Начало-о-ось, не дадут полежать чистой. Нет бы, взяли и просто ели, куда там – пробы на соль, пробы на вкус. В одной кастрюльке, в другой. Ну, куда, куда в кипяток-то совать, ещё и помешивают! Вот жизнь – накалили до предела. А-а-а, губы обожгло, а вы как хотели, меня, значит, можно. Но только не нужно, не нужно меня облизывать! Что за удовольствие, скажите на милость, лизать?!
А бросать-то зачем, зачем со всего маху об стол?! Он и так всякий раз претензии выставляет, я его, видите ли, бью. У него, видите ли, крышку от этих ударов сносит. Что этой крышке будет, что с ней станется, дубовой. Ох-хо-хо, каждый о себе, слова доброго не услышишь.
Вот бросили, сейчас для обеда возьмут чистую ложку, а мне так и валяться, засыхать измазанной кашей. Потом начнут долго и громко выяснять, кому меня мыть, со стыда можно сгореть. А уж как мыть начнут – ворчанию нет конца. Они думают, мне с ними легко, мне нравится к ним в рот нырять. Что за удовольствие на скользкий, наглый язык натыкаться, да об зубы стучать.
Тут недавно хозяин совсем с ума сошёл, под ножку стола подложил, чтобы тот не шатался. Виданное ли дело, ложку подставкой держать? Как только выдержала… Покалечилась вся, хорошо, хозяйка вовремя подоспела. Правда, мной же по его лбу и стукнула. Только неизвестно, кому было больней, лоб-то у него, как у нашего стола крышка, твердющий.
А на прошлой неделе что учудили: бросили до утра на столе рядом с ножом. Вспомнить жутко! Что хорошего можно ждать от ножа, да ещё ночью? Вот страху-то натерпелась.
А что они едят, что едят! То горькое, то сладкое, то холодное, то горячее, а то вообще не понять, как они это едят. Приходится терпеть, ни крикнуть, ни охнуть, ни пожаловаться. В том и бединушка – что безголосая. Так и живу: от завтрака до обеда, от обеда до ужина.
Ну вот, наконец-то помыли, обтёрли, в стол положили. Можно и отдохнуть до следующего утра.
С улыбкой.