ПРОГУЛКА
Стоял умытый тихий осенний день. Блистающий и ясный, желтый. Собирались на прогулку.
— Почему,— говорил Славик из кухни, глядя в окно,— все считают, что “бабье лето” начинается в сентябре... пока морозы не ударят. Дурачки. Оно у нас всегда начинается с двадцать пятого октября. Еще недавно были морозы... Были же морозы?! — обернулся в сторону комнаты Славик.— А уже — смотри! Как хорошо! Какой денек нежный.
Я уже лет семь замечаю — с двадцать пятого! Еще неделю, а то и — две, здесь будет рай.
Люда не отвечала: сосредоточенно одевала годовалого сынишку Алешу. Славик легко, радостно зашел в комнату и, пораженный, остановился, как в первый раз...
Но сценарий был уже накатан — сотый раз не был первым, робким.
— Ты же,— начал он,— закончила медучилище... Почему ты такая темная?
— На улице холодно,— спокойно сказала Люда, доставая из шкафа шерстяной комбинезончик.
— Начинается...
Люда не обратила на это внимания.
— Где же холодно?! — Славик нервно заходил по квартире, из комнаты в комнату. Остановился. Еще раз повторил:
— Где же холодно?
Люда не отвечала: застегивала пуговички на подаренном бабушкой (тещей Славика) теплом цветастом жакетике. На жакетике изображался зайчик. Он держал в своих лапках ниточку, за которую был привязан воздушный шар. Красивый жакетик.
Славик вышел на кухню еще раз. Посмотрел в окно: люди ходили в пиджаках... Градусник показывал двадцать один градус.
Он снова зашел в комнату. Люда уже одела комбинезончик и искала глазами:
— А где же та желтая курточка? — спросила она.
Промелькнула мысль: шутит. Посмотрел — нет. Серьезно говорит.
— Какая курточка?
— Та... желтая.
— Ты что?!
— На улице — холодно,— Люда теряла терпение.
— Ты с ума сошла — на улице теплынь! — взорвался Славик.— Люди ходят в рубашках! — Сын Алешка покорно, как растопыренный чудовищным скафандром космонавт, лежал на диване и молча смотрел в потолок. Славик не находил места.
— Это ребенок! Прекрати! — громко сказала Люда.— Мне надоело!
— Ты же ведь не со мной споришь! Ты же с ними споришь!..— Славик схватил “памятку”, взятую в больнице (по случаю), потряс ею.— Это же институт! Ин-сти-тут! разработал... На, смотри!
Люде было не до бумажек:
— А ты как одет? Сам вон...
— Да на мне рубашка только! И я насквозь больной.
— Не надо экспериментировать над ребенком! Будем как все...
— Да где вас таких делают... невменяемых! Как все! Да ты же — не уборщица... Ты же закончила медучилище! Зачем перекутываешь ребенка?! Он же заболеет! — Славик снова вышел на кухню, кричал уже оттуда — смотреть на сына не было сил.— Он же заболеет!! Завтра же! На Руси раньше больных детей — в прорубь окунали — любую болезнь лечили... А сейчас — ко-олют! Такие, как ты — врачи недоделанные, и колют!
— Ты садист! Не смей меня оскорблять!
— Вольтанутая? Так и скажи — я вольтанутая!
— Хам! Ты хам и тупица! У ребенка холодные ручки... Я одела по погоде!
— Ну одень... на себя...— Славик подбежал к шкафу. Схватил шубу жены и ее зимнюю шапку, сапоги и еще — кофту. Кинул:
— На! По погоде!.. И пока не оденешь... Мы отсюда не уйдем!
— Прекрати! Или я сейчас уйду!
— Да пошла ты! — вконец разозлился Славик.— Дура! Как же ты закончила училище?! Ты же дипломированный доктор!
— Не ори! Сам ты дебил! И не смей обзывать меня! Понял?! Я тебе не какая-нибудь! Будешь своих подружек обзывать! А меня не смей! Хрен... моченый!
— Я тебе покажу... хрен моченый! — Славик подбежал сзади. Люда, склонившись, надевала на Алешку шерстяные ботиночки. Славик от души дал ей пинка.
— Сволочь! — Люда кинулась на него и успела, прежде чем Славик увернулся, ударить по-женски, с размаху, его два раза по голове.— Козел! Кретин! Еще руку поднимает!..
— Пошла вон отсюда! Тебя уже заждались! Ждут давно тебя. Не дождутся... — Люда часто уходила к родителям.
— Вот и уйду. Ты еще на коленях ползать будешь — просить!
— Хрен тебе...
Алешка, видя такое буйство, обиженно скривился и тоже разревелся. Люда схватила его в охапку:
— Помоги дойти мне до остановки!
— Перебьешься. Сама дойдешь.— Славик сел на диван. Люда с сыном в руках стояла перед ним. Славик, глядя в угол, нервно сказал:
— Давай-давай... Мотай. Тебя уже ждут!
— Помоги мне дойти. Мне тяжело...
— Тяжело?! Сними половину! Станет легче. Тяжело ей! Тяжело...— не мог успокоиться Славик.— Не стыдно?
Люда все еще стояла перед ним. Алешка жалобно смотрел мокрыми глазенками, готовый снова скривиться в резком плаче. А Люда сама уже не сказала — проплакала:
— Помоги мне дойти! Мне тяжело!
Славику уже было искренне все равно. “Лишь бы не видеть! Пусть там! Где-нибудь, у себя! И кутают! И колют! Колют! И кутают!” — Он уже несколько раз “ликвидировал” сопли, что приносил Алешка “оттуда”. И каждый раз — болело сердце.— “Пусть, что хотят! А мне уже все равно. Все равно я — не отец! Мне — ничего нельзя! Можно только консультации устраивать да в аптеку бегать... Да еще слушать, как хнычет и плачет Алешка...
“Ну и черт с тобой! Разводятся же люди. Не я первый”,— от этой мысли, что "не первый", стало легче.
— Ну и черт с тобой! — от души сказал уже вслух.
— Ты жестокий! Боже мой — за кого я вышла замуж?! Бездушный!
— Что, не нравлюсь?! — снова вскочил Славик. Внутри закипело, заклокотало, в глазах — помутилось.— Не нравится?! Да?! Я тебя не держу! — он схватил Люду за руку и потащил к двери:
— Беги! Беги скорей! Тебя же уже ждут! Что-то давно тебя там не было! Заждались! Волнуются... Они же там — волнуются!!
— Какой же ты жестокий! Господи... в тебя вселились бесы... дьявол. Господи! Помоги ему...— из последних сил, упиралась Люда.
—Я тебе счас помогу!.. Господи вспомнила... А то, что сын заболеет!! — кричал, сбиваясь, надрывно Славик.— Тебя это не волнует?!! Ее это не волнует! Она Господи вспомнила... Да...— Славик тащил жену к выходу.— Давай! Давай... Вали отсюда! Там кутайте. Не хочу! Не хочу на это смотреть!!
— Я не хочу...— упиралась, плакала у порога Люда.— Не хочу... Господи... Господи... Помоги мне...— Из носа Люды пошел, надуваясь,с красной прожилкой, сопливый пузырь.
Славику стало противно, мерзко.— “Что я делаю?!” — накатила острая,
мучительная жалость к жене и жгучий стыд, и - страх за нее, что что-то может непоправимое случиться, — свело горло. Он отпустил жену. Руки его тряслись. Он забегал по комнате:
— Боже мой... Что же это такое?! Как грязно!..
Сел на диван. Замолчал. Люда всхлипывала в коридоре, не могла успокоиться.
“Что ж?! — под всхлип жены, через силу, думал Славик.— Собака, и та — вон, как за щенятами дерется...”
У них во дворе, под лестницей, дворовая собака Найда родила щенят. Подрыла под лестницу ход и там родила. Сколько? — никто не знал. Найда не пускала смотреть. Выбегала, остервенело лаяла — провожала. Соски ее набухли от молока. А под лестницей слышались: возня, тихий писк, будто едва постанывает кто-то.
Сердобольные соседки-бабушки выносили ей объедки, косточки, хлеб. Найда не голодала. Но и не подпускала никого. Потом, через месяц, иногда, очень изредка, из лаза робко стали показываться то — одна, то — другая головы щенят. Покажутся и тут же спрячутся. Дети посчитали — шестеро. Потом уже — стали выбегать по двое-трое. Выбегут — и опять — назад. Все вместе, так, чтоб сразу шестеро — никогда. Может — ночью, правда?..
“А чем его Люда не такая же собака, если по большому счету? Тоже ведь, за Алешку, не заметит, как и глаза вынет! Какой уж тут рассудок! Природа...” — Славик думал об этом и искренне жалел жену. Представил, как и у нее обливается кровью сердце. Вспомнил, как трижды подряд бегала она к черту на кулички, в дальнюю аптеку, как встает каждый раз ночью... И не ворчит! Никогда... И страдает за свою слепую любовь! На ком еще она отзовется... И разве на этом они кончаются — последствия такой любви?! Ах... если бы!
Ей там в училище не вдолбили... Не смогли. Что же я... Ну, унесет она сына к бабке с дедом! А там еще хуже — могли б — в печке бы запекли!
Или вон — приходили друзья, тоже с сыном двух лет. Она из-за него с больничного не вылазит (сопли вечно до колен), ей бы слушать, а она туда же — у-учит! Учитель! А муж потакает. Тьфу!
Может, отпустить на самотек? Так вот к чему он приводит, этот самотек. Соседей дочь — “самотечная” — как два его Алешки. И что с ней будет в жизни?
“Надо тихо, скрытно,— подумал Славик,— как вор, закалять. Иначе — пришьют к тому же дело: — Отец! А с больным ребенком посидеть не хочешь! Или: — У нас ребенок больной родился! Родился! Как им объяснишь... Ведь лучше бы он заболел, только не сынок! Э-эх! Бабы — дуры! А впрочем, и дураков хватает!” — подумал Славик. Встал и пошел в коридор. Люда сидела, прислонившись к стене. Плакала. Прижимала к груди Алешку. “Что будет?..” — подумал Славик.
— Давай разденем его. Он уже мокрый,— взял Алешку из вялых ее рук и понес в комнату. Раздевать. “Лучше и не гулять вовсе, раз так”,— подумал.
28 октября 1994 г. с правкой от 16 мая 2022 г.