«Я давно не писала тебе, Нова. Не хотела переходить к следующей части истории, прежде, чем не найду в себе дополнительные силы.
Трудно признать свою слабость. Но пора перейти к главному.
Ты помнишь день нашей первой встречи? – Спрашиваю я у взволнованного разума. Ответ последовал сразу в виду множества картинок, будто фотографий, запечатлённых в памяти.
Я шла по улице в один мартовский, необычно холодный и противный день, когда солнце располагалось над нами и насмешливо улыбалось, не давая ровным счётом никакого тепла. На мне было тонкое пальто, никак не подходившее по сезону, но было приятно скинуть тяжёлую куртку и идти свободно по улицам. Я рисковала выступлением и здоровьем, потому спешила, чтобы недолго находится на улице.
Мы столкнулись у входа в круглосуточное кафе, где мы договорились встретиться с Викторией, у меня из рук посыпалось многочисленное количество листовок, приготовленных заранее – я хотела кинуть их на стол, используя всю эффектность. На проспектах по предложению Рона разместили мою фотографию с репетиции, я полезла собирать их, испугавшись. Мы оба присели перед листиками и в следующее мгновение перед глазами всё поплыло. Такое случается, когда ты совершенно неожиданно встречаешься с судьбой у круглосуточного кафе.
- Мне нечего сказать, - криво улыбаясь, признался мужчина.
- Тогда я предлагаю помолчать.
Он так искренне улыбнулся, что внутри всё перевернулось.
- Нет, не нужно. Мне так много нужно тебе сказать, - вдруг, вперемешку с заливистым смехом, начал незнакомец. Проспекты разлетались по всей улице, так никем и не поднятые.
- Ты тоже это чувствуешь?
Я оторопело поднялась и пошла за неизвестным человеком в пальто, выбранном явно не по сезону. Он отвёл меня в гостиницу, где мы до поздней ночи говорили обо мне, а после он завёл разговор о себе.
- Скажи хоть слово своим чудным голосом, - погодя попросил он, когда я замолчала, разглядывая розы, уставленным по всему номеру.
- Нет, я бы хотела ещё послушать о тебе, - я провела пятернёй по волосам, чувствовала себя ужасно уставшей, но не могла позволить так просто уйти.
Мы проговорили несколько часов, а после он исчез на несколько недель и не появлялся. В те дни мне казалось, довольно часто, что Оскар – лишь плод взволнованного разума.
Я могла исчезнуть по-другому. По-настоящему. Что-то невесомое и до безобразия красивое на мгновение окутает меня, будет держать в невесомом состоянии долгое время, а когда он рассеется, под ним, туманом, скрывается другой человек. Исчезновение подобно метаморфозе. Интересно, гусеница, обратившись в бабочку, помнит своё прошлое? Помнит ли она, какой невообразимо жуткой была и кем стала? Век бабочки – три дня, разве есть у неё время думать над прошлым, когда будущее так ужасающе.
Прекращаю думать о бабочках, подобные мысли совершенно непривлекательны. Мой век, подобно веку созданий с чудными крыльями, столь же короток и за ним, после окончания последней главы ничего не будет. Никакой метаморфозы или загробной жизни. Лишь полное забвение, отсутствие каких бы то не было чувств и эмоций, воспоминаний – счастливых и горестных, только немая тишина, объятая пустотой.
В этой тишине я отключаюсь от реальности. Здесь так темно, что на мгновение мне кажется, что я уснула. Лишь храп Рози, тихий и умеренный, ровный, как будто назойливый звон возвращает меня в реальность. Старая женщина не любит, когда кто-то нарушает её сон, потому она запирается перед сном.
Я думаю, каково ей, бедной, всё время находится в мире без красок, чувствовать лишь тактильно, наощупь окружающий её мир. Мы часто говорили о музыке, зачастую предметом наших обсуждений была виолончель Ронни и он сам. Старая женщина всегда улыбается, говоря о нём, так как почти ничего не знает в своей долгой жизни.
Утром Рози ничего не говорит за завтраком, но я-то понимаю, что она еле сдерживается.
- Не беспокойся, детка, всё у тебя будет чудесно.
Я улыбнулась. Жаль, я не могу подарить ей улыбку, как бы сильно не хотела этого.
- Ничего страшного не произошло, Роз.
- Ты можешь обманывать меня сколько угодно, но себя обвести вокруг пальца не получится!
- Я вовсе не пытаюсь обмануть себя.
- Раз ты не хочешь говорить, я не буду влезать в твои дела, но на твоём бы месте я поспешила разобраться бы.
Рози встаёт и уходит к себе. Она так прекрасно изучила квартиру, что ориентируется в ней лучше, чем я. Однажды, поздним вечером она рассказала причину своей слепоты. Её мать, забеременев, была больна сифилисом.
В квартире у Рози всегда прохладно. Она ненавидит жару, потому даже зимой открывает окна настежь. Её ничто не беспокоит, кроме утоления потребностей. Однажды она сказала мне, что ничто в мире её не колышет кроме сигарет и свежего воздуха. Ей плевать на картины Сальвадора Дали, плевать на барельефы, горельефы, - всё, что ей собственно, не дано увидеть глазами. Даже музыка не способна стать отрадой для израненного сердца женщины, искупающей ошибки матери. Она говорит, что воздух и слепота связаны в одном узле. Чувствуя лёгкими свежесть, она никогда не умрёт от чадного газа, ведь даже за газом она проследить не может, потому и приглашает жильцов в квартиру за чрезмерно малую плату. Я никогда не платила так мало, как плачу, проживая у Рози.
Отчасти, я жалею, что живу с ней. Это, в некотором роде, лишает меня свободы, потому что я привязалась к ней. Раньше, каждый месяц я переезжала в хостелы, меняла их один за другим. Находила работу на непостоянной основе. Работала в театрах, если была какая-то программа, привлекающая туристов. Так я называла себя. Турист. Как так вышло…