Сельский художник Варфоломей Кузьмич Мошонков рисовал обнажённую натуру. В её роли выступала бывшая колхозная доярка, а ныне бизнес-вумен, учредитель и владелица ООО "Сливки, Молоко, Сметана", а если коротко, ООО СМС, Серафима Васильевна Прекрасина, которая украла пол-колхоза, а что не похитила, то скупила за бесценок, и теперь сама заменяла в их селе это крупное товарное хозяйство. Мошонков был достойным продолжателем традиций Рубенса с Тицианом, поэтому позирующая полностью голой бизнесменша была пышкой весом под центнер. Художник-эротоман с наслаждением выводил на холсте бидоновидные буфера Серафимы Васильевны, её светлокоричневые соски величиной в не самую маленькую сливу, такого же цвета ареолы вокруг них, в диаметре с кулак здоровенного мужика. Сам мастер кисти был мелок, худощав, плюгав, правда с большим мужским достоинством, которое болталось меж его ног чуть не до колен. А какое у Серафимы бедро, нет, бедрище в соблазнительном боковом Данаевском изгибе! Двумя пальчиками, чтоб не уколоться, сочная женщина держала пурпурно-красную розу.
-Долго ещё, Варфолик?-вдруг протяжно и немного капризно спросила Симочка, так они друг друга называли.
-Я писааать сильнааа хааачу! Когдааа уже перерыв?-кокетливо добавила Прекрасина. Она косила под московскую светскую львицу, поэтому говорила растягивая слова да налегая на букву а.
Серафима Васильевна со своим супругом, бывшим колхозным комбайнёром , а ныне гламурным бездельником-алкоголиком, Гаврилой Пантелеймоновичем Прекрасиным увлекалась античностью. Сельский маэстро живописи и портрета её изображал, в данный момент, в неком древнегреческо-римском стиле, адаптированном под теперешнее время. Такой гибрид из Афродиты да секс-бомбы из раздела порно "большие дойки и жопы". А недавно нарисовал Гаврика, все так называли мужа Симочки в их утончённой тусовке сельской элиты, в виде Аполлона. И когда тот посетовал, "чего , мол, такой маленький намалевал, ты чё офигел?!", Мошонков ему популярно разъяснил, "что так надо по канонам античной красоты и аристократизьма, понятно???!!!". Он и себе значительно укоротил на своём автопортрете ню, а с большими хренами в древности ходили да скакали разные сатиры, кентавры и прочие козлы.
-Симочка, дорогая, сейчас дорисую твой лобочек и перерывчик, минуточку, эээ...- тоном великого мэтра ответил, хотящей срочно в туалет натурщице, Варфоломей Кузьмич, старательно выводя при этом густые чёрные заросли в форме немаленького треугольника над её плотно сжатыми полными ногами. Он увлекался творчеством одного знаменитого итальянского уже очень престарелого режиссёра эротического кино, пересматривал его фильмы, и там все героини были с очень волосатыми письками. Поэтому категорически возражал, когда Симочка только лишь заговаривала о эпиляции.
-Да, я усцыкаюсь, когда уже перерыв???!!!-просто заорала Серафима вполне по-деревенски без этих всех подражаний под томную москвичку.
-Всё, Солнышко! Полчасика отдохни... -нехотя прервался от любимого своего занятия сельский мастер изобразительного искусства.
Куря сигару и отдыхая в кресле-качалке, Варфоломей вспомнил себя молодым, начинающим свою творческую жизнь, художником. Как выводил днём белой краской на красном кумаче ненавистные лозунги, типа, "Партия- честь, ум и совесть нашей эпохи!" "Пятилетку- в четыре года!" "Родине- рекордные урожаи, надои, ударный труд!" и тому подобное, также рисовал плакаты для села с колхозницей и рабочим, про интернациональную дружбу союзных республик, а ещё пролетариев всего мира с разным цветом кожи и волос на голове, разрезом глаз, да обоих Ильичей, одного бровастого, а другого с бородкой, чаще с большущей лысиной, иногда в кепке. За то ночами ему позировали некоторые молоденькие крепкие, грудасто-попастые румянощёкие колхозницы. Птичница Глаша, свинарка Маша, звеньевая полеводческой бригады Наташа! И Тося- повариха... Ммм... До чего хороша была!
Но самая любимая- юная доярочка Симочка, в то время Бандурко. Она тогда такая хрупкая ещё девонька, всего семьдесят двух килограммов веса... И как подрался из за неё с Гаврилой Прекрасиным, далёким от гламура в те суровые времена, будущим её мужем, активным комсомольцем и сельским спортсмэном. Вернее хорошо получил от него...
Но с тех пор у Гаврика испарилась вся ревность, он зависел от жены, жил и бухал за её счёт, был всем доволен. В последнее время Гаврила пристрастился к сочинительству стишков и считался на селе поэтом. А свои вирши он посвящал супруге Варфоломея Антонине Сидоровне Мошонковой, в девичестве. Прокопенко, тоже даме с пышными формами, правда немного в этом уступавшая Симочке.
На что муж-художник смотрел снисходительно, ведь они все свободные продвинутые люди Искусства. И Антонина была для Гаврилы тем же, что его жена Симочка для Варфоломея.
Какие обиды? Ревности? 1:1, ничья, паритет..
"И как так получилось, что любя друг друга, мы вышли замуж-женились на других?"- в уме который раз горько вопрошал Варфоломей Кузьмич думая об ушедшей писять Серафиме.
"Видно так дано нам возвышенным творческим личностям, жить раздельно, чтобы не утонуть в рутине долгих лет брака и разлюбить друг друга, возненавидеть в итоге. А так сохранилась любовь у нас.."-продолжал невесело мыслить немолодой седовласый художник.
И вот рисуя, в те отдалённые, не близкие нам годы, портреты этих молодых селянок, он иногда в их страстном трудовом порыве изображённом на картине, в виде наклона с высыпанием из ведра корма цыплятам-поросятам-телятам, показывал кусочек нечаянно вывалившейся немаленькой сисечки. Или перед зрителями представали полненькие гладкие ножки этих сдобных красоток, из-за ветра задравшего их подол. Прям интерпретировал к колхозно-сельским реалиям и условиям эту уже легендарную сцену из фильма с Мэрлин Монро, в различных её вариациях. Такой коварный ветер...
Девушкам это очень нравилось и они с удовольствием позировали Валику, так тогда называли на селе его. Потом он, вообще, обнаглел и начал им рисовать сиськи целиком, якобы, случайно торчащие из декольте их цветастых ситцевых платьиц, и даже полностью голыми, например, купающимися.
А самый большой скандал, среди жителей села, произвела работа этого молодого дарования "Повариха даёт грудь комсомольцу", в которой колхозный парторг Сидор Прокопенко узнал свою дочь Тосю. Да-да-да!!! Будущую вторую половинку Варфоломея.
Апофеозом же всего кошмара стала организация свободным художником в райцентре выставки под открытым небом, которую первый секретарь райкома партии дал указание снести при помощи бульдозера. И тогда Варфоломея Мошонкова исключили из комсомола, выгнали с работы за пропаганду разврата и чуждого советским людям образа жизни. Также его раздолбали в районной газете в опубликованном там о нём фельетоне под названием "Художник от слова худо, или Вы чьих будете, Мошонков?". И он даже некоторое время стоял на учёте у психиатра. Досталось и дёвчонкам, опознанных на полотнах молодого непризнанного гонимого опального живописца. Все из них прекратили с бедолагой общаться, отвернулись, кроме Симочки и Тоси, его будущей жены, которая пошла против воли своего отца. И с тех пор сельский художник считал себя диссидентом, пострадавшим в борьбе, с гнобящим такие творческие свободолюбивые личности как он, тоталитарным режимом, что любил подчёркивать всегда со всеми в разговорах....
Варфоломей Кузьмич Мошонков прервался от приятных и не очень воспоминаний. Он встал, взял кисть, подошёл к мольберту и начал звать свою такую любимую, обожаемую восхитительную натурщицу и Музу:
-Серафима Васильевна, Солнце моё, Симочка! Где ты?
Я ТЕБЯ РИСУЮ...