Мрачные, грязные окраины Караганды. Вдали мелькают саманные бараки, землянки, копры и терриконики. Дымит труба какого-то заводика или котельной. Грязная, промозглая осенняя степь.
У края, выкопанного ими же, рва в ряд стоят изможденные люди разных возрастов, в рваной одежде, некоторые босиком. Остатки кителей, гимнастерок и, чудом сохранившееся у одного пенсне, говорит о том, что это явно не крестьяне.
Перед строем обреченных, поигрывая наганом, медленно прохаживает офицер в кожанке и хорошо начищенных сапогах.
- Ну что, контра, дождались суда? Все по суду, все по 58 статье «враги народа», все по закону, только что вам его зачитали. Но Советская власть дает вам последний шанс. Кто сейчас отречется от своего байского прошлого и религиозного дурмана, для того я сам лично попрошу товарища Пинкасика пересмотреть приговор.
Слабые признаки надежды вспыхнули в глазах у многих.
- Аллах услышал наши молитвы, - прошептал маленький, сухенький старичок.
На что высокий и статный казах, за руку которого он всю дорогу держался, ответил:
-Молдеке, не радуйся, что от них можно ожидать?
-Все в руках Аллаха. Касым, спасибо тебе за то, что помог дойти сюда, а то бы по дороге пристрелили как собаку. Все в руках Всевышнего.
Офицер, услышав их разговор, еще поигрывая наганом, усмехнулся:
-Посмотрим еще, в чьих руках! ВСЕ в руках Советской власти! Нестеренко, неси сюда их Аллаха, посмотрим, насколько они тверды в вере. Может, они еще готовы лет десять послужить Советской власти на лесоповалах Сибири.
Торжественным шагом, как вроде внося полковое знамя, солдат прошел перед строем, на кончике штыка его винтовки болталась привязанная книга.
-Вот этому умнику в очках покажи!– приказал офицер.
И, обращаясь к первому из осужденных, тыча в нос книгой, с ехидцей добавил:
- Ваш обожаемый Бокейханов говорил, что ты, Райымкулов, самый умный из молодых казахов. Сейчас мы посмотрим, какой ты умный!
Худощавый, бледный юноша в каком-то форменном френче, близоруко прищурил глаза, рассматривая книгу.
-Это же Коран! Тастанбеков, Вы совсем потеряли совесть и человеческий облик. Аллах Вас покарает! – возмутился он.
Офицер приставил наган ко лбу «очкарика». Пенсне его упало на грязную землю, и сапоги Тастанбекова наступили на них.
- Они уже тебе не понадобятся, кто кого покарает, тут решаю я. А сейчас, самый умный из казахов, посмотрим, что у тебя в голове!
Короткий выстрел буквально раздробил его череп. Очкарик упал, как подкошенный. Тастанбеков подошел к нему и еще несколько раз выстрелил в голову. Кровь, куски костей и мозга размазались по грязи.
- И это «лучший мозг казахского народа»? У барамтача Боранбая было больше, я его точно так же пристрелил. Ошибался Бокейханов, ошибался, - самодовольно произнес офицер.
Презрительно взглянув на свои сапоги, забрызганные кровью и мозгами, он пнул голову трупа. Затем подойдя к Нестеренко с книгой на штыке, он обратился к осужденным.
- Эй, вы, контрики, тот, кто сейчас отречется от Аллаха и поклянется в верности Советской власти, уйдет отсюда живым. Я сам попрошу товарища Пинкасика пересмотреть приговор.
Нестеренко на кончике штыка преподнес Коран к лицу того, которого называли Касымом.
- А ты, Жайнаков, повторяй за мной: «Аллаха нет, я верой и правдой буду служить Советской власти». Ты же был председателем колхоза, я тебя верну на твое место, к твоим женам.
- Пошел вон, сукин сын! Если бы не связанные руки, я бы тебя придушил как бешеную собаку, - смачный кровавый плевок полетел в сторону офицера.
Нестеренко без команды воткнул штык в горло Касыма, кровь хлынула потоком.
Серая обложка Корана стала буро-красной. Касым сделал шаг вперед, как бы нанизывая штык на себя, от неожиданности солдат уронил винтовку. Сделав еще пару шагов, Касым упал, широко раскинув руки.
Нестеренко, извинительно-заискивающе, оглядываясь на командира, вынул штык и снова закрепил на нем окровавленный Коран. Очередь была за муллой Амином.
Мулла, упав на колени, начал громко читать молитву, Тастанбеков ничего не спрашивая, убил его одним выстрелом в затылок.
Еще трое обреченно упали на колени и начали просто молиться. Офицер тремя выстрелами избавился и от них. Похоже, упорство этих людей стало его раздражать.
- Ну, где ваш Аллах? Уже шестеро валяются в грязи, завтра их трупы расклюют вороны и съедят собаки. И все. Ну, что ты смотришь на меня, контрик, ты будешь валяться и гнить в грязной яме, а я буду развлекаться с твоими красавицами дочерьми, ты же был купцом первой гильдии! Где твой Аллах?
Грузный старик упал на колени.
- Не трогай моих детей, не трогай, они ни в чем не виноваты. Именем Аллаха прошу, не трогай, - взмолился он.
- Вот и плюнь на эту книгу, и скажи, что нет Аллаха, что ты будешь верой и правдой служить Советской власти. Ни кого тогда не трону, и ты пойдешь домой.
Слезы покатились по щекам старика, он упал и, пытаясь обнять сапоги Тастанбекова, запричитал:
- Не трогай, нет, не трогай моих дочерей, именем Аллаха прошу!
Тастанбеков, отодвигаясь от него, еще несколько раз повторил свое требование.
Но старик как обезумевший продолжал тараторить:
- Именем Аллаха, именем Аллаха, не трогай моих детей!
Тастанбеков пнул его в лицо.
- Сукин сын, я убью тебя, с того света достану, – прокричал старик окровавленным ртом и кинулся вперед, чтобы головой ударить в живот своего мучителя, но захрипел, нарвавшись на штык Нестеренко.
Весь поседевший, учитель Мустафа, пока Тастанбеков разбирался с купцом, шепотом сказал стоявшему рядом с ним, совсем еще юному студенту Зияшу:
- Слушай меня внимательно, кто-то должен остаться живым и рассказать про все это, когда наступят светлые дни. Ты, все-таки, больше учился при Советах, откажись от Аллаха и выживи. Я умру со всеми, а ты выживи, чтобы рассказать. Понял? А грех твой перед Аллахом я возьму на себя.
- Да, мугалим, я все понял, – дрожащим голосом ответил ученик. Он весь трясся от страха и уже, похоже, обмочился.
- Ты не бойся, откажись и выживи, Аллах тебя простит. Выживи, чтобы рассказать, - продолжал судорожно шептать Мустафа.
В это время штык Нестеренко с окровавленным Кораном дошел и до учителя.
- Ну, ты понял, придурок, что надо сказать, – взревел Тастанбеков.
- Сам ты придурок. Пусть будут прокляты и ты, и все твое потомство, - гордо подняв голову, ответил учитель.
Не дав договорить, двумя выстрелами Тастанбеков отправил учителя к его товарищам.
Когда штык Нестеренко повернулся к Зияшу, он сразу упал на колени:
- Я все понял, товарищ комиссар, я все понял. Аллаха нет, Аллаха нет!
- Ну, хоть один умный нашелся. Плюнь на эту проклятую книгу, плюнь, - приказал ему офицер.
Зияш, осмелев, два раза демонстративно плюнул на бурую от крови книгу.
- Бисенбаев, отведи его в сторону, дайте ему сухие штаны, пусть переоденется.
Повернувшись к студенту, он добавил:
- Не бойся, сынок, у тебя все будет нормально.
Приободрив перепуганного Зияша, пошел дальше делать свое черное дело.
После Зияша как прорвало, еще трое отказались от Аллаха, и обязались верой и правдой служить Советской власти.
Но из 25 человек, 21 остались в грязной яме на краю поселка Михайловка шахтерского города Караганда, не сумев отказаться от своих убеждений и веры. А четверых, после того как они слегка присыпали трупы своих же товарищей, увезли назад.
Так закончился один из бесконечных процессов над алашординцами и их приспешниками. Остатки интеллигенции уничтожались ударными темпами.
Тастанбеков сдержал свое слово, троим расстрел заменили на 10 лет исправительных работ без права переписки. Зияш, как несовершеннолетний, полностью был амнистирован и восстановлен в институте. Тастанбеков никогда не забывал про него, взяв на себя функцию опекуна, а после института он устроил его в систему Советской торговли.
Всю войну Зияш, ссылаясь на энурез, отсидел в системе торговли и снабжения. Злобные и холодные глаза Тастанбекова по-прежнему вводили его в ужас, но все реже и реже происходило невольное мочеиспускание при одной мысли о встрече с ними.
Тастанбеков хорошо это знал, и по-своему «нежно» называл его «мой ссыкунчик». Все его проблемы с властями и ревизорами решались одним звонком от всемогущего Таса (как за глаза его называли во властных коридорах). Зияш уже давно работал руководителем всей областной торговли, но по одному звонку пенсионера Тастанбекова вся областная торговля искала в январе кумыс, или же черную икру среди ночи. Все по прихоти Таса и его многочисленных родственников. Все ради него! Ковры, хрусталь, золото – все ему!
Шли годы, уже запахло ветром перестройки, уже ушел в мир иной всемогущий Тас, но его сыновья, надев милицейские погоны, по-прежнему считали «дядю Зи» не то слугой, не то шестеркой семьи.
Уже в газетах писали о тех, кто был вчера «врагом народа», как о лучших представителях, как о совести нации. Уже начали строить мечети, кое-где и кое-кто начал осуждать тех, кто только вчера был «настоящим чекистом» и восхвалять их жертвы.
Однажды Зияш в республиканской газете прочитал статью про учителя Мустафу, Шакарима, а также про Жайнакова Касыма, именем которого назвали школу.
Несмотря на страх, который сопровождал его всю жизнь, он, не выдержав, рассказал как-то своему старшему сыну про тот самый страшный день в его жизни.
- Это то место, где сейчас строят храм? Так все уже давно было, кому это надо? Пап, ты дай лучше мне четвертак, голова болит, за пивом лучше сбегаю, - равнодушно пробурчал тот.
Да, что ему, алкоголику, надо? Лишь бы похмелиться! А младшему и смысла нет что-либо говорить, тот, похоже, вообще наркотой балуется. Золотая молодежь!
Детям Таса, тоже как-то не везет, попивают, жен бьют, а их дети наркотой балуются, вон уже двое из них на взятках поймались. Почему-то не смогли откупиться. Неужели проклятие учителя начало осуществляться?
Не веселые мысли мучили старого Зияша. Он уже пожалел, что рассказал это сыну, не дай бог, об этом узнают дети Таса, беды не оберешься. Хоть и тормошат их, но они еще сила.
А Аллах, он, похоже, не торопится.
Всех, кто все смелее и смелее говорил про репрессии, Зияш отлично знал. Вот этот немой Рыскул никак не забудет Касыма, а этому взбалмошному поэту Айдару все неймется, то Шакарима, то Мустафу вспомнит. Зачем им это? Наверное, это по их наводке с неудобными вопросами ему звонят разные журналисты. Ничего им не рассказал Зияш, хорошо он запомнил слова Таса «Болтун - находка для шпионов».
Но последние слова учителя Мустафы не давали ему покоя, страх и неопределенность мучили его, все чаще и чаще он начал посещать мечети, даже подумывал совершить хадж, в надежде на прощение Аллаха. Все эти журналисты с их каверзными вопросами, слова его сына-алкоголика о строительстве храма - может все это знаки от Всевышнего? От этих мыслей глубоко в душе Зияша зародились сомнения, но страх никак не отпускал его, он игнорировал любые знаки. Но в один прекрасный день, все-таки решился сходить на то самое страшное место в его жизни.
Старик Зияш медленно пошел в сторону строящегося храма. Да, строят большой православный храм. Да, много тут и православных расстреляли, и католиков, и евреев всяких. Уместно было бы и мечеть, и синагогу тут построить.
Тут он отчетливо вспомнил тот ров, по нему как раз сейчас шел фундамент Православного храма. Зияш подошел к прорабу и спросил:
- Тут раньше были могилы, вы случайно ничего не находили?
- Да, находили. Вот здесь особенно много было человеческих костей, черепа. Жуть! Мы тут Батюшку пригласили, он молитву прочитал, и перезахоронили эти кости на кладбище.
Старик Зияш опустился на скамейку, в глазах его потемнело. Как из тумана выплыл штык Нестеренко с окровавленным Кораном, но вместо Нестеренко винтовку нес кто-то без лица, в черном плаще с капюшоном.
Могильным холодом дохнул на него. От страха он снова, как тогда, обмочился и заплетающимся языком попытался сказать «Бисмилляхи Рахмани Рахим», но не смог выговорить эти простые слова молитвы.
Через час «скорая» уже везла его труп в морг.