Маслов Александр
РАБОТА В ГВИНЕЕ
(записи дневника)
В 1961-62гг. мы находились в зарубежной командировке в Гвинейской Республике (Экваториальная Африка).
«В Конакри я прилетел 20 апреля. При выходе из самолета сразу почувствовал , что моя рубашка прилипает к телу, будто бы под пиджак вылили ведро теплой воды. Глянул на небо. Солнца, которого всего полчаса назад было так много за иллюминатором самолета, на земле я не обнаружил. Только светлое пятно на фоне белесой дымки определяло его вероятное местонахождение. Стройные пальмы красиво рисовались вдоль ограды аэродрома. Приглушенный говор встречающих не нарушал общей тишины, и мне казалось, что я пребываю в каком-то необыкновенном сне.
Нас встречали. В ГЭКС вместо наших паспортов выдали т.н. сертификаты, в которых на французском языке указывалось, что такой-то прибыл из СССР, для оказания помощи в осуществлении трехлетнего плана Республики и что шеф Горного ведомства г. Фофана просит власти оказывать всякое содействие владельцу данного документа.
На следующий день, в том же ведомстве, мы вновь собрались, и наш, уже русский шеф В. Дьяченко, в мятых чесучевых брюках и выляневшей бобочке в клетку и на выпуск, представил нам двух отутюженных европейцев, сообщив при этом, что они определяют все направления работ нашего контракта. Один из них на сносном русском языке поприветствовал нас, и по «пшиканью» я понял, что руководить нами будут поляки. Так это и оказалось в дальнейшем.
В процесс поисков алмазов они не вмешивались, но как только подходила ежемесячная сдача добытого, здесь же появлялся польский контролер, именовавший себя геологом района. Однако, при первом же разговоре с любым из них становилось ясно, что о геологии они имеют довольно далекое и смутное представление, впрочем, все владели неплохо русским языком и имели острый глаз.
Итак, В.Дьяченко с согласия поляков разбил нас на три группы. Мне предстояло ехать в Фенарию, что находилась в округе Керуанэ, в 700 с лишним километрах на восток от столицы. Ехать предстояло грузовой машиной «Чепель».
ВЕЧЕР В ДЕРЕВНЕ.
Впервые ночую в деревне. Лагерь еще не поставлен, попросил президента устроить наших ребят на несколько дней в этой деревне. Просьба была принята тотчас же, и всех развели по хазам. Только что отстроенную хазу дали мне. Живу в ней вместе с Рексом, великолепный рост которого был встречен восторгом и удивлением жителей.
После маршрута сижу у входа в дом. Рядом под деревом столярный верстак, два паренька строгают доску, кривую, как будто бы она выпилена из карельской березки. Женщины трудятся на огороде. Жгут сухую траву, весело переговариваются, совершенно не обращая внимания на крики ребятишек, плотно привязанных к поясницам мамаш. Чуть дальше в небольшой роще – еще женщина-лесоруб. Узким топором пытается свалить дерево толщиною, пожалуй, не менее ее. Рядом у соседней хазы девчонки лет 13-14 толкут в деревянных ступах корни белой вяленой маниоки.
Дым от горящей травы ест глаза. Шум, в который изредка врывается мужской бас. Это где-то в деревне строят мечеть. Мужчины – каменщики, строители, горняки, охотники; женщины – рыбаки. Кстати, вот и они появились друг за другом, высокие, за счет поставленных на головы корзин с рыбой. Рыбешка, конечно, мелкая и всего-то килограмма два, не более, но это труд целого дня.
Заканчивается день, солнце уже клонится к сопкам, заметно и быстро темнеет. Сумерек почти нет. Около каждого дома, которого собственно уже и не видно, вспыхивает костер. Пламя небольшое, желтоватое, чаще просто мерцают угли. Дым висит над поселком, не отдавая ночи деревенского тепла и не подпуская близко всю летающую тварь. Кругом разговоры, смех.
На ступеньках президентского дома – старейшины. Обсуждаются текущие дела, заботы на завтра. Ребятишки сидят среди взрослых, самые маленькие, согреваемые теплом мамаш, уже сладко спят.
В 9 часов, наглядевшись на все это, я попытался лечь и заснуть. Говор, непрекращающийся говор не дал мне сделать это. Только часам к 11-ти стало тихнуть. И что странно, так же быстро, как наступает темнота, стало тихо.
Первая ночь в деревне беспокойная. Меня смущает тот говор, что происходил в середине дня между жителями, когда мы приехали. Меня волновали тонкие из камыша двери, не имеющие запора, я дремал и открывал глаза при малейшем шорохе вне или внутри дома, хотя в то же самое время мой верный страж Рекс спал и храпел самым натуральным образом. Рядом не было коров, самых больших его противников, поэтому он первый отдался покою. Прожужжал комар, я долго прислушивался, где он – внутри полога или за его пределами. Что-то упало с потолка, затем в соломе крыши прошуршала запоздалая ящерица. Спать очень хотелось, и я уснул.
Вроде, как только заснул, меня разбудил голос. Открыл глаза – в щели дверей чуть брезжит рассвет. Голос тонкий, протяжный, зовущий. Оказывается, мулла зовет людей к новому дню. Около 15-ти минут он взывал к солнцу. О сне уже не было и речи. Опять заговорила деревня. Нужно вставать и мне. Смотрю на часы – уже шесть.
(апрель 1962г.)
СЛУЧАЙ В ЛАГЕРЕ.
Темная глухая ночь в тропическом лесу, на берегу журчащей речушки. Еле заметным пятном на фоне такого же темного неба – десятиместная палатка. Еще слышен глухой шум рядом спящей деревни. Тонкий голос доносит протяжную мелодию грустной гавайской песни. Отдаваясь стуком в висках, хлопает, кажется где-то высоко и далеко, бубен. Наконец, стихает все, только в деревне изредка лишь раздается звонкий девичий смех и опять тихо. Воздух висит неподвижно, и чувствуется, как он постепенно наполняется влагой.
В палатке, при тусклом свете свечи, раздевается, готовясь ко сну, белый человек. Вот он расправляет постель, кладет рядом карабин, укладывается сам. Подпрыгивает пламя свечи, человек минуту молча смотрит в потолок палатки, поворачивается на бок, задувает свечу. .. Треснула в ночи ветка. Ровный журчащий говор реки убаюкивает. Тихо.
Вдруг дикий душераздирающий вопль не то зверя, не то человека. Эхо удвоило этот вопль и понесло его по долине далеко вниз. Стало немного жутковато и страшно. Человек в палатке не шевелится, готовый ко всему он прислушивался и ждал. Через несколько секунд вопль повторился снова, уже ближе, сопровождаемый шумом ломаемых кустов, и вдруг захлебнулся. Раздался всплеск, и уже более членораздельно: «Игре, Игре!!!».
Страх сняло как рукой, быстро сбросив с себя одеяло, схватив карабин, Игорь пулей вылетел во тьму. Откуда-то из-под обрыва слышались легкие всхлипывания.
-Qui? Кто?
Цепляясь руками за траву, на лагерный глинистый берег выбрался человек и сразу же бросился в палатку. Чиркнув спичку, за ним осторожно вошел Игорь и зажег свечу. В углу палатки, прижавшись к колу, стоял босой измятый, истерзанный коллектор отряда Исмаель.
На лице его написан ужас, под глазом кровоподтек. Брезентовая роба, натянутая на его узкие плечи, вся испачкана глиной, брюки разодраны от колена до бедра. Глаза уставились в одну точку, губы дрожат, все тело в какой-то непонятной судороге. Он стоит, безумно переступая с ноги на ногу, не замечая, как сам же путается в собственных конечностях.
-Что случилось? Кто тебя? Зверь? Человек?
В ответ совершенно бессмысленное мычание и лязг зубами. Через полчаса выдавливает:
-Peutetre diable. – Может быть черт.
Смеяться неловко, видя перед собой это напуганное почти до смерти лицо.
-Ложись рядом, спи. Утром посмотрим.
Забравшись в мешок, Исмаель еще долго всхлипывал, затем, уже часа через два, заснул глубоким сном. Правда, под утро он сел в мешке, испуганно осмотрел вокруг и лег снова.
Утром вместе с Игорем пошли осматривать место.
От деревни до палатки сто метров. Тропка, еле заметная, вьется среди кофейной плантации. Шагах в двадцати от околицы видим полуботинок. Здесь лиана пересекает дорогу. В этом вся суть. Зацепившись за лиану, он упал; безумно испуганный вскочил, сделал шаг, но, уже сбившись с тропы, стукнулся о дерево, разбил очки (в темных очках он иногда спит), бросился в сторону, налетел на куст, и, не разбирая дороги, с воплем бросился вперед. Через двадцать шагов еще валялся его второй туфель. На пути встала речка. Не видя ничего перед собой, страх гнал его все с большей силой, он ахнул в реку.
Мы посмеялись этим утром над ним. Он и сам вроде улыбнулся, но все же остался при своем мнении. Вечером вся деревня знала, что на Исмаеля хотел напасть дьявол, но почему-то его не тронул. Долго потом думали в деревне, почему появился дьявол в этих местах? Не потому ли, что сюда приехали белые? Но, видимо, они с ним в ладу, раз Исмаеля дьявол пугал только до тех пор, пока русский не вышел из палатки. И потом всю ночь он не показывался. Спали спокойно.
Разговоры о дьяволе не редкое явление здесь. На р. Уау была раньше деревушка Нианду, теперь на этом месте пусто. В одно время, как рассказывают жители, здесь ежедневно стали умирать люди. По рассказам это была, видимо, оспа. В короткий срок она скосила более половины жителей. Оставшиеся в живых расселились по другим деревням. Я спрашиваю: «Что за причина, приведшая к большой смертности?». Отвечают: Peut-etre diable.
Заболел Сергей Табунов. После дождей солнце печет очень сильно. У него солнечный удар, причем это произошло в маршруте. Когда привезли его в лагерь, пришел Сано и предложил свою помощь. «Я, говорит, знаю. В него вселился черт. Нужно его выгнать, для чего нужно больного унести в лес и оставить там». Естественно, мы посмеялись над этим.. А вечером между Сано, Сени и Исмаелем был такой разговор:
-Сано: «Наверное в этого инженера вселился черт».
-Сени: «Это совершенно правильно, но почему они смеются?».
-Исмаель: «А! Эти европейцы совсем ничего в чертях не понимают».
Два поселка поссорились между собой. Нам же нужна дорога, которую мы строим через оба поселка. Вчера пришла делегация одного из них.
- Мы просим, чтобы дорогу в соседний поселок Вы не проводили, так как они будут ездить через наш поселок.
- Да, но нам нужна дорога именно туда.
- Хорошо, тогда после окончания Ваших работ мы перероем эту дорогу большой канавой.
Утром был весьма удивлен, что в бригадах рабочие переставлены, т.е. те, кто работали вчера вместе, сегодня разрознены в другие бригады. Спрашиваю шефа Дембаду: «Почему это?». Отвечает: «Этот человек много говорит, я его поставил в ту бригаду, где все говорят много. Это человек много курит, его в ту бригаду, где все курят. А этот очень много работает, значит его туда, где все много работают».
(ноябрь 1962г.)
ДИАРАДУ.
Опять строим дорогу к новому месту работ. И опять масса благодарностей, радость со стороны местных жителей; и как всегда подарки. Наши рабочие, видимо, рассказали здешнему президенту, что никаких «кадо» я не принимаю. Поэтому сегодня, возвращаясь с маршрута, мне сказали, что президент деревни хочет со мною поговорить. Прихожу к нему. Он засуетился, забегал, взял большую колотушку и начал барабанить в там-там. Буквально через минуту-две к дому президента собралась вся наша бригада и старики поселка.
И опять то же самое. В руках у одного веревка, а на конце ее баран. Президент начал речь. Старики хором что-то подпевают. Прошу перевести мне о чем говорят, и уже в уме слагаю отповедь. Вежливо отвечают: Пусть выскажутся все, потом мы переведем Вам». Очень много произносят слово «кубарике». Запоминаю.
По окончании речи президент достает горсть «кола», вместе с бараном передает его нашему бригадиру. После этого мне переводят: «Деревня очень благодарна нам за дорогу и поэтому решением старейшин преподносит всем товарищам этого барана и горсть «колы»». Файя объясняет мне: если бы баран был без «колы», можно было отказаться, но так как есть «кола», отказ будет выглядеть, как нежелание жить в дружбе.
Я смотрю на наших рабочих, и мне сразу все становится ясно. Президент был заранее подготовлен ими же. Остается сказать только большое mersi. Кстати, «кубарике» это тоже большое спасибо.
(апрель 1962г.)
О НЕЗАВИСИМОСТИ ГВИНЕИ.
Гвинейцы очень ревнивы и обязательны к своей независимости. В Конакри, Канкане и многих других городах перед началом киносеанса играют Гимн Республики. Все присутствующие в кинотеатре и находящиеся в зоне слышимости Гимна на улице обязаны встать и все время, пока идет исполнение Гимна, не двигаться. Это было сделано в свое время для того, чтобы еще раз не признающим свободы Гвинеи напомнить, что в этой стране живет независимый народ.
Рассказывают такой случай. Однажды директор банка – француз, находясь в кинотеатре, не выполнил положенного ритуала, за что был взят полицией и несколько дней отбывал наказание. Без подписи директора банка прекратились финансовые операции, было много просьб выпустить его на службу. Но директор был выпущен лишь тогда, когда вышел срок наказания.
Когда в Гвинее национальный праздник, или национальный праздник в других странах Африки, все лица, имеющие какое-либо отношение к партии, гос службе, охране порядка и т.п., носят через плечо пластмассовую ленту трех цветов: зеленый, желтый, красный. Мне удалось узнать, почему три цвета. Желтый – цвет солнца, красный – цвет Революции, зеленый – цвет джунглей.
ОТ ЖЕНЫ МАРИИ:
Вернувшись из зарубежной командировки, Саша с удовольствием выехал на сезон 1963 года в Алтайский край, район Мар. Тайги, р. Талановка. К сожалению, записи об этом периоде отсутствуют, зато по возвращении он привез свой автопортрет в карандаше и много этюдов маслом и акварелью, с изображением красот Алтая. Позже, в 90-е годы, по этим этюдам он написал две картины, которые экспонировались за рубежом. Это «Талановка, 1993г.» и «Долина Талановки, 1993г.».
Александр Маслов 40 лет своей жизни (с момента окончания Университета до конца своих дней – 1995г.) посвятил геологии, из них большую часть работал в Средней Азии (Казахстан, Таджикская, Узбекская, и Киргизская республики бывшего СССР). Несколько сезонов отдал Монголии, в 90-е годы работал заместителем директора ВСЕГЕИ. Он хорошо знал людей, и они его тоже; он очень любил людей, и они, в большинстве своем, платили тем же. Он ни перед кем не склонил головы в тяжелые для себя минуты, отстаивая свои принципы в учебе, работе, в политике – и люди доверяли ему.
В свое время он чуть не поплатился своим комсомольским билетом, отстаивая на всех инстанциях Б.Федорова, который написал, по тому времени (60-е годы) , крамольные стихи, и его хотели исключить из комсомола. Несколько позже много сил положил, чтобы С.И.Щукина не исключили из партии за утрату (не по своей вине) партийного билета.
О нем могут больше рассказать те, кто его хорошо знал. Что касается меня, то я твердо могу сказать, и не потому, что я его жена, что Саша был многогранен и душевно красив как алмаз чистой воды. Мы все ему благодарны за то, что он был с нами. Взаимная любовь и интересная работа окрыляли и согревали 38 лет совместной жизни.