Из книги "Бисер"
«Ах, какая же я счастливая», — повторяла про себя Алена, любуясь на месяц, что медленно плыл среди серебристых облаков. А по-другому Алена думать и не могла, потому как и вправду была она самой счастливой на свете. Все ее любили, все радовались ее приходу, был у нее и свой дом, и вот замуж она собиралась выходить со дня на день, и жених ей достался самый красивый и умный. Всё у нее хорошо — ничего не скажешь.
— Хорошо-то хорошо, когда не знаешь правды, — испугал ее старушечий голос за спиной.
Алена от неожиданности даже вскрикнула и отскочила в испуге в сторону. Смотрит, а напротив нее стоит старуха: обычная такая, не страшная, не ужасная, — старый человек и всё, но веет от нее каким-то не то холодом, не то злом страшным, а то и вовсе безысходностью коварной.
— Кто вы? — дрожа как осиновый лист, спросила Алена.
— Я-то, — ласково улыбнулась старуха. — Я просто человек, который знает, что слепое счастье бывает оттого, что правды много в жизни, да только вся она ложь.
С теми словами старуха исчезла. Алена от ужаса на землю осела, до того ей страшно стало, ведь не иначе как она столкнулась с ведьмой, с силой нечистой. Спохватилась она, бросилась бежать домой. И пробегая мимо дома своей подружки, услышала она знакомый голос. Глянула она в окно, а там ее жених с подружкой же и милуется. Земля у Алены ушла из-под ног. Как же так, ведь ее он любил, слова красивые и ласковые ей говорил! Идет, плачет. Навстречу ей подружки выходят, да только не жалеет никто, а видит Алена по глазам, что рады они ее несчастью.
— Почему вы так со мной? — убивается Алена. — Ведь мы же дружили, что теперь переменилось?
— А ничего, — отвечали наперебой те. — Никогда мы не были подругами. Сколько раз в глаза мы тебе говорили, какая ты заносчивая, как устали мы слушать о том, какая ты красивая, да какая счастливая, как тебя все любят, как тобой восхищаются. Ты и не видела ничего вокруг за своим счастьем, ну наконец-то теперь поймешь, что счастье было только в глазах твоих.
Добралась Алена до родительского дома. Думает, приду, на судьбу поплачусь, чьи как не материнские руки успокоят и лаской согреют. Постучалась она в дом, вошла, в слезах всю правду рассказала: что останется она жить здесь, никуда больше не пойдет, а замуж тем более. А родители ей в ответ, что не хотят они больше с ней нянчится и так уж сколько сил и любви потрачено на нее, неродную им дочку. И узнала Алена, что все это время растили ее чужие люди. «А настоящие твои родители оборванцы подзаборные, бросили тебя на произвол судьбы, а мы подобрали». Вот тебе и все счастье.
Вышла на улицу Алена. Идет, ничего и никого не видит вокруг. Только месяц белый замечает, настолько низок он, настолько близок. Села Алена у реки и всю свою боль месяцу рассказала. Месяц взял и прямо к воде опустился, казалось руку протяни и коснешься его. Как зачарованная смотрела на это чудо Алена, даже о боли своей забыла. А здесь старуха прежняя подсела к ней, по волосам ее ласково погладила.
— Могу я помочь твоей беде, — сказала она. — Хочешь, чтобы было все как прежде?
Грустно вздохнула Алена:
— Как тут поможешь, когда вся моя беда в правде.
— Помоги мне, и ложь для людей станет правдой и для тебя в том числе. Никто и не отличит этакой подмены.
Подумала Алена и согласилась.
— Что мне нужно сделать?
— А все просто, — оживилась старуха. — Видишь, месяц спустился совсем низко над водой, еще немного и коснется он водной глади. Пожалуйся на судьбу еще, он и опустится, чтобы утешить тебя. А дальше уже моя забота.
Ну, для Алены это было не сложно. Уж так она расплакалась перед месяцем, так убивалась, что коснулся месяц водной глади, и лодкой белой по озеру поплыл. И плывет эта лодка прямо к Алене, да только вместо нее в лодку старуха на удивление резво вскочила и поплыла себе на белом месяце далеко-далеко, пока совсем не скрылась из виду. На небе же остались одинокие звезды мерцать, а месяца и след простыл.
Идет Алена, в темноте наощупь пробирается, а саму терзания гложут: что ж она натворила, что наделала! Только чем дальше от озера Алена уходит, тем спокойнее на душе у нее становится. А уж когда до дома своего добралась и вовсе обо всем позабыла. У порога встретил ее жених, обнял ласково, поцеловал ее, и Алена в который раз подумала, какая же она счастливая.
Год проходил за годом, а месяца на небе никто больше не видел. Люди поговорили об этом, о боге вспомнили, о зле людском, да и забыли. И отныне все люди на белом свете принимали ложь за правду, и даже не знали об этом. Жили во лжи и думали, что так и надо. Жених Аленин ей мужем стал, а только уж не с одной он женой своей миловался. Только никто этого не осуждал, Алене ни о чем не рассказывал, потому как думали, что так и надо жить в любви и согласии. И всё пошло у людей наперекосяк, только они об этом не догадывались.
Но как-то под вечер в дом Алены постучался старик, на ночлег напросился. Алена как этого старика увидела, так почему-то и обмерла вся. Сама не понимала, что с ней вдруг сделалось, ведь прежде она с этим стариком не встречалась. А старик был странным, загадочным: сам белый как лунь, а глаза звездами мерцают, и улыбается он как-то нерадостно, будто готовиться что-то сказать, да такое, что Алене жизнь не мила станет.
Старик же поел, попил и не спеша завел свой разговор.
— Вижу поздно уже, а муж твой где?
— С друзьями засиживается, — спокойно отвечала Алена.
— С друзьями, значит, — ухмыльнулся старик. — А если скажу я тебе, что милуется он сейчас с твоей близкой подружкой?
— Ну и пусть, — безразлично пожала плечами Алена, — значит так и надо, правильно это.
— Да нет, девонька, неправильно, — нахмурился старик. — Поднялся я из самых озерных глубин, чтобы посмотреть на тебя.
— Из каких таких глубин? — насторожилась Алена.
— А вот из таких, в которых люди тонут, лодки с месяцем пропадают…
Алена аж вскрикнула — вспомнила она вдруг и о месяце, и о старухе, и о лодке, и о том, что все вокруг лгали ей. Чуть сознание она от ужаса не потеряла.
— Страшно, — без тени сочувствия продолжал говорить старик, — еще как страшно. Страшно оттого, что вы со старухой вытворили. Старуха та мне жена. А я озеру этому царь, она царица значит. Но надоело ей впотьмах маяться. Захотелось ей света. «Что, — сетует она, — за радость наслаждаться мне ложным светом луны, которая людям светит по правде? Люди не ценят тот свет, а нам он нужнее. Пусть уж лучше они смотрят на отражение света этого, или не видят его вовсе — с них не убудет». Она, глупая, на солнце замахивалась, только с солнцем ей не тягаться, хотя понимаю, что мечту она свою не оставила. Теперь в подводном царстве хорошо, светло, как днем, да только знаю я, что не хорошим путем этот свет нам достался. Потому и пришел. Ты натворила такое, тебе и исправлять содеянное.
Взял старик Алену под руку, к озеру привел и с собой в омут утащил. И видит Алена, как рыбы мимо нее проплывают, и смотрят с интересом, будто все они понимают. И люди столпились вокруг нее: настоящие, не с русалочьими хвостами, не с жабрами, а на двух ногах, красивые, правда бледные и волосы у всех, как на подбор, белые. А над головой в водной ряби месяц знакомый светит, да так ярко, будто солнце. И отражается этот свет от двух гигантских лодок, на каждой из которых серебром блестит нарисованный месяц.
Смотрят все на Алену, перешептываются, переговариваются, недовольно головами качают. И видит Алена из-за трона, что посреди морского царства возвышался, вышла знакомая старуха. Недовольно посмотрела она на Алену, но перечить мужу своему не стала. А лишь взяла девушку за руку и повела туда, где камни вкруг стояли.
— Узнаешь, в каких руках настоящее солнце — верну я настоящий месяц на небо. А ошибешься — будет светить людям месяц такой, что люди, живя под ним, будут ложь принимать за правду, а правду — за ложь.
С теми словами старуха оставила Алену в окружении камней. Стоит Алена и что делать, не знает. А вдруг зашевелился один из камней и, словно живой, к ней придвинулся. И вышла из камня этого прекрасная девушка, с венком рябиновым на голове, в руках же держала она сверкающее солнце.
— Я золотом сияю, огнем дрожу, — сказала девушка. — Настоящее ли я солнце?
Задумалась Алена. А в груди у нее сердце так и бьется, так и бьется, словно наружу от тревоги и страха вырваться хочет.
— Нет, не настоящее, — ответила Алена. — Отраженное ты солнце в воде.
С теми словами первая девушка вновь ушла в камень.
А тем временем подъехал к Алене камень второй, и вторая девушка с венком, сплетенным и ромашек, спросила:
— Я лучами искрюсь, брызгами собираюсь. Настоящее ли я солнце?
— Нет, — ответила Алена. — Отражение ты в зеркале.
Вторая девушка вернулась в камень.
За ней третья, с венком из васильков:
— Я вперед себя самого свечу, мир украшаю. Настоящее ли я солнце?
— Нет, — отвечала Алена. — Не настоящее. Нарисованное ты.
И последняя четвертая девушка с венком из подсолнухов, спросила:
— Я кручусь, верчусь, сверху расту, снизу сужаюсь, волнами растекаюсь. Настоящее ли я солнце.
— Настоящее! — радостно воскликнула Алена. — Ты встаешь и садишься, зимой ты ближе, летом — дальше.
И тяжело вздохнули камни.
— Неправильно, — заговорили они четырьмя голосами. — Настоящее солнце то, что лучами искрится, брызгами собирается, потому как лучи его о снежный покров разбиваются. А в зеркале отражается солнце, что было в руках у последней девушки. Ошиблась ты.
Что ж, как и обещала, старуха вернула месяц на небо, да только не тот, что был настоящим. И стали отныне люди правду за ложь принимать, а ложь — за правду. Алену же старуха на лодке из глубин вывезла и на берегу оставила. И хотела Алена всем рассказать правду, но ведь слова ее принимали за ложь. Вскоре и сама она уже не могла отличить одно от другого. Стала жить она у озера, потому как жизнь среди людей для нее была не выносима. Ее уже и не узнавал никто. А вскоре и вовсе четырьмя сторонами обходить стали, а там и ведьмой окрестили, детей ею пугать решили. А она плакала от беспомощности и одиночества. И уж когда совсем отчаялась она и в воду по шею зашла, вынырнул из глубин озерных подводный царь и заговорил с ней ласково, по-отечески.
— Светит один месяц под водой, другой — над водой, — говорит он, — но они две половины целого. Смотри, как сходятся они, поравнявшись друг с другом.
И наблюдала Алена, как отразился месяц от спокойной озерной глади, а из воды вспыхнул белым светом месяц второй. И засияла на небе луна полная, чисто солнце.
— Вот сейчас настоящая это луна, истина. Все, кто посмотрят на нее, знать будут не ложь и не правду, а истиной владеть. А тебе раз уж жизнь не мила, быть на озере моем рябью, что истину эту будет разбавлять сомнением. Таковой отныне быть жизни людской и другой не стать ей.