Запись от 6 декабря 2017 года

Харон Яркий
17:02

Понимаешь, всю свою творческую жизнь я был как карлик с головой гиганта – все мои начинания, как я их видел, имели претензию если не на бессмертие в человеческой памяти, то хотя бы на жемчужину жанра – но все они рассыпались, рушились, как башенки из брусков, из-за моего безразличия к реальному миру и отсутствия опыта. Я никогда не смотрел на вещи реально, занимаясь вполне реальными делами – результатом стал абсурд, тщета моих усилий. Полководцы моей юности – высокомерие и наивность – возглавили моё стремление к тому, чтобы не быть забытым, и результатом этого стали две книги, которыми я жуть как гордился, пока не понял, что легион метафор, не скреплённый никакой чёткой идеей, не может быть никому интересен. Все эти победы, выраженные во множестве записей, имеют значение лишь для меня одного, а строки, в которые я заключал идеи, являются не сосудами для этих идей, а надгробиями. Никто никогда не испытает то же, что я испытывал, пока писал, а, значит, все эти строки – лишь подделка, суррогат моей юности, которому я посвятил столько сил и времени. Даже сейчас в моей голове проносятся куда лучшие образы и строки для исповеди, но мне приходится обрабатывать их грубым кузнечным молотом языка, и в результате выходят эти спонтанные обрывки, на которые читатель с небрежностью бросит: "самокопания". Это просто невыносимо – быть тюремщиком сотни идей, пока ещё не выраженных, и смотреть, как они медленно тают, или – того хуже – уродовать их скомканным, не подкреплённым ни опытом, ни умением изложением.

Вот уже месяц длится моя внутренняя гражданская война, и за этот срок я вернулся к тому себе, каким был до этого абсурдного писательского шествия – малодушному дитя, с тревогой глядящему на безграничный реальный мир. Мне снова чертовски неуютно наедине с собой, а все мои действия воспринимаются как побег, нелепый эскапизм, рассеяние тёмной, клубящейся материи, оккупировавшей мою душу. Кажется, я достиг дна.

Вероятно, я нахожусь под влиянием настроений, но я официально признаю, что всё это время занимался абсурдной чушью. Писательство – ложный Бог. Эту часть своего пути я должен пройти без него.

Тем не менее, я вернусь к нему, когда всё придёт в норму. Уверен, оно засияет ещё ярче.