Слезы Гелиоса. Часть 1

Дмитрий Шуман
 Ледяной ветер трепал стойкие к холоду, вечнозеленые листья. На севере деревья редко теряли свои яркие украшения, природа отличалась особым упрямством и желанием жить. Всё вокруг, на острове, сохранилось в первозданном виде. Дорожки протоптаны не машинами, а парой людей, что сновались туда-сюда по несколько раз на дню.
 В мире, где так стремительно развивалась техника и машиностроение, казалось, не осталось места, куда бы не проникли передовые технологии, но здесь, в забытом Богом месте, всё было развито на настолько низком уровне, что путешественникам, случайно попавшим сюда, тот час казалось, что они утратили связь с реальностью. Единственный спутниковый телефон находился в баре «Ринго», но и он работал с перебоями, не говоря уж о том, что за разговоры по этому телефону болтун, а иначе его не назовёшь,  должен заплатить кругленькую сумму.
 Гости редко попадали сюда, и пусть существование столь девственного участка в мире не было секретом, никто не желал завоевывать территорию или внедрять технологии, которые не будут иметь спроса, в место, слишком суровое для активной жизни.
 Однако люди, прожившие здесь не один десяток лет, другой жизни не знали. Летом они звали пору, когда на улицу можно выходить в рубашке, а зимой, они обычно сидели дома и занимались своими делами.  У каждого на этом маленьком клочке земли было своё занятие. Гольштейны занимались изготовлением мебели, строительством  и ремонтом. К ним обращались каждый раз, когда что-то ломалось, потому что при себе они имели все нужные инструменты и навыки, что так необходимы в столь важной работе. Гольштейн старший отличался особой умелостью и любил своё дело сильнее всего на свете. Его непременно уважали в каждом доме и под Рождество он получал столько пригласительных открыток, что отказывался ото всех, лишь бы не обидеть своим невниманием хоть одного ближнего соседа. Порой, в очередь к Гольштейну собиралась половина деревни и он не давал себе покоя, пока не обслужил всех до единого. Его сын, несносный мальчуган, намного хуже знал дело отца и многие сомневались в его будущем – найдётся ли ему место среди них? Но все прекрасно помнили опыт его отца, он в отрочестве творил немало бед отцу, но вот, сейчас, уважительнее и обходительнее мужчины не найти.
 Гольштейн младший водил дружбу со Стефани Белински. Её мать изготовляла одежду почти для всех жителей острова. Если она покупала красную ткань, то почти все детишки, после, бегали в  красных рубашках, а если ей вдруг взбрело в голову закупить зелёной ткани, то все женщины, после, на еженедельном собрании танцевали со своими мужьями в кричащих нарядах, что буквально сливались с окружением. Стефани или Тина, как её звала мать, Лорел, предпочитала отправляться за одеждой на континент и потому всегда отличалась от остальных, потому многие считали её необычайно стильной и уж никак, никому в голову не пришло бы назвать Тину заурядной. Были ещё семьи рыбаков, земледельцев, тех, кто обеспечивал остальных продуктовыми товарами.
 Не менее важной себя считала Анна Грей – наследница всего немалого состояния Грей. Ей принадлежала лавка, куда сходились все местные жители и продавали ей свои товары, а она, после перепродавала их по выгодной для себя цене. Но всех вокруг устраивало такое положение дел, другого они не ведали.  У неё также имелась пара современных лодок для поездок на континент, если она хотела побаловать себя чем-то, чего не вырастишь в местной земле или же купить что-то, что можно было бы продать по очень хорошей цене. Её громадный особняк – главная достопримечательность острова, к строительству которого приложил руку ещё предок Гольштейна, за что и снискал столь радушное положение. Почти всё свободное время проводила в магазине, за счетовой книгой и грезила о более внушительном состоянии, но на слишком маленьком острове такие её мечты не имели никакого значения. Будь у неё миллиарды – как бы она их потратила? А уж покидать родные места она бы точно никогда не захотела. Или захотела бы? С этими мыслями Анна провела добрую половину часа. На пару минут сегодня к ней забегал Ринго – владелец бара и просил одолжить лодку, мол, у него заканчивался виски.
 - В прошлый раз ты ездил три недели назад, - недоумевала Анна, - как же вы за три недели умудрились осушить все твои запасы?
 Её продуктовая лавка напоминала антикварный магазин, здесь присутствовали детали интерьера, за которые ей бы прилично заплатили любители древностей, узнай, что эти вещи у неё. Двери окрашенные голубой краской, как и ставни окон, начисто вычищенные самой Анной, чрезвычайно уважающей блеск и вычурность. Вокруг пестрили цветы разных мастей, она собственноручно выращивала их в теплицах и лишь иногда просила близкую подругу, Венди, владелицу половины земель в округе, позаботиться о её «питомцах». 
 Ринго виновато улыбнулся, вернув её из мира грёз. Здесь, в нейтральных водах, куда не достигала рука закона и налоговой Ринго позволял себе вольничать с собственными запасами и нередко мог угостить своих друзей и напивался сам, а потом, ещё до закрытия бара, ложился спать и утром, мучаясь из-за похмелья, радовался, что никому в голову не пришло его обокрасть.
 - Мы праздновали день рожденья Лорел. Девчонке не мешало развлечься.
 Анна вздохнула.
 - Я поеду с тобой. Мне всё равно нужно в город.
 - Я зайду за тобой завтра.
 Девушка радостно кивнула.
 - Буду ждать.
 Ринго чуть ли не поклонился. С его манерами, он мог бы показаться галантным кавалером, но весь напущенный гротеск рушился перед грубоватой внешностью и любовью к алкоголю. И вот, ему уже сорок три года, а он всё ещё не женат, но, по его словам, он к этому никогда и не стремился.
 Анна молча следила за тем, как он удаляется и лишь мягкая улыбка коснулась её губ. Не будь он так неоттесан, - думала она, - пожалуй, я бы нашла его привлекательным.
 Но она прекрасно понимала, что придется провести ей не один год, чтобы воспитать в нём те качества, в которых она так нуждалась, а за это время все его добродетели могут рассыпаться в прах. К тому же, на континенте у неё был партнёр, которым она любила, улучив момент, похвастаться перед подругами.
 - Он высокий, красивый и сказочно умён, - говорила Анна, опуская руку в тарелку с орешками.
 - Умные мужчины, - задумчиво отвечал ей Кларисса – жена плотника, - почему же он не приедет сюда?
 Анна засмеялась.
 - Не хочу.
 За этими безмятежными воспоминаниями она не заметила, как к лавке подошёл мужчина и лишь вздрогнула, когда дверь внезапно отворилась и звук колокольчиков заполнил пространство.
 На пороге стоял Джон Доу. Девушка в шутку так называла мужчину, что жил на утёсе Морин, в отдаление от всех остальных. Могучая фигура закрывала собой свет.
 Старый потёртые брюки были велики ему по размеру, а куртка, видавшая виды куртка уже и вовсе не могла защитить его от холода. Он зарабатывал ловлей рыбы и все его расходы Анна знала почти наизусть, так как продавал рыбу он ей и лишь изредка что-то покупал себе из еды.
 Ярко рыжая щетина скрывала черты его лица, капюшон, натянутый до предела защищал его от любопытных взглядов.
 - Принёс?
 Мужчина кивает, чем вызывает улыбку у молодой женщины.
 - Да.
Анна сняла очки и протёрла глаза, утомившиеся за день следить за цифрами из книги.
 - Только посмотри, как погода разбушевалась. Ты, наверное, не ожидал такой бури, Джон Доу?
 Мужчина ничего ей не ответил, лишь бесцеремонно поставил ведро с уловом на прилавок. Девушка заглянула внутрь, чтобы удостовериться в правдивости слов рыбака.
 Её лицо погрустнело.
 - Как же мне жаль их.
 Анна приподняла голову, чтобы наблюдать реакцию молодого человека, но его бесстрастное лицо нисколько не изменилось в выражении чувств.
 - А тебе не жаль их, Джон Доу?
 Терпение мужчины подошло к концу и он плотно сцепил зубы.
- Можно побыстрее?
- Он умеет говорить? – Ей было всё равно, что он скажет, главное добиться хоть какого-нибудь внимания к своей персоне.
Анна достала из кармана скомканые купюры и протянула их рыбаку. Он сухо поблагодарил её, чего требовали элементарные правила приличия и не желая тратить больше ни секунды времени на бессмысленные разговоры, отправился к выходу.
 - Зайди за ведром завтра утром, - крикнула ему в догонку Анна, - будь острожен. Не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.