Чукотка 7

Скляров Анатолий Николаевич
Машино-счетная станция. Это наверное последняя в СССР и России того времени механическая машино-счетная станция.
        Маленький коллектив: два мужика, включая меня, и тринадцать молодых женщин(!) (ничего личного, чисто «производственные» отношения). Жили дружно без скандалов. Все праздники и дни рождения отмечали вместе, на самой станции. А какие кушанья девочки готовили! Благо, что продуктов в магазинах был широчайший выбор. До сих пор вспоминаю со светлой грустью… По наследству от прежнего начальника, нам досталась кошка, Мурка.

          Она свободно гуляла по всем помещениям машинно-счетной станции, но постоянным местом жительства считала мастерскую, а хозяином - меня. Мурку часто брали «напрокат», в поселок, половить мышей. После одного такого «проката» она оказалась в «интересном» положении и 9 мая 1991 года, дату помню точно, принесла котят. Первенцем был Федот. Моя «бабушка» не любит кошек, но увидев это голубоглазое чудо, просто растаяла и забрала его домой.

          Шел 1991 год, по всему Союзу объявилось множество колдунов и «народных» целителей. В начале осени и наш поселок посетил такой «целитель», кореец. Ему выделили помещение, профсоюз заплатил ему какую-то сумму и любой желающий мог зайти к нему на прием. Моя бабушка страдала радикулитом (последствия травмы), и, конечно, пришла на лечение.

          В первый день «целитель» поставил ей иголки на голеностопе и коленях и сделал массаж. На иголках зажигал какие-то ароматические палочки и выжег на коже, в этих местах, язвы, уверяя, что так и нужно. После такой иглотерапии у моей бабушки нижняя часть голеней стал темно-коричневой и до сих пор,даже спустя 20 лет, так и не проходит. На второй день, после массажа, этот "целитель" начал делать ей вытяжку позвоночника. Приподнял подмышки и резко встряхнул. Прямо из кабинета, скорая увезла мою бабушку в больницу, а «целитель» исчез бесследно на следующее утро.

          Через неделю безуспешного лечения, врачи рекомендовали везти бабушку на материк, лечение в поселковой больнице не давало положительного результата. Я привез ее домой, раздел, сводил в туалет и повел в спальню. Выглядело это вождение немного комично: сзади держал бабушку подмышки, почти навесу, и в ногу с ней медленно передвигался в нужном направлении. Бабушка громко стонала, а Федот (кот) пятился перед нами, задом, и очень внимательно на нее смотрел.

           Пока я укладывал бабушку в кровать, на бок, Федот запрыгнул на стоящий у изголовья стул, встал на задние лапы и, опершись передними на спинку стула, пристально заглядывал ей в лицо. Затем, осторожно, перебрался сзади на шею, а через несколько минут, на поясницу. Я их обоих укрыл легким покрывалом и занялся по хозяйству. Часа через четыре, вдруг из спальни, постанывая, самостоятельно(!) выходит моя бабушка! После такой Федотовой «терапии», бабушка неделю ходила на процедуры в больницу и, постепенно, все прошло. Лететь на материк не понадобилось.
    Кота Федотом я назвал по имени работавшего у меня на ремонтной базе после школы мальчика Феди. Безнадежный наркоман с интеллектом 10 летнего ребенка. Нюхал всевозможные жидкости. Так мой Федот был сообразительнее этого Феди.

            В 1995 году мы получили благоустроенную квартиру, но кот категорически отказался там жить, постоянно возвращался в прежнее жилище. В конце концов, мы его оставили в покое. Я его четыре года (!), ежедневно, навещал, кормил, а Федот не отходил от меня ни на шаг в это время. Когда я уходил домой, Федот провожал меня до поворота и сидел, глядя мне вслед. Уезжая на материк навсегда, мы не рискнули его забрать. Но я отдал 4х киловаттную компактную электростанцию человеку, согласившемуся забрать и кормить Федота…

            Так, на машиносчетной станции, мы дружно жили до лета 1996 года. ГОК начал,  закрываться, закрыли и машиносчетную. Народ из поселка начал постепенно разъезжаться. Но нашей семьи это, пока, не касалось. Я перешел работать в школу, преподавал информатику, вел компьютерный класс и черчение. А мою бабушку взяли бухгалтером этой школы. В конце 1999 года уже началось окончательное закрытие поселка. Два контейнера, с самыми ценными вещами, мы отправили еще осенью. Многое, конечно, пришлось бросить. Бросили холодильник, стиральную машину,столы, стулья, диваны, шкафы.

          Так поступали не только мы. Брошено ведь было все, не только домашние вещи. В самом конце ноября уехали в Певек, на частной машине, везли 25 сумок и чемоданов на троих. В то время в Певек, из поселка, каждый добирался кто как мог. Регулярного авиационного сообщения с материком так же не было уже давно. Неделю жили в гостинице, ожидая случайный борт.

           Ожидающих было много. Пятого декабря нас всех, нелегально, посадили на военно-транспортный самолет ТУ 214. Здоровенный, как многоэтажный дом. Вдоль бортов жесткие десантные скамейки, без отопления и туалета. Во время полета в салоне было минус 13 градусов. Летели шесть часов, без посадок, до Нижнего Новгорода. Москва не принимала из-за непогоды. При разгрузке вещей, мне сломали ребро упавшим с трехметровой высоты чемоданом. От Нижнего, поездом, до Москвы, там передохнули пару дней и 10 декабря 1999 года были дома, в Луганске. Сложнее всего было не растерять сумки при пересадках. Приходилось считать поштучно, но довезли все. После Нового года, в конце января, получили и свои контейнеры. Так закончилась моя Чукотская одиссея.

         Вы заметили, как люди, приехавшие с Чукотки и других Северных территорий, любят эти далекие, холодные и неприветливые края? Такая странность… Мы все, Северяне, объединены в одно неформальное братство, братство души! И вспоминаем ее, и мечтаем о ней, и воспеваем ее. Там осталась наша молодость и частичка нашего сердца… Вот замечательные стихи Валерия Ефременко, моего земляка о Севере.

             Вот опять улетаю к холодным морям,
     Покидая края благодатного юга         
     И когда самолёт мой опустится там
     На бетонке нас встретит холодная вьюга
                И поморские чайки не будут кричать
Будут белые вихри метаться
Что же нас заставляет опять и опять
В неприветливый край возвращаться?
             Может в жиле кварцитовой блеск золотой
     В тундре синею птицей взметнётся,
     Только в белых снегах, за полярной чертой
     Она розовой чайкой зовётся.               
На проталины тундры, в весенних снегах,
Что влечёт тебя так, через сопки и горы,
Чтоб меж тундровых речек, на их берегах
Затеряться в волшебных просторах?   
             Только Север холодный своей красотой
     К нам в звенящих метелях ворвётся
     В наших снах улыбнётся погибшей мечтой
     Светлой грустью в душе, отзовётся.
                Столько лет колыхался за нашей спиной,
Наползающим белым туманом,
Здешним летом коротким и поздней весной
Ледяной горизонт старика-Океана
                Это время ушло, как уходят в туман
    Не растаявшей льдины полоски,
    Лишь приходят в страну, где разлад и обман
    Издалёка его отголоски…

   .........................................   

        «Приди…», - я слышу камня стон.
        «Вернись…», - трава прошелестела.
        «Останься…», - будто бы сквозь сон
        Мне нежно пуночка пропела.
          И я вернусь, быть может,  в снах…
          Взлечу на этот берег дальний
          И стану вопрошать, в  стихах,
          Гранит безмолвный и печальный
        Но зачарованной души
        Никто покой не потревожит.
        Лишь с  эхом,  вспугнутым в глуши,
        Услышу я ответ, быть может…

                Ольга Наркевич

          

На фото Федот...
https://ok.ru/video/3948119657133   Видео поселка и Федот.