Продолжение. Начало см.
http://www.proza.ru/2017/11/29/421
Не мало исследователей рассматривает политические идеи Мора, да и ряда других утопических социалистов, как прообраз идеи тоталитарного государства, идеала тоталитаризма. Они постарались разложить по полочкам жизнь в обществе и государстве будущего (Кампанелла, Уинстэнли, Кабе, Фурье и др.).
Весь механизм государства должен был заниматься регулированием всех сфер жизнедеятельности граждан, вплоть до интимных отношений, заботиться о воспитании и обучении граждан, их здоровья, нравственности и т.д. Идеи коллективной собственности, коллективного труда, отдельных демократических институтов переплетаются у утопистов с авторитаризмом в деятельности должностных лиц и государства в целом, с грубым аскетизмом и пренебрежением к нуждам отдельной личности и созданию условий для ее свободного развития.
Но зато утописты-социалисты, как Мор, полагали, что благополучие в ходе людских дел возможно лишь с полным уничтожением частной собственности. По Мору, главная обязанность должностных лиц в «Утопии» состоит в том, чтобы заниматься организацией хозяйственного процесса. При этом в идеальном государстве Мора сохранялось рабство.
Утопические черты в учении Кампанеллы, черты грубой уравнительности и аскетизма, были характерны не только для его времени, но также и для многих направлений современного социализма. Для Кампанеллы характерны жестокие законы.
Так, женщина, одевшая туфли на высоком каблуке, чтобы казаться выше, подвергалась смертной казни. В СССР так же боролись со «стилягами» и любителями западной музыки, рок-н-ролла, джаза: «Сегодня он танцует джаз, а завтра Родину продаст».
В произведении Кампанеллы «Город Солнца» были по-новому поставлены вопросы государства и права.
Кампанелла пытается ответить на многие вопросы: об оптимальном способе построения органов государства, о связи центральных учреждений власти с местными органами власти, о наиболее важных функциях государства, о том политическом режиме, который устанавливается в связи с осуществлением общности имущества, о содержании законов. Конечно, нет идентичных ответов у различных утопистов, но и нет существенных различий.
К примеру, в «Городе Солнца» система управления делами государства может быть отнесена к монархически-республиканской. Сам автор этого сочинения – Кампанелла – фактически уклонился от ответа на этот вопрос. Но он сообщил об особенностях государственной организации «Города Солнца», позволяющих судить о содержании его политического строя.
Система управления строится жёстко по отраслям: военное дело, научная деятельность и воспроизводство населения, обеспечение его питанием, одеждой, а также воспитание. Все заранее расписано. Деятельность жителей «Города Солнца» контролируется правителями. Во главе каждой отрасли стоят правители: Мощь, Мудрость и Любовь. Этим правителям подчинены три начальника, каждый из которых руководит, в свою очередь, тремя должностными лицами.
Во главе этой пирамиды стоит верховный правитель – Солнце, или Метафизик, выступающий как глава светской и духовной власти. Должность эта не пожизненная, но и не сменяемая. Метафизик обладает огромной властью – он даже подбирает и определяет имена. Правители не могут быть сменены по воле народа (точь в точь, как в СССР). Остальные должностные лица проходят процедуру избрания.
Политический строй «Города Солнца» характеризуется строгим централизмом. Здесь господствует поистине автократический режим, очень напоминающий то, что ныне принято считать тоталитаризмом. Государство вмешивается во все сферы жизнедеятельности соляриев, даже в продолжение их рода. Должностные лица обучают и воспитывают членов общины. Государство вмешивается даже в творчество писателей, предписывая им то, как следует писать свои сочинения.
Соляриям предписаны одинаковые жилища, пища и одежда, одинаковые занятия и развлечения, строй взглядов на всё и т.д. Во всём превалируют интересы государства, а интересы отдельных лиц подчинены государству, как части – целому. В результате в «Городе Солнца» всё регламентировано государством, превращённым в автократию, и этот режим, описанный Кампанеллой, очень напоминает тоталитарный строй созданного Лениным большевистского государства.
Менее известен утопический социалист периода английской революции XVII столетия Джерард Уинстэнли (1609 – 1676). В своём главном сочинении «Закон свободы» он изложил программу коммунистического переустройства всех сторон общественной жизни. Основная мысль программы – неравномерность частной собственности, которая, по Уинстэнли, должна быть уничтожена.
Органы государства, по его мнению, должны были утратить свой угнетательский характер и заниматься управлением хозяйством, обеспечением дисциплины и воспитанием членов общества. В этом – основная забота государства. Для занятия соответствующих должностей необходим высокий возрастной ценз. Так, общественными контролёрами, следящими за работой других должностных лиц, могли быть только те мужчины, которые достигли шестидесятилетнего возраста.
В государстве Уинстэнли применяются разные меры наказания. Многие нарушения закона влекут за собой строжайшие репрессии (смертную казнь, исправительные работы, телесные наказания и др.). Эти репрессии применяются к тем, кто попытается восстановить частную собственность, к насильникам, убийцам, тунеядцам.
Так, люди, которые называют землю своей, приговариваются к году принудительного труда, и их слова выжигаются у них на лбу. Здесь действует принцип – кто ударит своего соседа, получает от палача удар за удар, утрачивает око за око, зуб за зуб, член за член и жизнь за жизнь. Как и в «Утопии», у Уинстэнли сохраняется рабство, хотя и в смягчённом виде. И в этом проекте черты авторитаризма, связанные с коллективной собственностью, проступают достаточно четко и ясно. Это строй жестокий сам по себе.
Сильной стороной утопического социализма Жана Мелье (1664 – 1729) была острая критика существовавшего в то время общественного и политического строя. Так, все стороны общественно-политической жизни Франции XVIII в. были подвергнуты Мелье столь сокрушительной критике, что много лет спустя Вольтер признавался, что он дрожал от ужаса, читая произведение бедного сельского священника.
Фактически у Мелье нет описания государства будущего. Но зато у него апология революционных мер против старого строя, достаточно жестокая и бескомпромиссная.
Ненависть Мелье к угнетателям народа находит свое выражение в призыве перевешать всех «благородных и сильных мира сего», используя вместо верёвок кишки священников. Мелье призывает: «...Ниспровергните повсюду эти троны несправедливости и нечестия, размозжите эти коронованные головы». В его произведении настоящая апология тираноубийц.
В «Кодексе природы» другого известного социалиста-утописта, Морелли (жил в XVIII в.), набрасывается «образец законодательства, согласного с намерениями природы». В нем провозглашаются важнейшие основные и иные законы. К трём основным законам, цель которых – ликвидировать в корне пороки и несчастья общества, Морелли относит: установление общественной собственности на всё, исключая вещи личного употребления, обеспечение всех работой, превращение всех граждан в должностных лиц (в порядке очерёдности) и наконец установление обязанности каждого гражданина содействовать общественной пользе соответственно своим силам и дарованиям.
На государство возлагается обязанность регулировать процессы промышленного и сельскохозяйственного производства, потребление граждан, их участие в труде и в общественной жизни, отдых и т.п. Мыслитель подробно регламентирует быт, воспитание граждан, их участие в общественных делах, а также детально описывает структуру общественной организации.
Регламентация, как у многих других социалистов-утопистов, носит тотальный характер; государство даже планирует свадьбы, профессиональное обучение детей, устанавливает правила кормления грудных детей разведёнными женами, различные формы будничной и праздничной одежды и т.д.
Особое внимание уделяет государство духовному оболваниванию граждан, запрещая всякую мораль и любую философию, не соответствующие государственным законам. Ни о какой политической и правовой свободе в «Кодексе природы» нет и речи. Написано, словно во времена советской империи, где всё было предписано государством.
Морелли отказывается от принципа выборности и заменяет его принципом поочередного замещения должностей. Словом, у мыслителя есть весь тот набор политических процедур, которые вытекают из самой природы социалистического строя и государства-монополиста, завладевшего всеми средствами производства, набор тоталитарных процедур.
Г. Бабёф и его сторонники провозгласили народную революцию, революционную диктатуру трудящихся в качестве необходимых мер для установления коммунизма и в стремлении практически реализовать свою программу. Причину социальных зол Бабёф видел в государстве частной собственности и потому считал необходимым установить общественную собственность.
По Бабёфу, в результате восстания народа должно быть создано народное государство, которое устанавливает различные социальные и экономические блага. Вся власть сосредотачивается в переходный период у Национального собрания, представляющего собой временное революционное правительство, осуществляющее диктатуру плебейских масс. Постепенно должна сложиться система республиканских органов. В ней получают политические права только те, кто занят общественно-полезным трудом. Эти лица принимают участие в деятельности народных собраний.
В государстве, планируемом бабувистами, осуществляется из центра жёсткое руководство всеми сферами жизнедеятельности республики. Республиканское государство приказными, по преимуществу, методами регулирует экономическую, политическую и правовую жизнь, руководство культурой, бытом, контролирует строгое подчинение законам и всем указаниям верховной администрации.
Управление осуществляется жёсткими средствами. Всё «народное правление» должно быть построено по образцу армейских порядков. Поэтому «народное государство» должно базироваться на началах строгой централизации и единоначалия.
Все члены национальной общины подчиняются беспрекословно предписаниям и указаниям верховной администрации, регламентирующей все стороны жизнедеятельности. Даже общественный рацион даётся членам коммуны только в округе, в котором они живут. Члены коммуны обязаны присутствовать на устраиваемых в определённое время общественных трапезах, а тех, у кого отсутствуют «гражданские чувства», верховная администрация осуждает на различные принудительные работы.
Не случайно А.И. Герцен аттестовал такой строй как «каторжное равенство» Бабёфа. При этом коммунистический проект бабувизма носил грубо уравнительный характер. Каждому члену национальной общины предполагалось обеспечить лишь скромный и умеренный достаток. По мысли Бабефа, в коммунистической общине между людьми не должно быть никаких различий, кроме различий пола и возраста. Это был план эгалитарного строя с казарменным коммунизмом.
Таким образом, из самой идеи коммунизма, как видно на примерах, которые были приведены, вырастали идеи насилия, диктатуры и террора, полного подавления прав, свобод и достоинства человеческой личности.
Может быть, Ленину и не обязательно было знать описанные только что, по необходимости кратко, политико-правовые системы утопических социалистических и коммунистических систем.
Достаточно было просто сконструировать строй общественной собственности, строй, уничтожающий частную собственность, чтобы появилась на свет жёсткая политическая и правовая структура, режим политического подавления, который в сочетании с монополией государства в области идеологии и беспощадной борьбы с инакомыслием должен был бы с неизбежностью привести к строго автократическому, строго тоталитарному режиму.
Хотели того большевики или нет, они объективно, в силу общности главного в программах, оказывались наследниками идей утопического социализма, множа ряды его последователей как в России, так и в других странах.
Утопический социализм не только недооценивал демократические институты, как думали многие советские и зарубежные исследователи, но и был просто противоположен им. Он опирался (а так и было в бывшей советской империи) на командные, административные способы управления, отстаивал жёсткую опеку государства над индивидами, мелочную регламентацию всех сторон человеческой деятельности.
И всё это основано на признании коммунистической собственности основой идеального общественного и политико-правового строя. Именно в ней заложено отрицание свободы человеческой личности. То, что Маркс полагал грубым, неосмысленным коммунизмом и отмечал его негативное отношение ко всему миру культуры (МЭС, 42,115) и цивилизации, на самом деле было не сущностью грубого казарменного коммунизма, а сущностью коммунизма вообще.
Надежда Маркса и Ленина на то, что коммунистическая собственность в новых условиях может быть основой народовластия, республиканских демократических институтов, прав и свобод личности, являлась той же самой социалистической утопией, что и было продемонстрировано как бывшим Советским Союзом, так и теми так называемыми социалистическими государствами, на которые распространялась диктатура Москвы.
Социальные связи никогда не были так подорваны, как во время официального господства большевистского социализма, при котором действовал принцип: человек человеку – волк.
Ленинский «социализм» проявил себя в сфере государственной жизни в виде господства тоталитарного режима, жестокого деспотизма, массового террора, расстрелов, полного отсутствия действительных свобод. В области права советский и иной социализм того же типа оказался строем беззакония и произвола. И все социалистические жестокости и зверства прикрывались сентиментальными фразами о пролетарском демократизме, словами о свободе, равенстве и братстве.
Марксизм расходился с утопическим социализмом главным образом по вопросу о путях и средствах достижения социалистической цели.
По мысли Маркса и Энгельса, социалисты-утописты наивно считали, что установление нового общественного строя может произойти без революции и без острой классовой борьбы. Известно, что великие утописты-социалисты XIX века апеллировали к сильным мира сего с предложением осуществить их программу.
Так, Сен-Симон взывал сначала к Директории, затем к Наполеону и, наконец, к государственным деятелям, собравшимся на Венский конгресс.
Известно, что английский социалист-утопист Оуэн обращался со своим проектом к британским гражданам.
Эти и иные мыслители апеллировали к добрым чувствам людей, думая, что они не останутся глухими к голосу разума.
Оуэн полагал, что в социализме в равной мере заинтересованы капиталисты и рабочие, правители и управляющие. Поэтому Оуэн был противником политической борьбы, революции. Он остался в стороне и от чартистского движения, и от борьбы за расширение избирательных прав.
Такие утопические социалисты XIX в., как Сен-Симон, Фурье и Оуэн, связывали победу социализма с распространением просвещения и науки. Французская революция конца XVIII в. и якобинская диктатура убедили их в безрезультатности кровавых столкновений. Поэтому они отрицательно относились к борьбе масс, полагая, что их невежество приведёт к ещё большим бедствиям.
Они верили, что сотрудничество между богатыми и бедными, а не борьба между ними – это путь к осуществлению идеального общественного строя. Они думали о необходимости распространять новое учение, которое создаст гармонию интересов между фабрикантами и рабочими и тем самым сплотит общество в духе солидарности.
Сен-Симон, например, полагал ошибочным применение принципа равенства к политическому устройству и установлению демократии. Он выдвинул лозунг: духовная власть – учёным, светская – собственникам, а народу – право выбора правителей. Но, пожалуй, самое главное – это то, что он не считал, как марксисты, что существуют отношения коренной классовой противоположности между рабочими и капиталистами. Поэтому он исключал революционный путь перехода к социалистическому обществу.
Более того, по его мнению, следует добиваться не завоевания политической власти, а кардинального изменения общественного строя, поскольку в политической власти пролетариата он не видел рычага для социального преобразования. Таким рычагом он считал королевскую власть, которая не связана ни с какой общественной организацией. Мирный путь, по его мнению, распространение христианства, очищенного от различных суеверных обычаев и верований, – вот что необходимо, наряду с общим просвещением, для создания справедливого социального строя.
Аналогично и учение другого выдающегося социалиста-утописта XIX в. – Фурье, считавшего, что примирение труда и капитала обеспечит создание общества гармонии, солидарности, всеобщего счастья.
Мыслитель исходил из того, что политическая борьба не нужна, и высказывал безразличное отношение к разным государственным формам. Общественные преобразования он мыслил как результат реформаторской деятельности и отвергал революционный путь развития. Фурье верил, что, ознакомившись с его преобразовательными планами, выдающиеся государственные деятели используют государственную власть для реализации этих планов.
Таким образом, идеи утопических социалистов XIX в., которых основоположники марксизма считали великими социалистами-утопистами XIX в., разительно отличались от соответствующих идей социалистов-утопистов прошлых столетий.
Учитывая опыт революций XVII и XVIII вв., Сен-Симон, Фурье и Оуэн создали социалистические утопии, достаточно принципиально отличающиеся от утопий Уинстэнли, Мелье, Морелли, Бабефа и других, и в области учений о государстве и праве они не могут считаться предшественниками Маркса, Энгельса, Ленина.
Их предшественники – главным образом те социалисты-утописты, которые свои надежды возлагали на путь насилия, революции и регулирующую во всем роль государства.
Таким образом, и марксизм-ленинизм, и утопический социализм – это лишь различные виды той социальной теории, которая является утопической социальной теорией. И Ленин как более поздний сторонник и последователь утопического социализма вполне может быть назван наследником тех утопистов, которые средством преобразования частнособственнического строя в социалистический считали государство-монополиста со всем тем, что вытекало из этого представления.
Марксизм-ленинизм приписывал пролетариату, как якобы движущей силе общественных изменений и орудию революционного процесса, особую историческую роль в установлении социалистического общества. Но эти надежды на историческую миссию пролетариата, на его власть скорее можно отнести к вере, нежели к науке.
Никогда и нигде пролетариат не исполнил той миссии, той задачи, которая ему приписывалась, и нет ни малейших признаков того, что эта социальная группа, всё более исчезающая в современном мире, потерявшая почти полностью свой социальный статус, сможет когда-либо в будущем выполнить возложенную на нее марксизмом-ленинизмом задачу (задача эта интерпретировалась как возложенная на пролетариат мифическим объективным законом).
Утопический социализм Ленина, возлагавший надежды на всеобъемлющую, регулирующую роль государства, исходил из таких основных мифов, как классы, классовая борьба, революционное насилие и диктатура пролетариата. И всё это основывалось на целеполагающем мифе утопического социализма – превосходстве социалистической, коммунистической собственности над частной и исторической неизбежности замены частной собственности собственностью коллективной.
Ясно и то, что почти всегда, когда Ленин говорил или писал о социализме, им владели эмоции. Ничего теоретического в его суждениях об этой социальной утопии не было. Как во взглядах на государство, так и в этой области, он находился во власти сложившихся до него догм и мифов.
Продолжение см.
http://www.proza.ru/2017/12/10/709
Ссылка:
Розин Э. О. Ленинская мифология государства. – М.: Юристъ, 1996.