Не торопись, солнышко, постой.
Самая жатва в разгаре.
В поле мы согнулись.
Все в поле.
И дети.
Слава Богу, немец ушел.
Без страха живем. Спокойно.
В землянках. У спаленных хат.
Не торопись, родимое, посвети.
Внучка рядом тоже старается.
Семи лет от роду всего.
Одни мы остались на целом свете.
Только хворая она.
Немец, гад, ударил, сильно.
Как могла, так выходила ее.
Все равно пугается деточка.
Услышит звук громкий - сразу хворая.
И голодная.
Ничего, прокормлю. Летом проще.
Желуди есть, грибов собрала - насушила.
А осенью картошки накопаю. Проживем.
Сейчас не страшно жить.
Страшно было в лесу, зимой.
Не каждый выдержать мог.
Соседка умом тронулась.
Дочь задушила и пропала.
Нашли потом у хаты, на яблоне.
Руки стерты до крови. Болят.
Но мы справимся, только посвети еще.
Плохо, что лошадей нет.
На себе тянем плуги с боронами.
«Ой, закончилась война, и осталась я одна. Я корова, я и бык, я и баба, и мужик».
Мужики-то не вернулись. Полегли.
Одни мыс детишками. Совсем одни.
Внучка на улицу не ходит гулять.
Боится пропустить, когда папка вернется.
Потому дома играет и ждет.
Со мною вместе.
А листок я за иконкой схоронила.
Пускай ждет. И надеется.
Что не "смертью храбрых", а живой.
Однажды приходил он. Ночью.
Стоял во дворе и смотрел.
Переживает за нас.
Ты не волнуйся, сынок.
Вытянем, всем миром вытянем.
Норму выполним, хлеб соберем.
Поставим хаты новые.
И дочку твою вырастим.
А потом и я помереть смогу.
Тогда и руки отдохнут.
Устали они очень, и стерлись.
До крови.
А пока - посвети, родимое, еще немного.
Самая жатва в разгаре.