Уходило бабье лето

 

    Солнце уже собиралось укрыться ночью, но его  прощальный привет еще заливал вершины разукрашенных деревьев, от чего они приобретали сказочный вид. Деревья стали терять листву. Пока только первые, самые нетерпеливые, листья планировали к земле, выбирая лучшие места на тропинках. Завтра-послезавтра нужно будет вернуться сюда с камерой, чтобы заснять настоящее буйство листопада.
     Марголин любил это время года, когда бабье лето передавало свои права  глубокой осени, готовой перейти в предзимье. Сколько раз он снимал листопад, но всегда это получалось по-разному.  Сейчас, на всякий случай, он заснял усыпанную  разноцветной листвой тропинку, похожую на покрытие ступенек внутренней лестницы театра, где на следующей неделе он должен читать труппе свою новую пьесу.  Жаль уходить, но солнце скоро нырнет за горизонт, и тогда темень набросится без предупреждения.
     Ночью Марголина разбудил дождь, который изо всех сил тарабанил по крыше и окнам, приглашая взглянуть на его распоясавшуюся удаль. Стоял низкий гул — ветер своими мощными легкими выдувал одну  тревожную ноту.  Когда он останавливался передохнуть и, собравшись с силами, набрав новую порцию, выдыхал ее в пространство, равномерный гул переходил в вой. Потом снова включались монотонные басы, от звука которых становилось зябко и неуютно.
В нервном блеклом свете уличного фонаря пролетали сорванные листья и мокрой ветошью шлепались на землю.  Один красный кленовый лист спланировал к окну и прилип к стеклу,
будто показывая, какая красота упущена и теперь пропадает под порывами необузданного хулигана.
     Марголин поежился под душем холодных брызг, влетающих в форточку, закрыл ее и пошел на кухню включать кофеварку. Раз уж все равно встал, решил больше не ложиться, а еще раз просмотреть некоторые сцены в пьесе, где, как ему казалось, были какие-то нестыковки. Пока будет готов кофе, пошел в  ванную комнату, а когда вышел оттуда, его поразила тишина, сменившая непрекращающийся ночной гул. Он налил в чашку кофе, насыпал туда немного  корицы. Где-то вычитал, что это дает хороший эффект и решил испытать  на себе.  Подошел к окну. На улице уже посветлело. Ветер стих настолько, что даже длинные колосья травы под окном не шевелились. Одинокая белка сидела на  голом клене у забора и лакомилась семечками кленовых вертолетиков. Подумал, что съемка листопада в этом году пропала. После такого нашествия дождя и ветра нет смысла идти в лес, да и солнце не предвидится, такое обложное небо. Он  пошел к письменному столу и раскрыл рукопись.   
     Трудно сказать, что заставило его читать   с самого начала, но  по мере приближения к концу,  пьеса нравилась все меньше. Переделать! Все переделать! Днем позвонил в литературную часть театра и попросил завлита передать главному режиссеру, что  уже принятая к постановке пьеса задержится. Он просит извинения, но в таком виде она не может существовать и попросил время на исправление.  Вечером ему позвонил Соболев, главный режиссер театра, сказал, что понимает автора и подождет до весны. Все равно  раньше лета приступить не смогут.

     Все собрались в репетиционном зале.
      —Представлять автора на буду,  — сказал режиссер будущего спектакля,  — вы его и так хорошо знаете. Список распределения ролей  — завтра утром на доске. Постановочную группу прошу быть очень внимательной и по ходу чтения готовить вопросы. Феликс Михайлович, пожалуйста, начинайте.

     После читки было бурное обсуждение. Актеры наперебой хвалили  пьесу, соревнуясь в своем понимании глубокого смысла драматического произведения, надеясь что их рвение будет замечено.  Наконец, страсти улеглись. Режиссер попросил остаться заведующего музыкальной частью, которому предстояло писать музыку, художника-постановщика, художника по костюмам и заведующего постановочной частью. У них у всех были вопросы к автору, интересовались его пожеланиям, его взгляду на сценографию.
      —Геннадий Семенович,  — сказал Марголин,  —  все, включая распределение ролей, музыку, сценографию, костюмы — ваша прерогатива. Я  ни во что вмешиваться не собираюсь. Единственное, что я прошу без меня не делать, это изменения в тексте, сокращения или  смещение акцентов пьесы.
      Марголин вышел из зала и почувствовал, что засосало под ложечкой. Только сейчас он вспомнил, что еще ничего  не ел с утра и направился к театральному буфету.   Взяв парочку бутербродов и сразу две чашечки кофе, (не становиться же снова в очередь) уселся за столик в углу.  Он уже почти закончил есть, когда в буфет впорхнула очаровательная девушка и устремилась прямо к его столику.

       —Феликс Михайлович, помреж уже вывесил расписание ролей.  Главную отдали Марте. Но вы же понимаете, что это роль не для нее.  Она уже стара  и холодна как лед. Куда ей до этой потрясающей характерной роли!
     Она чуть придвинула свой стул и положила руку на колено Марголину.
      —Вы же помните меня? Я Ирина Кулешова. Вы еще отметили мое выступление при читке на труппе. Поговорите с Геннадием Семеновичем, чтобы он отдал эту роль мне. Или хотя бы назначил во второй состав. Я докажу,  что это роль моя. Вы не пожалеете. Я буду вам очень благодарна,  — ее рука настойчиво  продвигалась по бедру автора прозрачно намекая на вознаграждение.
     Марголин мягко снял ее руку.
      —Ирина, вы очень милая девушка, но у нас с режиссером договоренность, я ни какого отношения не имею к распределению ролей и решению спектакля. Мое дело касается только текста. Так что я вам не помощник. Единственное, что я могу для вас сделать, это спросить
кто будет в дублирующем составе, если он намечается в данное время.
       —Так в том-то и дело, что меня и там нет! Я на вас так надеялась!
     Она резко поднялась и, не прощаясь, выбежала из буфета.
     —Как хорошо, что вы еще не ушли! Танечка,  — обратился он к буфетчице,  — и мне чашечку!  — Геннадий Семенович  подсел к столику.  Буфетчица поставила перед ним кофе, и когда она отошла, — Вот незадача! Через месяц мы уезжаем на гастроли. И в это же время в Управлении культуры будет решаться вопрос о финансировании. Только что мне оттуда позвонил наш директор. Придется мне с ним на пару дней слетать в Управление. А мы с очередным режиссером,  с Сергеем Васильевичем, наметили на гастролях начать застольные читки. Я к вам вот с каким предложением: вы сможете выделить для нас время? Я предлагаю поехать с нами. Чудесный город!  Пока меня не будет, вы примете участие в читках. Расскажите актерам о персонажах,  кто послужил прототипами их образов. Чтобы они поняли характеры своих героев,  подспудные мотивы, толкающие их на те или иные поступки. Пожалуйста, соглашайтесь, если, конечно, вам не мешают  обстоятельства.
      —Интересное предложение! Когда нужно ехать? Постараюсь ко дню отъезда закончить свои дела.
      —Тогда я скажу администратору, чтобы он заказал для вас билеты и номер в гостинице. Мы все будем жить в одной неподалеку от театра. Как только  Александр Николаевич все сделает, он вам позвонит. Думаю, это будет уже завтра. Рад, что договорились. Вы меня очень обяжете. А сейчас простите, мне нужно бежать.
      Марголин подумал, что это предложение даже кстати: можно будет понаблюдать гастрольную жизнь актеров изнутри. Возможно это потом пригодится. Он допил уже остывший кофе и вышел из театра.
      Вечером раздался звонок.
      —Здравствуйте! Это администратор театра. Билеты вам заказаны в обе стороны.  Номер в гостинице тоже — полулюкс на втором этаже. Вас устроит полулюкс?
     —Александр Николаевич? Так вас зовут? Правильно?
     —Лучше просто Саша. До Николаевича еще не дорос.
     —Хорошо, Саша. Какие мои дальнейшие действия?
     —Будьте готовы к (он назвал число и время) я за вами заеду.
     —Договорились. До встречи!

      У вокзала  города, принимающего театр,  стоял автобус в ожидании труппы.  Загрузились без особой суматохи. Даже заядлых курильщиков, а их было добрая половина, ожидали не более пяти минут.   Через короткое время, получив ключи, Феликс Михайлович поднялся к себе, минуя лифт, и осмотрел номер.  В номере было предусмотрено все, что могло бы пригодиться для работы. Даже стопка бумаги и небольшая упаковка шариковых ручек.  Ручки, впрочем, ни к чему, всегда с собой портативная машинка, а вот бумага очень кстати. Раздался стук в дверь.
      —Войдите!
      —Разрешите, Феликс Михайлович? Как устроились? Всем  довольны? Вот номер моего телефона. Звоните в любое время и по любому вопросу, когда я понадоблюсь. И, пожалуйста не стесняйтесь.
      —Спасибо, даже не знаю, как вас благодарить.
      —Ну какая благодарность! Это моя работа.
      —Но свое мнение я директору выскажу. Вы очень профессиональный человек.
      —Спасибо! Этой оценки вполне достаточно. Отдыхайте. Застольная читка в люксе Геннадия
Семеновича завтра в двенадцать, и он просил вас быть.
      —Спасибо! Буду вовремя.
     Марголин переоделся и вышел пройтись до ужина по городу немного познакомиться с ним хотя бы неподалеку от гостиницы. Как  потом оказалось, она находилась почти в центре.

      Актеры собрались в люксе Геннадия Семеновича.
      —Друзья,  — сказал  он, — не удивляйтесь, что здесь присутствуют только те, кто занят  в  первых пяти явлениях. Участники вечернего  спектакля  отдыхают. К четырем часам  встречаемся на сцене театра. Прогоним некоторые эпизоды и познакомимся с новой  для нас сценой. Монтировщики уже там устанавливают декорации.   Феликс Михайлович, сейчас мы начнем. Пожалуйста, делайте заметки. Если увидите, что фраза трудна актеру, давайте обсудим, может быть ее стоит как-то изменить не теряя смысла, но чтобы ее было легче произносить. Или может быть артист не верно ставит ударение в слове, или делает, по вашему мнению,  не тот акцент. Вмешивайтесь активно, но по возможности, не перебивая читку. Мы выделим достаточно времени для ваших замечаний.

     На удивление, в записях Марголина оказалось лишь несколько незначительных замечаний. Читка прошла просто великолепно! Как же главреж знает возможности своих артистов! Если так пойдет и дальше, то  его пребывание здесь только лишние расходы для театра. Нужно будет  оговорить необходимость этой дополнительной нагрузки.
       Назавтра в полдень теперь уже все участники нового спектакля снова расположились в номере главрежа.
       —Обстоятельства несколько изменились.  Позвонили из Управления культуры. Мы с директором должны  быть там. Поэтому сегодня вечером вылетаем в Москву.. Прошу,
не обращайте внимания на мое отсутствие. Сергей Васильевич  совместно с  автором продолжат застольную читку и начнут разводку мизансцен первого акта. Я  попросил Феликса
Михайловича рассказать  о прототипах героев,  о рождении их характеров, разъяснить свое понимание идеи пьесы. Надеюсь, что мы сможем решить в Управлении все вопросы быстро и уже через три дня вернуться. Желаю вам всем успехов и аншлагов на всех спектаклях.
Сергей Васильевич, пожалуйста, начинайте.

      Открытие гастролей  Марголин пропустил. Уж очень не любил он все эти официозы, вызывающие у него идиосинкразию. Эти благодарности и заверения, зачитывание адресов и их вручение, казенных телеграмм от властных структур. Но на второй спектакль он пошел и получил удовольствие. Теперь он не сомневался в правильности выбора театра для постановки своей пьесы. Вернувшись в гостиницу, он спустился в ресторан, чтобы поужинать. К его удивлению кухня уже была закрыта.   Он подошел к стойке дежурного гостиницы, выяснить по какому расписанию работает ресторан, если в одиннадцать он уже закрыт.  Зато в пятницу, субботу и воскресение он будет работать до двух часов ночи и тогда постояльцы будут бегать к нему с жалобами на невозможность отдохнуть в этой какофонии и требовать избавить их от непомерного грохота оркестра, объяснил дежурный.  Представляет ли он что было бы, если бы это творилось каждый день. А о себе нужно было побеспокоиться заранее..
       —Феликс Михайлович, я догадался, где вы можете быть!  —  администратор театра  спускался по лестнице,  — я забыл предупредить вас, что можно остаться без ужина, понадеявшись на местную харчевню.  Пойдемте к нам. У нас уже все готово. 
      Они поднялись в номер Александра Николаевича. Стол был сдвинут на середину комнаты. По всему дополнительные стулья  принесены из соседних номеров. Вокруг, кроме нескольких молодых актеров, были в основном радисты и осветители. Хозяйничала реквизитор
Леночка. Марголин отметил, что больше всего она ухаживала за Сашей, хотя и всех остальных не оставляла без внимания и была гостеприимна как, настоящая хозяйка. Правда, и все остальные не слишком церемонились друг с другом. Чувствовалось, что это давно сдружившаяся компания. Странно, что Марголин, казалось бы человек со стороны, был принят сразу, как свой. К нему относились, как к равному, без особых пиететов, но и уважительно. Давно он не ощущал себя так по-свойски в не очень-то знакомом коллективе. Поужинали хорошо, немного выпили, запили все крепчайшим кофе, накурились до дымовой завесы и стали расходиться.  Прощаясь, Саша предложил Марголину вечерами после спектаклей присоединяться к ним. У нах всегда весело, живут они дружно, и девушки готовят лучше, чем в ресторане.

     К себе Марголин вернулся после полуночи. Уходя из номера администратора, заметил, что  Леночка осталась, помогая убирать со стола. Ну что же, дело молодое.  Он принял душ, переоделся в пижаму, приоткрыл окно. В окно пахнуло загазованным воздухом, но занавески колыхнул легкий ветерок.  Дождаться бы скорее Геннадия Семеновича и уехать  в Подмосковье,
где все такое свое и даже дышится совсем по другому.  Достал пишущую машинку, вставил в нее чистый лист бумаги, закурил и напечатал первое предложение еще не совсем сформированной
темы. Ему всегда трудно давалась именно первая фраза. Над ней он размышлял дольше всего. Но сегодня почему-то она выскочила сама собой  и, явно,  станет катализатором будущих коллизий.  Вдруг  раздался телефонный звонок, который своей неожиданностью заставил вздрогнуть. 
      —Слушаю!
      —Феликс Михайлович, прошу вас, срочно зайдите ко мне!
      —Кто это?
      —Это Ольга Витальевна. Пожалуйста, побыстрее!
     Марголин встревожился. Что может случиться с женой Геннадия Семеновича  в его отсутствие, что ей так срочно понадобилась помощь. Он поспешил отправиться просто так в пижаме, благо она выглядит очень прилично, почти как костюм. Постучался в ее номер, услышал нетерпеливое:
      —Входите же! Сколько можно ждать!
    Ольга Витальевна встретила его в розовом пеньюаре до пола у журнального столика, на котором стояла бутылка вина и фрукты.
      —Присаживайтесь. Откройте бутылку и давайте скрасим мое одиночество.  Соболев снова бросил меня из за своих каких-то сомнительных дел, а мне так нужно сейчас чье-то участие. Ну давайте же выпьем. Вряд ли вас угощали в том притоне у Сашки хорошим вином.
      Она протянула свой бокал, при этом полы пеньюара раздвинулись, обнажив ее грудь. Марголин успел заметить, что и тело и грудь  этой зрелой женщины  еще не поддались времени.
      —Поторопимся. Уже поздно. Я хочу проснуться на мужской руке.
      —Помилуйте, Ольга Витальевна! Во-первых, я не грешу там, где работаю; а во-вторых, как мы будем смотреть в глаза вашему мужу, когда он вернется.
      —Уверяю, что ему будет на это наплевать. Может даже приятно, что такой человек как вы смог помочь ему в этой ситуации. Мы же давно уже не спим вместе. Со своими вечными нервотрепками он, как мужчина, давно ослаб.  Мне только и достается эта случайная радость, когда встречаю мужчину как вы. Или вы хотите сказать, что я вам не нравлюсь?
      —Что вы, что вы! Вы мне очень нравитесь. Но, поймите и меня,  я не могу позволить себе быть не честным с вашим мужем.
      —Тогда убирайтесь к черту! Сейчас же! Вы наверное тоже не способны удовлетворить женщину, поэтому и ссылаетесь на свои дурацкие принципы.
     Марголин покинул ее номер, а рассерженная женщина вышла следом,  открыла незапертую дверь номера монтировщика декораций и,  сбросив свое роскошное одеяние на пол у кровати, где похрапывал полупьяный небритый гигант,  нырнула к нему под одеяло.
     Марголин понял, что ему все равно не заснуть и подсел к письменному столу.  Взял лист бумаги и стал записывать вопросы, чтобы назавтра получить у Саши разъяснения  своих наблюдений, которые за эти дни накопились в его цепкой памяти.
 
      Геннадий Семенович вернулся к началу вечернего спектакля. Уже по его лицу было видно, что поездка в Управление оказалась удачной. Он тепло со всеми поздоровался и объявил, что на утренней репетиции расскажет о ее результате.
    
     Поздний ужин, скорее его можно было назвать очень ранним завтраком, снова  был в номере Саши. Все были возбуждены. Такого успеха никто и не предполагал: спектакль  — заигран. Но может настроение главного, довольного своим успехом в Управлении, его настрой передался актерам, или какие-то другие причины сподвигли их на игру не сравнимую даже с премьерными спектаклями. Ужин закончился. Все разошлись и только Леночка, как и в прошлый раз неторопливо приводила номер в порядок.
      —Саша, у меня к вам накопилось множество вопросов, на не знаю когда я смогу вам  их задать. Может быть вы выкроете для меня время  в течение дня?
      —Зачем откладывать, Феликс Михайлович, давайте прямо сейчас.
      —Поздно уже. Вы устали. Да и спать пора. Это мне, по-стариковски, не спится.
      —Постесняйтесь так говорить,  — вмешалась Леночка,  — все бы были такими стариками. Многие наши молодые вам в подметки не годятся.
      —Спасибо, Леночка! Вашими бы устами...
      —Она права.
      —Не знаю, удобно ли при ней. Тогда некоторые вопросы опущу.
      —Она свой парень. При ней можно спрашивать обо всем. Если уж быть совсем откровенным, она — моя гастрольная жена, моя хозяйка. У нас нет секретов.
      —Тогда уж мой первый,  внеочередной вопрос. Что значит — гастрольная жена? Это напоминает — полковая  жена, что практиковалось еще во время войны.
      —Ну, это не совсем так. Например, я весь день занят. У Леночки свободного времени гораздо больше. Нужно же как-то обустроить наш гастрольный быт. На ней и лежат обязанности «жены». Нужно купить продукты, приготовить еду: ведь на наши суточные  не разгуляешься в ресторане; потом прачечная, не станешь же в этой жаре бегать в пропотевшем  одном и том же целый месяц. Что-то зацепил, где-то порвалось, что-то зашить. На это время у нас и бюджет общий.  У многих наших актеров есть гастрольные жены. Но это не значит, что мы и спим. Ну, кому невтерпеж, те могут себе позволить это по обоюдному согласию. Но у нас с Леночкой
без этого. Если честно сказать, я-то не против, но она любит своего Костика, и он хорошо осведомлен о наших отношениях. А если заревнует, то я потеряю друга. Он радист в другом театре, а мне никак не удается уговорить его перейти к нам. Он там всю свою профессиональную жизнь и не собирается менять ее. Он убеждает меня, что пока Леночка под моим пристальным вниманием, ему нечего беспокоиться.
     Лена давно уже прикорнула на Сашиной кровати и тихо посапывала, улыбаясь чему-то во сне, а мужчины проговорили до рассвета. Саша ответил на все  вопросы. Марголин поражался такой осведомленности  молодого человека, его опыту, его способности анализировать ситуацию и был удивлен, что ему всего  тридцать пять лет, из которых лет десять он занимается администраторской деятельностью.
      Наконец, мужчины расстались.
      Репетиция следующего дня  проходила на сцене театра. Геннадий Семенович  не стал затягивать разводку мизансцен.  Перед началом, он ознакомил труппу с результатами своей поездки. Рассказал о финансировании, о разрешенных  постановках, плана следующего сезона, о назначенном сборе труппы перед ним. Он весь выражал воодушевление, и репетиция проходила великолепно.  После нее Марголин попросил режиссера уделить ему несколько минут для личной беседы.
      - —Я тоже хочу с вами поговорить,  — сказал главный,  — до вечера есть пару часиков, и мы бы побеседовали. Только давайте зайдем в ресторан  гостиницы. Возьмем чего-нибудь, сядем в уголочке. Наши туда не заходят, и нам никто не помешает. И не упрямьтесь, я вас угощаю.
      Они заказали коньяку, кофе и уселись за столик  у окна.
      —Прежде всего я хочу сказать вам, что, по-моему, мое пребывание здесь не столь необходимо. Ваш второй режиссер справляется со всем великолепно. Если нужна будет моя помощь, я подключусь к этому, когда начнутся репетиции в стационаре. Зачем я сижу здесь балластом на шее театра? Мне лучше уехать. Появились кое-какие планы и мне не терпится засесть за машинку.
      —Я категорически против вашего отъезда. Вчера я заметил, что в тексте требуются купюры. Без вас это делать  не буду, и откладывать тоже не хочу. И тут есть и еще одна причина, по которой мне ваш отъезд совсем ни к чему. Вы меня простите, тут замешано еще и личное. Моя жена  высказала неприязнь по отношению к вам. Для нее лучше было бы, чтобы вы уехали.
И я знаю почему. Она не терпит мужчин, которые ей отказали. Не думайте, что я не в курсе ее проделок. Даже знаю ее коронную фразу. Наверняка это было «хочу проснуться на мужской руке». При этом  обвиняла меня в импотенции, - он пригубил рюмку, Марголин последовал его примеру, - и потом побежала к монтировщику после вашего отказа. Хотя, она бы пошла к нему и после вас. Она — нимфоманка. Да и женщин у нее было больше, чем у меня. Вы удивлены, что я с ней, зная все это? В общем-то мы живем каждый своей жизнью, не слишком мешая друг другу. Вначале я это терпел, потому что от ее отца очень зависело мое положение в театральном мире. Теперь же, когда  я достиг определенного уровня, когда мне уже вообще мало что может угрожать, другая причина оставлять ее возле себя. Когда умирал ее отец, он никого кроме меня видеть не хотел. И перед его последним вздохом я обещал ему не бросать на произвол судьбы его беспутную дочь. Вот и несу свой крест. И я очень прошу вас, не уезжайте. Вы нужны сейчас. Завтра я вам выложу все свои замечания и мы поработаем вместе. И  хочу предупредить, со стороны Ольги еще будут попытки вас соблазнить. Она не смирится с отказом. Так что дальнейшие ваши действия зависят уже от вас. Вы меня извините за мой цинизм, за эти не совсем красивые предложения. Но мы взрослые мужчины и не считаю правильным сохранять в данном случае между нами какие-то недомолвки.
    
     Феликс Михайлович остался и все свое время, свободное от обязанностей драматурга, посвящал работе над новой повестью.  Ему стала интересна  скрытая от посторонних закулисная жизнь с ее различными перипетиями.  Выбрав своим консультантом молодого, но опытного театрального администратора Александра Николаевича, часто обращался к нему за советом и иногда зачитывал по нескольку страниц. Особенно  тех, где, как ему казалось, могли быть какие-то неясности в коллизиях.

    —Феликс Михайлович, не хотелось ли бы вам встретиться с читателями в городской библиотеке,  — спросил  Саша, войдя в номер драматурга,  — понимаете, они узнали, что вы в этом городе и хотят устроить встречу с вами. Я подумал, почему бы и нет, раз они согласны заплатить за это. Могут ли помешать лишние деньги, которые никогда не бывают лишними. Я пообещал переговорить с вами и тут же перезвонить. Скажем, завтра. Не сердитесь, что я взял на себя роль организатора. Все равно вам решать. Нет так нет!
     —Почему не подработать? Надеюсь, публика будет интересная?
      —Так называемая местная интеллигенция. Все равно завтра нет вечернего спектакля.
      —Ну, звоните, эксплуататор.
      —Так я побежал!
     Он выскочил из номера, а Марголин стал обдумывать сюжет будущей беседы. Пожалуй, построит ее  на вопросах слушателей. А Саша  весьма предприимчивый молодой человек. Нужно отдать ему должное — умеет устраиваться сам и устраивать других. Нужно будет и его затянуть на эту встречу. В наказание.

     На удивление в городской библиотеке разгорелась настоящая дискуссия. Даже не предполагалось, насколько начитаны, интересны, глубоки в суждениях, парадоксальны в идеях эти люди, оторванные от столичных  соблазнов.  Марголин и Саша шли по вечернему  городу обсуждая прошедшее событие.
       —Вы меня втянули в необычное приключение. Не думал, что оно окажется таким увлекательным. Но молодежь! Какие у них интересные антиномичные  суждения! Какое свободомыслие! У нах не затуманен взгляд! А какая богатая здесь библиотека! Вот, что значит
читать книги, а не использовать для образования масс-культуру!
      Они шли по небольшому парку вдоль реки. Александр Николаевич  слушал спутника не перебивая, и поражался, сколь эмоциональным оказался обычно сдержанный драматург.
      —Простите, Феликс Михайлович, что перебиваю вас,  — Саша приостановился, — смотрите какое столпотворение. Давайте взглянем, что это так привлекает внимание зевак.
     Они подошли к группе людей, столпившихся у кустов.  Следом подкатила полицейская машина. Из нее вышли двое, освещая себе путь мощными фонариками, бесцеремонно расталкивая глазящих. Один из них, с чемоданчиком,  присел у лежащей на траве   в луже крови молодой женщины. Осмотрел ее.
      —Вызывай перевозку, капитан.
     Подъехала еще машина. Участок огородили желтой лентой.
      —Не толпитесь! Отойдите за заграждение!
     —Можете увозить!  — отдал команду санитарам человек с чемоданчиком.
     - —Постойте!  — воскликнул Саша, когда проносили носилки мимо,  — Это же Ольга Витальевна!
      —Вы знаете ее?  — Спросил капитан.
      —Это актриса нашего театра. Феликс Михайлович, посмотрите, я же не могу ошибиться!
     -Вы правы, Александр Николаевич. Но как она могла здесь оказаться?
      —А это мы выясним,  — капитан полиции подошел  к ним с блокнотом,  — вы кто такие?
      
      После не долгого разбирательства, когда  и толпа зевак рассосалась, и полицейские укатили,
и путь к гостинице был свободен,  Марголин с Сашей все еще стояли какое-то время у места происшествия.

      Они вернулись в гостиницу и сразу же направились в номер Геннадия  Семеновича.
       —Как хорошо, что вы пришли! Ума не приложу, где может быть Ольга? Уже обзвонил всех ее
возможных кавалеров, даже не ловко задавать им вопросы о припавшей жене, но ее нигде нет.
      Ему рассказали о виденном. Он побледнел, покачнулся, Саша едва успел подхватить его и помог сесть в кресло.
      -Меня не покидало предчувствие, что с ней в конце концов что-то случится. Последнее время
она казалась совсем невменяемой. Саша, пожалуйста, помоги мне. Я совсем  не понимаю, что нужно делать. Феликс, не оставляй меня, - неожиданно он перешел на «ты», чего никогда не допускал ранее.
     В дверь постучали, и в номер вошел уже знакомый капитан полиции.
       —Капитан Лапин. Вас я уже знаю, а вы — гражданин Соболев? Вижу, вас уже посвятили. Вам нужно проехать на опознание.  И прямо сейчас!
     Театр бурлил! Весь день обсуждались возможные предположения случившегося.
Но зритель страдать не должен. Вечером — аншлаг. Не отменять же спектакль, который в городе так ждали.  Сергей Василевич взвалил на себя все последующие заботы. Марголин остался с Соболевым.
      -Геннадий Семенович, может быть Ольга Витальевна вела дневник, или оставила записку, объясняющую ее отсутствие. Должно же быть какое-нибудь объяснение.
      —Дневник! Дневник! Боже, как мне не пришло это в голову!  Она грозилась написать целый
роман о том, как я ее третирую и не даю жить так, как требует ее естество. Где же он может быть?  — Он стал лихорадочно рыться в ее вещах и неожиданно нашел в самом неожиданном месте. Дневник лежал посреди письменного стола , как-будто специально на виду. — Вот, возьмите! Я не могу...
      Марголин открыл тетрадь на последней странице.
      —Записки обрываются вчерашним числом.
      —Что в них?
      —Мне не удобно читать. Может быть вы сами?
      —Читайте, читайте! У меня рябит в глазах, все расплывается. Да что уж там! Вы и так теперь  все знаете...

      Очередной день в этом опостылевшем театре!
      Играла не плохо. Цветов охапка. Приятно, не спорю. Все равно раздам службам. Не тащить же мне эти веники в номер. Нет, пожалуй, один букетик возьму. Он будет смотреться в моей маленькой вазочке. Пора сматываться. Допишу потом. Чувствую, как во мне уже все начинает бурлить. Не хватает, чтобы прямо в гримерке все равно кого трахнуть. Снова вернулось состояние, когда не могу совладать с собой. Хоть волком вой, хоть на стенку лезь. Понимаю свою порочность, но поделать ничего не могу.  Соболев — великий человек! Столько лет
терпеть меня, все мои закидоны. Даже теперь, когда давно нет отца, быть верным обещанию и не вышвырнуть меня как  грязную половую тряпку. Когда-то я обвиняла его в непонимании, жестокости. А он хотел спасти меня от меня самой.  Как мне сладить со своей необузданной страстью, с моим организмом, который требует многократного оргазма. Что делать, если меня мало удовлетворяют женщины и  мужчины почти не радуют. В последнее время мне даже отказывают. Сегодня в ресторане познакомилась с группой молодых людей. Я  подала им очень прозрачный намек, что не против с ними встретиться сегодня  вечером после спектакля сразу со всеми. Они с удовольствием приняли мое предложение. Хотя у меня плохое предчувствие, а моя
интуиция еще никогда меня не подводила, все равно нырну в эту авантюру. Будь, что будет. Может быть это избавит меня от позора, а Соболева от порочной самки.
       —Я все понял! Она сознательно подтолкнула каких-то бандитов на преступление.
       —Думаю, что эту страницу нужно отдать следователю. Тут указание на время, когда она с ними познакомилась. Вероятнее всего, что их запомнили. Это поможет поймать преступников.
       —Как считаете нужным.
      —Только эту одну страницу. Весь дневник ни к чему.
       —Вырывайте! Остальное дайте сюда. Или, если хотите, можете взять себе. Может пригодиться для ваших опусов.
      —Ну, нет уж. Увольте! Позволите, я позвоню следователю?
      —Звоните.
     Марголин договорился  с капитаном Лапиным о встрече. Разговор был не долгим. Капитан поблагодарил за очень ценные сведения. Теперь дело раскрутят быстро, потому что эти данные
прямая наводка. Группа молодых людей с очень похожим почерком уже задерживалась, но тогда не смогли доказать их причастность. Но теперь не уйдут. Он же и рассказал, что групповое изнасилование было совершено с особой жестокостью. Женщина захлебнулась спермой, половые органы и задний проход были разорваны бутылкой из под шампанского, которую нашли рядом в кустах. Удалось собрать и образцы спермы. Во время опознания, судмедэксперт мужу об этом говорить не стал. И Марголин воздержался от этого.
    
      Все довольно быстро вошло в свою колею. Доиграли  спектакли, закончились гастроли. А к сентябрю и театр вернулся из отпуска и зажил по расписанию. Соболев, с плеч которого так неожиданно свалилась обуза в лице беспутной женушки, тоже пришел в себя и начал репетиции Марголинской пьесы.  Жизнь продолжалась.

    Уходило бабье лето. Марголин любил это время года, когда оно передавало свои права глубокой осени, готовой перейти в предзимье. Сколько раз он снимал листопад, но всегда это получалось по-разному.  Сейчас, на всякий случай, он заснял усыпанную  разноцветной листвой тропинку, похожую на покрытие ступенек внутренней лестницы театра и, не выключая камеру, пошел по этой тропе.  Такую удачу и предположить не мог. Едва вступил под полог леса, как раздался предупреждающий крик сойки и с ближайших веток вспорхнули вспугнутые птицы, и сверху посыпался листопад, который целиком поместился в объективе.