждать у моря погоды? Я, кажется, только этим и занимаюсь уже которую неделю...
Вачи Сальве с упреком посмотрел на свою гостью.
- Помнится, одна очаровательная и очень уверенная в себе дама обещала мне высочайшую аудиенцию сразу же по приезде в Эскуадор. Или я что-то путаю?
- Искренне сожалею, – слегка потупила голову донна Мадлейн, - но последний вояж Его Величества неожиданно затянулся.
"Вояжами" на лукавом языке царедворцев Эскуадора назывались пьяные загулы с актрисами и танцовщицами, в которые его величество Франсиско I имел обыкновение уходить с завидной регулярностью, за что и получил в народе прозвание "весёлый король". Впрочем, простонародью подобные нравы пришлись весьма по душе, лишь прибавляя монарху любви и обожания со стороны поданных. Но серьёзным государевым людям, включая донну Мадлейн и ее высокого покровителя, эти манеры Его Величества не прибавляли ничего, кроме лишних забот и головной боли.
- Поверьте, любезный мой лорд Сальве, всё свершится в надлежащее время, причем в самом же недалеком будущем: вас обязательно примет не только король, но и Его Святейшество.
И в самом деле, получить вожделенный и обещанный энграмскому перебежчику герцогский титул из королевских рук Вачи Сальве мог только в том случае, если они сумеют договориться с верховным жрецом Армана. А его святейшество Верлозар был, по слухам, фигурой очень и очень непростой, о чем можно было судить даже по тому рискованному заданию, которое они с доном Рамирешем предполагали поручить самому Сальве. Ведь магия в храме – дело до сих пор в Круге Земель неслыханное, к тому же обещавшее вызвать изрядное неудовольствие со стороны главного чародея королевства, небезызвестного дона Саонегру.
Но выбирать лорду Сальве было не из чего. После скандальной отставки с поста главы Обсерватории и верховного мага Энграма его прозябание в Эгедвереше было не более чем почетной ссылкой, да и прилагавшегося к утраченному посту именования "ваше сиятельство" Вачи удостаивался теперь только здесь, в Эскуадоре. Причем не столько из уважения к былым заслугам удостаивался, сколько авансом, и энграмский волшебник это прекрасно понимал. А если чего и не допонял бы, так всесильный дон Рамиреш еще раз доходчиво объяснит - при помощи плетей, дыбы, иголок под ногти и всех остальных подвластных ему средств убеждения.
- Знаете, милорд, - прервала женщина его размышления, заполнившие затянувшуюся до неприличия паузу в разговоре, - у меня есть для вас новость, и притом весьма интригующая. Как вы думаете, кто вчера навестил Эскуадор с краткосрочным визитом, не продлившимся и суток?
- Туше, Мадлейн, вы меня действительно заинтриговали! – Сальве склонил на мгновение голову; то ли почтительно, то ли покорно. - И кто же? Правитель Тао Цзы, король Венцеслав или, может быть, даже лично сам император Вестенланда?
- Ну, зачем же ходить так далеко и высоко... Всего-лишь одна ваша "хорошая знакомая" (госпожа Мадлейн отчетливо выделила издевательской интонацией последние два слова): некая леди д'Эрве.
- Да вы что такое говорите, донна, действительно Энцилия? Эта, эта... жалкая выскочка и шлюшка? – Подавить вспышку гнева бывшему Верховному Магу энграмского княжества все-таки удалось, но с очень большим трудом. Ведь именно упомянутое "юное дарование", прибывшее в Вильдор на практику и первым делом умудрившееся забраться в постель к великому князю, и было самой большой занозой из тех, что остались в его душе после отъезда из Энграма. Именно ее винил он сегодня во всех своих теперешних бедах.
Обвинения эти были, строго говоря, совершенно безосновательными: молодая выпускница Университета приехала в столицу энграмского княжества ровно через две недели после того, как опальный лорд Сальве её покинул. Но спокон веков не встречалось еще в Круге Земель такого гнева и таких обвинений, которые были бы абсолютно обоснованными и неоспоримыми. Кто-то же должен быть виноватым, в конце концов?! Так почему бы и не эта выскочка-интригантка?
Раздражение обиженного судьбой мага, впрочем, отхлынуло столь же стремительно, как и возникло. К следующей фразе голос лорда Сальве звучал уже едва ли не холоднее, чем льды самых высоких вершин северного Свейна:
– И что она здесь забыла?
- А вот это, как раз, очень хотелось бы знать. И причем не только мне... – Донна Мадлейн многозначительно помолчала. – Якобы приехала навестить двух раненых энграмцев из ближайшего окружения князя Ренне. Которые, по случаю, находились на излечении в здешнем храме Тинктара. И так шустро навестила, представьте себе, что к исходу того же дня все трое дружно упорхнули обратно в Вильдор.
- Вы можете предположить, почему? Или, правильнее даже спросить, зачем?
- Не вполне, и в этом как раз и состоит наибольшая неприятность. Что-то агенты Великого Князя явно затевают. Причем непосредственно здесь, под самым носом у службы Охраны Короны.
Молодая женщина несколько раз нервно прошлась взад-вперед по салону, после чего снова повернулась к собеседнику.
- Предполагается, что это не последний ее визит в наши края.
- И тогда?
- А вот тогда, дорогой мой лорд Сальве, я и те люди, которых я представляю, искренне надеются, что вы сможете заняться ею лично. Как могущественный маг, как преданный королю дворянин и как лицо, имеющее личную заинтересованность в том, чтобы исчерпывающим образом разобраться с этой агенткой Вильдора.
- Хм-м-м... – в глазах Вачи промелькнули маслянистые искорки. – А как мужчина?
- О чем речь, ваше сиятельство! Как мужчина вы вполне заслуживаете, чтобы вами занялась я сама, и причем немедленно. – И она потянула ему затянутую в перчатку руку. – Идемте же.
У дверей малой гостиной, в которой обычно проходили их интимные часы, лорд Сальве остановился, почтительно пропуская даму вперед. А, войдя следом и аккуратно заперев дверь на ключ, резко повернулся лицом к своей донне. Как раз вовремя, чтобы получить увесистую пощечину сначала по левой щеке, распахнутой ладонью, а потом – по правой, тыльной стороной все той же крепкой тренированой ладони.
- За что, госпожа? – радостно улыбаясь, простонал маг.
- А ни за что. Просто так, для разминки. Потому, что мне этого захотелось, - ответ Мадлейн прозвучал презрительно и высокомерно, без малейшего следа той почтительности, которую она демонстрировала еще пять минут назад в музыкальном салоне. Здесь, в этих четырех стенах, их связывали совсем иные отношения... Нет, то есть связывать она его тоже иногда связывала, но сегодня у госпожи было, пожалуй, несколько другое настроение:
- На колени! Руки быстренько за спину, сцепил в замок, и резво начал вылизывать мне туфли, - она чуть приподняла подол своего платья, полностью открывая изящные, хотя и несколько тяжеловесные полуботинки на едва заметном каблуке. - Не напортачишь – так уж и быть, позволю полизать и повыше. Ну а нет, пеняй на себя.
И его сиятельство Вачи Сальве, некогда верховный маг великого княжества Энграм, могущественный волшебник и умудренный опытом придворный, со счастливой улыбкой и сладострастными вздохами принялся послушно лизать запорошенную уличной пылью обувь своей госпожи. Не оставляя и тени сомнения в том, что до завтрашнего утра ни его, ни донну Мадлейн мысли о промелькнувшей на асконском горизонте и тут же загадочно исчезнувшей Энцилии, она же леди д'Эрве, уже не побеспокоят.
(Следующая глава: http://proza.ru/2017/12/10/1071 )