Мысли в психозе, вызванном прекращением приема лекарств.
Когда я пью таблетки (речь о нейролептиках), жизнь ощущается комьями, жесткими комками чувств с подобающей им вроде формой, но обездвиженными, будто каменными, лежащими на дне… океана. Они неживые, не плавают, не взаимодействуют, не борются, не перерождаются. Они тонут, имея плотность, не подобную плотности того, что должно, то есть, вообще может… жить. Мозг (или более честиво - разум) знает, что они вроде бы есть, что их много, что они большие и весомые. А они ещё покрываются илом, формируемым токсичной побочкой препаратов и поднимаемым суматошными поисками на скорую мысль тех самых чувств, когда хочется поделиться или просят предъявить. Лекарства просто отравляют воду океана, в которой ощущения и переживания костенеют, каменеют и идут ко дну, ибо среда становится пустой и зыбкой, не способной поддерживать их естественный жизненный цикл, удерживать на плаву и растворять. Высыхание жизни своей сутью, когда её означает лишь формальное сердцебиение, да движение глаз, на зыбкую пустоту которых закрывают глаза.
Перестаешь принимать лекарства, и воды становятся настоящими, насущными и текучими. Это не просто непривычно, это как учиться ходить и бегать по планете с другой гравитацией. Мертвая свобода прежней пустоты заменяется свободой быть наполненным в любом месте, отталкиваться от любой своей глубины, плыть, куда угодно. Но оживающая вода растворяет окаменелости прежних лет. Их частички, несущие прошлое, что прошлым-то и не стало, не к месту в живых водах, уже пропитанных жадно дышащей и от того словно пьяной жизнью. Прах закованных заживо нейролептиками переживаний былого времени, которые под теми же нейролептиками и рождались-то ослабленными отравляет живому воду, являя собой духоту и зловоние чувств, с которыми обошлись неправильно.
Лишь редкие пока искры поселившейся здесь любви питают жизнь светом, придавая её гамме натуральные цвета, которые я забыл, и не дают ей задохнуться мертвечиной того, что не смогло жить не по своей вине.
Мне же мою вину восторженно искуплять тем, чтоб восторженно жить и любить в своём океане и своим океаном. Пусть, чуточку не-сего-мирским, но стоящим того и истосковавшимся.
Виват, Мой Океан! Я люблю тебя.