Я неспешно разбирал завалы старых бумаг в своем неуютном давно не
ремонтировавшемся рабочем кабинете в институте. Неловкое движение, и как-то враз, из пыльной груды вывалился старый журнал.
В неярком дневном свете… с серо-черно-грязноватой бумажной страницы размыто-невнятно грозно-насупленно взглянул, косовато прищурился маленькими глазками кабан-секач. Невольно перевел я взор повыше: на слегка выцвевше-блекло-матовой обложке журнала слабо краснели большие буквы – ОХОТА.
Чуть ниже… и заметно меньшим кеглем, пространно прочертана-чернилась курсивная строчка – охотничье хозяйство. Фирменно-черный квадратик с выпукло-обозначенной белой цифрой – 7…. На уголке белой оторочки верха, мой взгляд смог наконец зафиксироваться на дате – 1 9 7 3.
Вспышкой, в памяти всплыло событие тридцатилетней давности…
Это была моя первая моя почти взрослая поездка. Северный Кавказ. Адыгея, август 1973 года. Кухонный стол в доме лесника в маленьком леспромхозовском поселке…
На бело-голубой, в цветочек клееночке, рядом с блюдцем меда, лежит свежий номер неведомого мне ранее журнала. ОХОТА… и охотничье хозяйство.
Самый популярный охотничий журнал советского периода был основан 1955 года, первый номер его вышел в октябре. Сама идея его издания не была оригинальной, и ранее, и в тот период в России выпускались охотничьи журналы. Но ко мне, именно со страниц этого издания шагнуло простое, и очень емкое слово - ОХОТОВЕД.
Охотовед – слово-понятие, оно отсутствует и сейчас в таком значении за рубежом… В Америке – это типа менеджера, в Англии – хранитель дичи, из Германии к нам прикочевало слово егерь.
Охотовед! Это слово сейчас продолжает всплывать на страницах только специальных изданий, еще произносится на совещаниях и семинарах, но вот то, что было ранее, что составляло ее суть, кажется, безвозвратно утеряно вместе с эпохой исчезнувшего СССР.
Как происходит запечатлевание родителя у только что рожденных птенцов, так мне кажется, осознание, примеривание на себя лихого образа охотоведа конструируется специально. И если у врачей, идет жесткая «дрессура» только, что поступивших студенточек, чтобы они начали примерять на себя звание «доктор».
Так и слово-понятие охотовед, оно в большей степени существовало за пиршественным (скудным обычно на закуску, но обильным на выпивку) столом, осмысливалось на занятиях только в нескольких ВУЗах необъятной России.
Когда я поступал, я не задумывался, почему меня – паренька из калмыцко-астраханской полупустыни потянуло к этой профессии.
Лишь спустя много лет назад я узнал, что мой прадед еще в позапрошлом столетии занимался промыслом зайцев и куропаток, а летом – сторожил общественные сады, ловил карасей, кочевал в телеге наподобие цыганской кибитки, высматривая себе новые охотничьи угодья к следующей осени-зиме-весне...
В 1977 г. я поступил во Всесоюзный сельскохозяйственный ордена Знак Почета институт заочного обучения…
Это – был великолепный ВУЗ, с его традициями биологов-охотоведов, что наследованы с дореволюционных времен. Учебные корпуса, его деканата и располагались в старинных строениях графского поместья в подмосковном городе Балашиха Московской области.
Это знаменитый пушно-меховой институт где ковали охотоведов настоящей закалки и бросали на добычу мягкого золота для молодой страны Советов.
Студенческая пора – всегда особая пора, и много можно было сказать о том чудном времени. Впрочем, уже и немало написано моими кировскими и иркутскими коллегами-охотоведами.
Здесь я начал увлеченно учиться в оном, много узнать и немало выпить с тем, чтобы достаточно легко его закончить и получить синенький диплом в январе 1983 г. (бытовала поговорка лучше с красной мордой и синим дипломом, чем наоборот).
К концу своего обучения я стал задумываться о смене своего места жительства и рабочего места. Вычитывая из страниц любимого журнала десятки адресов я пытался списаться с многими промысловыми охотничьими хозяйствами Сибири и Дальнего Востока.
Полсотни безответных писем, и три предложения о работе, причем два были из Приморья. Одно – заступить на должность пчеловода-охотоведа в Трест коопзверопромхозов, в славном городе Владивостоке. Обещали сразу и комнатку, да и что что такое была кооперация тогда – сплошной дефицит, блат и распределение материальных богатств.
Но я выбрал местечко охотоведа промыслового хозяйства в глуши и подальше от соблазнов города. Так и распорядилась моя судьба или я сам захотел, чем больше проходит времени, тем больше отдаю тому, что скорее было первое…
И вот уже старенький ТУ-104 несет меня на Восток, а соседка рассказывает о чудесах Приморья. Что ни слово – то экзотика. Что ни название – что-то сказочное. Но узнав, что я держу курс в Ольгинский район, соседка всполошилась.
Зачем тебе туда ехать, - это же глушь, полтысячи километров на север от Владивостока и пару тысяч человек на территории размером в Швейцарию.
И вот приморский поселочек – Ольга на берегу одноименной бухты, и я уже появился на деревянном крылечке госпромхоза «Ольгинский».