Нет ничего более удручающего, чем проснуться с вопросом: где я? И даже если после него последует исчерпывающий ответ, весь следующий день ты будешь находиться под мрачной властью первоначального испуга. А если нет?
Выйдя из машины, я первым делом осмотрел свой "Анклав", криво запаркованный на обочине, на предмет повреждений. У меня нет дружеских отношений с этим чудом техники, и я не трясусь над каждой его царапиной, однако следы аварии могли подтолкнуть мои мысли в направлении воспоминаний. Нет, всё чисто. В памяти тоже.
А впрочем... Вчера я напился, как восьмиклассник на вечеринке без участия родителей, верно? И хотя детали событий по-прежнему оставались за гранью доступного, я не видел повода усомниться в самом предположении. Ведь я делаю это с завидной регулярностью на протяжении последних лет пяти. Или больше?
Вокруг простиралось нечто, что в моём представлении коренного горожанина могло быть описано, как степь. Или полупустыня. Частые низкорослые кустарники, измождённые к концу лета от солнца, прерываемые островками каменистых проплешин. Острова покрупнее и пореже, состоящие из склонённых к земле чахлых деревьев. И шоссе, обрамлённое по краям деревянными телеграфными столбами, почерневшими от времени. А там, где я имел обыкновение проводить большую часть своей жизни, был лес.
Как меня сюда занесло?
Я вернулся за руль, включил зажигание и завёл мотор. Стрелка уровня топлива услужливо скакнула вверх, показывая три четверти бака. Этот факт сам по себе, конечно же, ничего не значил. Я мог заправиться по дороге, повинуясь тому же автопилоту, который давил на педаль газа и крутил баранку.
Боже, как всё это неприятно!
Бумажник лежал во внутреннем кармане куртки. В нём сохранилось несколько банкнот, достаточных стать поводом для ограбления. Кредитки покоились на своих привычных местах. В следующее мгновение мой взгляд упёрся в мобильник, валяющийся на полу перед пассажирским сиденьем.
Аккумулятор умного устройства умудрился не сдохнуть за ночь, однако привычных полосок, являющихся индикатором сигнала, не было и в помине. Это означало, что я целиком предоставлен самому себе в праве решать, куда теперь двигаться.
Солнце, взошедшее на небо, по-видимому, не далее часа назад, ясно давало понять, в каком направлении находится восток. Но что толку от этого знания, когда ты не прикреплён ни к каким начальным координатам? Понятно, что Земля круглая...
Воздух быстро прогревался, и поэтому я снял куртку, бросив её на заднее сиденье, и нацепил затемнённые очки, ждавшие своего часа в привычном отсеке над зеркалом заднего вида. Сделал пару глотков из початой бутылки воды и скосил глаза, чтобы убедиться, что мои запасы на этом не заканчиваются. На первое время хватит. Но не спасёт от неизбежного: похмелье всегда просыпается немного позже своего хозяина, но чем дольше откладываешь профилактические мероприятия, тем сильнее будет его возмущение невнимательностью к нему. С ним лучше не спорить и действовать на опережение.
Логическая задачка, стоявшая передо мной, была простенькой, состоящей из всего лишь двух вариантов, но я всё равно позволил себе призадуматься. Очевидным выглядело просто развернуться и поехать по шоссе в направлении, обратном тому, откуда я прибыл. Проблема, однако, заключалась в расположении авто относительно дороги. Оно не было строго перпендикулярным, но и однозначного крена в ту или иную сторону не обнаруживало. Следовательно, мне в очередной раз придётся довериться интуиции. Да и какая в сущности разница? Пять минут в любом направлении приведут меня в какой-нибудь занюханный посёлочек, где я пообщаюсь с местными жителями, удивив их полной географической неосведомлённостью.
Именно в этот момент до меня вдруг дошло: пока я приходил в норму и разговаривал с самим собой, мимо не промчалась ни одна машина. Что, впрочем, легко могло объясняться: по случаю субботы даже обитателям провинции полагается отдых.
Не теряя больше времени, я, буквально зажмурив глаза, сдал задом и покатил туда, куда вынесла кривая.
Едва я начал путь, как мне попался встречный грузовичок, будто бы кто-то спешил успокоить меня. Не знаю, зачем, но я мигнул ему фарами и получил аналогичный сигнал в ответ. Минут через пять я обогнал паренька на мопеде, потом — велосипедиста. Не густо, прямо скажем, но всё же это было хоть каким-то проявлением жизни. А затем всякие встречи прекратились. Шоссе было абсолютно пустынным, и, что самое странное, никак не показывался на горизонте гипотетически вычисленный мной населённый пункт на десять домов и один магазинчик.
Меня стали одолевать сомнения относительно правильности сделанного выбора, но я отмахнулся от них и лишь прибавил газу.
Я не засёк цифр на спидометре, могущих послужить точкой отсчёта. Зачем бы мне это делать? На глазок же мне показалось, что я преодолел миль пятьдесят, прежде чем увидел вожделённую автозаправку. Нетерпеливая правая нога жила в этот момент своей отдельной жизнью — ей хотелось быстрей. Мне же не оставалось ничего другого, как сдерживать её. Обнаруженная нами цивилизация могла обладать всеми необходимыми атрибутами таковой, включая полицейских с радарами...
Заправка оказалась безжизненной. Шланги, обмотанные вокруг колонок, и кое-где оторванные напрочь. Затёртые таблички с ценами и рекламой. Давно не убиравшийся асфальт. Покосившаяся будка с кассой. Пустой и ржавый мусорный бак. Даже признаков вандализма, непременных спутников человеческого бытия, я не увидел.
- Кажется, мы приплыли, - сказал я "Анклаву".
Датчик уровня топлива по-прежнему показывал три четверти бака...
Оставив эту не самую простую задачу для ума на потом, я выкатил обратно на шоссе и продолжил путь в том же направлении. Что ждёт меня позади, я знал совершенно точно — более пятидесяти миль безлюдного пространства, а впереди — в любой момент всё что угодно…
Ещё одна заправка, практически в том же самом состоянии, что и первая, попалась примерно миль через тридцать. Разница была лишь в отсутствии будки и мусорного бака. Но зато у дороги имелся небольшой навес, служивший когда-то автобусной остановкой. А может, и сейчас он выполнял эти обязанности. Хотелось верить.
Я прихватил с собой бутылку воды и сел в тени остановки, но не на прогнившую скамейку, а прямо на землю рядом с ней. Сделал глоток и мимолётно поразился тому, что мне совершенно не хочется пить...
Сначала вспомнилась кухня. Моя кухня. В моём доме. Опустевший бутыль вискаря. Её брезгливое лицо. Её упругая задница, обтянутая лосинами, мелькающая туда-сюда...
Потом был бар. Кто-то из шапочно знакомых по заведению выплёвывал мне в лицо свои секреты и обиды. В хлам пьяная баба пролетарского вида, которой я по доброте душевной (от безразличия, верней) заказал выпивку. Чтобы она не посчитала этот жест намёком на нечто большее, пришлось поменять дислокацию. А дальше — провал...
Как я ни тужился, никаких следов событий не обнаруживал за той условной чертой. Можно, пожалуй, перестать хвастаться своей редкой способностью помнить всё до мельчайших подробностей в любом состоянии. Бог бережёт меня от ненужных подробностей? Ну вот, приплёл сюда ни в чём неповинного бога, пытаясь замазать истинное положение вещей — деградацию личности по всем фронтам.
Я не заметил, как меня сморило под эти убаюкивающие мысли о собственном падении. Очнулся же я от того, что кто-то громко и внятно произнёс над самым моим ухом:
- С вами всё в порядке, сэр?
Радость от лицезрения настоящего полицейского тут же сменилась беспокойством. Что я ему скажу и как объясню своё положение? Что потерялся и не знаю, как выбраться отсюда? С подробностями о вчерашних приключениях... От меня же сейчас, наверное, исходит традиционное утреннее благоухание.
- Да вот, бензин скоро кончится, - соврал я. - А тут у вас, как после Третьей Мировой.
Полицейский никак не отреагировал на мою реплику, но лишь стал пристально рассматривать меня. Мне показалось даже, что он принюхивается. И я принялся сочинять историю, которая, по моему мнению, должна была его отвлечь от исполнения служебных обязанностей.
Что-то про навигатор, который указал мне на эту дорогу, а здесь теперь отказывается работать. Про то, что еду я далеко, в совершенно другой город (только бы он не спросил, в какой именно), и что здесь, в их местах, у меня никого знакомых нет. Что всю ночь я рулил, и что теперь на меня навалилась накопившаяся усталость.
Слушая мой рассказ, полицейский ни разу не выразил на своём лице ни сомнения, ни сочувствия, ни даже элементарного интереса. Возникало ощущение, что с таким же успехом я мог бы исповедаться и перед собакой. Надолго ли хватит моего красноречия?
- Заправка в пяти милях отсюда, - прервал он мою болтовню и, не дожидаясь благодарности, пошёл к своему мотоциклу.
В следующее мгновенье он укатил в ту же сторону, куда ехал и я, обдав меня выхлопами и сводящим с ума треском. Он даже не спросил у меня, хватит ли бензина. Видимо, посчитал, что я не такой уж непроходимый тупица, чтобы довести ситуацию до подобной крайности. Или... Что или? Ещё до разговора сам посмотрел на приборную панель "Анклава"? Но ведь тогда он должен был сообразить, что я вру? Ведь у меня всё ещё достаточно топлива?
Его было достаточно.
Выждав примерно полчаса, я поехал вслед за полицейским, решив строго придерживаться правил дорожного движения. Эта задача осложнялась тем, что никаких знаков на шоссе не попадалось. Совершенно. Ни указателей, ни запрещений. Но ровно через пять миль показалась новая автозаправка. И на этот раз она имела на себе все признаки жизни.
На скамеечке возле входа в магазинчик сидел старик с закрытыми глазами. Он, похоже, спал, опершись подбородком о трость. Я прошёл мимо него, сообразив, что будет правильней не нарушать его покой.
За прилавком стоял парень лет тридцати. Его лицо украшала окладистая борода, ещё не тронутая сединой. Её сопровождала короткая стрижка таких же тёмных волос. За рукавами рубашки угадывались неплохие бицепсы.
Парень улыбнулся мне, и я понял, что вижу простую человеческую улыбку впервые за много дней. Однако, он не бросился ко мне с объятьями, что свидетельствовало о другом факте: и кроме меня здесь бывают посетители.
- Привет! - сказал я, стараясь пока не смотреть по сторонам в поисках нужным мне товаров, чтобы не обидеть его подчёркнутой официальностью визита.
- Добрый день, - ответил он.
«Только не о погоде!» — мелькнуло в моей голове.
- Вы тут неплохо устроились, - пошутил я, мысленно презирая себя за недостаток утончённости. - Как называется это местечко?
- Вудвиль. - Парень ничуть не удивился вопросу, и доброжелательность по-прежнему сохранялась на его лице.
- Ни одного указателя на дороге. Я, наверное, был крайне невнимателен.
- Да, похоже на то, - согласился со мной парень, с лёгкостью отказываясь от причастности к состоянию дорог. - Вы будете что-нибудь брать?
В его интонациях не было и намёка на неуважительность, присущую продавцам, видящим перед собой безденежных зевак. Тем не менее, я поспешил заверить его, что не собираюсь уйти отсюда с пустыми руками.
- Упаковку воды, - попросил я, доставая бумажник. - И, пожалуй, пива.
Парень проворно нагнулся куда-то за прилавок и извлёк оттуда замотанную в полиэтилен воду.
- Пиво в холодильнике. - Он мотнул головой, хотя я и так прекрасно видел, где.
По пути я зацепил с полки большую пачку чипсов и шоколадный батончик. Мне почему-то именно сейчас вспомнилось, что я не ел ничего со вчерашнего дня. А точнее, с момента завершения дуэли с бутылкой виски на кухне.
За дверью холодильника стояла такая же погода, как и снаружи: не то чтобы очень жаркая, но для пива не самая пригодная. Тёплое пиво с похмелья — ещё то удовольствие.
Я пробежался взглядом по полкам в надежде найти там что-нибудь принципиально иное, но тщетно. Вино и крепкий алкоголь — это отдельная лицензия, стоящая немалых денег. Разве что он хранит это для своих где-нибудь под полом. Как мне стать одним из них?
- По-моему, у вас холодильник сломался, - сказал я, строго следя за нейтральностью интонаций.
- Неужели?
Я не услышал в его ответе издевки или язвительности. Он тут же подошёл ко мне и просунул руку внутрь камеры.
- Действительно, - произнёс он растерянно. - Нужно вызвать мастера.
- Ничего страшного. Я возьму одну упаковку. В гостинице поставлю в холодильник.
Не объяснять же ему истинное положение вещей. Да оно, может, и к лучшему. Будь пиво холодным, я мог бы не удержаться от соблазна опустошить пару баночек прямо здесь, нарушая все мыслимые правила. И кто знает, в каких отношениях они со своим полицейским в этой глуши.
Я рассчитался наличными, так как не увидел никаких наклеек и эмблем, рекламирующих кредитки. Получил сдачу и, уже напоследок, всё-таки решил сделать ещё одну попытку в получении информации, которая волновала меня больше всего:
- Куда ведёт эта дорога? - небрежно спросил я, засовывая мелочь в карманы. - Я тут проездом, благодаря навигатору.
По лицу парня расползлась очередная улыбка, смысл которой я уловил не сразу.
- Куда? Разве дорога может куда-нибудь вести? Мы можем по ней куда-нибудь приехать — это верно. Но вот чтобы она вела сама, без нашего ведома...
От растерянности я раскрыл рот. То, что он говорил, являлось несуразностью гораздо большей, чем даже неисправный холодильник или постоянно полный бензобак.
- Вы серьезно?
- Абсолютно. И ваше теперешнее положение — лишнее тому свидетельство.
- Моё положение?
- Вы не обижайтесь. - Он миролюбиво положил мне свою руку на плечо. - Когда-нибудь вы поймёте, что я прав.
Не говоря больше ни слова, я вышел на улицу. Старик по-прежнему сидел на скамейке. В той же самой позе. Дышит ли он?
Проходя мимо колонок, я убедился, что ни одна из них не работает — видны были и паутина, и механические повреждения, несовместимые с нормальным функционированием. Заправка без бензина. Философствующий продавец. Отрешённый от мира нарушителей полицейский...
Отъехав от места примерно милю, я остановился и вышел из машины, чтобы открыть банку с тёплым пивом вне дорого салона. Моя предусмотрительность оказалась не лишней — банка выстрелила и обдала асфальт густой пеной. Как я собираюсь это пить? Запах, который последовал вслед за извержением, дал мне чёткий ответ на этот глупый вопрос: никак. Пиво умудрилось не просто скиснуть, но и самым удивительным образом протухнуть. От него воняло так, будто это был кусок пропавшего мяса, а не химический суррогат, обречённый на вечное хранение.
Без всяких угрызений совести я освободился от неудачного приобретения, бросив упаковку к ближайшему кусту. Держать в машине эту гадость мне показалось ещё большим экологическим преступлением перед человечеством. Затем мой взгляд упал на чипсы, и что-то внутри меня подсказало отрыть его. Единственное, за что я могу ручаться — это не было вызвано чувством голода…
Из разорванного пакетика вылетела бабочка.
Я выбросил его туда же, куда и пиво, не имея ни малейшего желания посмотреть, живут ли в нём какие-нибудь гусеницы. Нетронутый шоколадный батончик составил им компанию.
Первой мыслью было развернуться и поехать в обратном направлении, но я прогнал её, руководствуясь теми же соображениями, что и ранее: мне доподлинно известно, что я потрачу на этот манёвр остаток дня, тогда как продолжение пути — это, по меньшей мере, надежда на благополучный исход с бесконечным пасьянсом вариантов.
Я больше не обращал внимания на уровень топлива, на внушающую ужас пустынность шоссе, на странную природу вокруг. Меня целиком проглотило единственное желание: выбраться хоть куда-нибудь из этого вязкого морока.
А потом пришли воспоминания, которые весь день пугливо прятались от меня…
Вчера я спасался алкоголем не от прозы жизни, как обычно, а от самого себя. В своих привычных выяснениях отношений с самим собой я дошёл вчера до той точки, после которой дальнейшие препирательства становятся просто неприличными. С предельной отчётливостью я понял, что вряд ли доживу до завтрашнего утра. И уже поверх всего выпитого, которого было более чем достаточно, я выпил полных два стакана, чтобы у меня не хватило сил для совершения задуманного.
Выходит, план сработал?
Разум не в состоянии объяснить, почему между мной и моей жизнью не сложились отношения. Почему я от неё больше ничего не жду, и почему она ничего не ждёт от меня. Но беспричинность наших взаимных претензий делает их ещё более неотвратимыми. Справка от Министерства Счастья, с голограммами и печатями, "подателю сего", не заменит его ощущения. Вернее, его отсутствия. Это звучит глупо, знаю. Но это правда.
Что же со мной произошло потом? Убийственная полирующая доза спиртного может, конечно, объяснить многие странности сегодняшнего дня, но далеко не все. А я, случайно, не умер?
Свежая оригинальная мысль меня слегка развеселила. Если так выглядит наше существование после смерти, то пока я не нахожу в нём ничего внушающего опасения. А преимущества налицо. Но оставим эту версию на закуску. Уж больно она фантастична. А другие версии есть? Допустим, классическая "белочка". Лежу я сейчас где-нибудь в больничной палате со связанными руками, а этот феерический спектакль разыгрывается исключительно в моём больном воображении. И безутешные родственники льют надо мной горькие слезы. И она с ними заодно. Или так: всё происходящее со мной является реальным лишь наполовину. Подглючивает, так сказать.
Развлекая себя смакованием теорий и гипотез, я, пожалуй, всё-таки отвлёкся и не заметил, как стало темнеть. Пришло время исполнить намеченное: опять переночевать в машине на обочине, а с утра проделать обратный путь. Не останавливаясь больше для "заправок" и отвлечённых разговоров. По моим подсчётам, дня должно хватить, чтобы хоть куда-нибудь вернуться. В конце концов, не мог же я, практически невменяемый, проделать такое расстояние, которое мне окажется не под силу в трезвом виде.
Я съехал в кювет, выбрав наиболее пологое место. Заглушил двигатель и откинул спинку водительского кресла, приготовившись спать. Ни есть, ни пить мне по-прежнему не хотелось. И тут я вспомнил, что ни разу за день не совершал ещё и другого банального физиологического действия, о котором не принято упоминать в приличных текстах.
Проверка состоялась через минуту и завершилась полным успехом, однако даже это всё равно не избавило меня от необходимости отвечать на вопрос: почему сам организм не напомнил мне об этом, не дожидаясь, пока я спохвачусь? Так не бывает. Бывает с точностью до наоборот: наши инстинкты гонят нас, как зайцев в лучах прожектора. Мы едва поспеваем реагировать на их выстрелы и брошенные лассо. Я обязательно найду объяснения всем этим несуразностям, когда высплюсь и немного приду в норму.
Через некоторое время после того, как я провалился в сон, меня разбудил слепящий свет прожектора. Я заслонился от него рукою, соображая, откуда он возник, и понял, что прямо перед моей машиной стоит другая, с включенным дальним светом. Даже сквозь закрытое окно я услышал человеческую речь и лай собак. Одновременно с волной страха пришло запоздалое сожаление о том, что я не имею привычки возить в бардачке свой законный револьвер, как это делают многие предусмотрительные люди. Я не из их числа. А с другой стороны, чего может бояться конченный алкаш, день назад собиравшийся покончить собой?
Эта мысль разозлила меня, и я опустил боковое стекло.
- Послушайте, - крикнул я. - Вы не могли бы выключить вашу иллюминацию? Вас не видно.
В ответ не прогремела автоматная очередь, но лишь раздалась команда, повелевающая выполнить мою просьбу.
Фары в ту же секунду погасли, сменившись тусклым светом габаритных огней, но виднее мне от этого не стало. Я различал в темноте лишь какие-то движения и, скорее, чувствовал массу тела, нависшего надо мной.
- Напрасно вы здесь остановились, - произнёс низкий мужской голос.
Эта реплика мне показалась настолько неуместной в сложившихся обстоятельствах, что я окончательно забыл про всякую осторожность и вышел из машины.
- А где мне, чёрт возьми, остановиться? - прошипел я ему в самое лицо, по-прежнему не видя его. - Вы можете предложить альтернативу?
Моя агрессия не произвела на него никакого впечатления. Тем же ровным басом он сообщил:
- Здесь небезопасно.
- Я уже сам догадался.
Напускная язвительность эта даже мне самому не казалась уместной, но я не контролировал её. Незнакомец, однако, продолжал оставаться невозмутимым.
- Мотель в десяти милях отсюда. Езжайте за нами.
С этими словами он зашагал прочь от меня. По всей видимости, его предложение не подлежало обсуждению.
Хлопнула дверь. Снова зажглись фары.
Я понял, что если сию же секунду не сяду за руль, то повторного предложения не дождусь.
Машина доброжелателя дала задний ход, развернулась и выехала на шоссе. Я поспешно последовал за ней, вглядываясь в темноту и пытаясь заметить где-нибудь его сообщников с собаками. Но никого не разглядел. Других машин, присоединившихся к нам, тоже. Это могло означать, помимо всего прочего, что опасность, о которой незнакомец упоминал, исходила именно от них.
С первых же минут нашей гонки я осознал, что мне будет нелегко поддерживать заданный лидером темп. С такой скоростью я обычно езжу только днём и только тогда, когда хочется глотнуть адреналина. Создавалось впечатление, что ему абсолютно наплевать, поспеваю я за ним или нет.
Струйки пота побежали по лбу и щекам от напряжения, и пальцы, вцепившиеся в руль, стали мокрыми. Но все мои старания пропали даром — расстояние между нами постоянно росло, пока, в конце концов, не увеличилось настолько, что я решил бросить это бесперспективное занятие и поехал с минимальной скоростью. Десять миль, если он не соврал, заманивая меня в ловушку, я всё равно преодолею в течение получаса.
Едва эта успокаивающая мысль посетила меня, я заметил над горизонтом странное световое явление. Сначала мне показалось, что это отблески далекой грозы, однако потом пришлось пересмотреть свой первоначальный вывод. Свечение росло, растекаясь по небу, и наливалось самыми неожиданными красками. Самой близкой аналогией, пожалуй, было северное сияние, но за полярным кругом мне бывать не довелось, а сверяться с картинками из школьных учебников было как-то не совсем разумно.
Я остановился, только сейчас ощутив, насколько устал. Или, точнее, выдохся. Руки мои тряслись, и спина онемела.
Я заглушил двигатель и вышел из машины, оставив открытой дверь. Предупреждение об опасности, полученное из сомнительного, как выяснилось, источника, выглядело теперь насмешкой. Даже если опасность и существует, то слова внезапно появившегося и исчезнувшего типа не могли послужить защитой от неё. Он, кстати, ничего конкретного и не сказал.
Сияние в небе, между тем, набирало силу и постоянно мутировало. Изменения, прежде всего, касались цветовой палитры, но и форма тоже не оставалась статичной. К земле то и дело спускались флюоресцирующие нити, а в теле сияния образовывались шевелящиеся тёмные дыры. То преобладали янтарные оттенки, то зелёные, но никогда это не выглядело набором всех цветов одновременно.
Завороженный и опустошённый, я смотрел на эту фантастическую картину, никак не пытаясь её объяснить. А потом вдруг мне захотелось на мгновение закрыть глаза...
Исчезли очертания леса на фоне ночного неба. Исчезла едва угадывавшаяся в темноте полоска асфальта. Но сияние осталось...
Вот оно что, братишка. Ты всё-таки спятил. Ты допился. Достиг заветной цели...
Я заорал, как раненый зверь. Будто я знаю, как орут раненые звери. Не от страха, не от беспомощности. Но подчиняясь какому-то внутреннему чувству, что необходимо сейчас совершить какую-нибудь глупость. А что ещё можно было предпринять? Помолиться богу?
Справедливости ради стоит сказать, что почти это я и совершил следующим своим действием: упал на колени и простёр кулаки к небу. Но произнести заветные слова мне не позволили силуэты, возникшие вокруг меня. Я бы даже назвал их тенями, однако откуда им взяться в полной темноте? Они, как и сияние, не исчезали, если я закрывал глаза.
Трудно сказать, сколько продолжалось это представление. Ещё труднее — как-то квалифицировать его. Я не помню также, как и чем всё закончилось.
Я проснулся с первыми лучами солнца, лежащий на земле возле своей машины. Целый и невредимый, при беглом осмотре. Вокруг меня простиралась всё та же степь с кустарниками и лесными островами. Небо было ясным. И мои мысли, на удивление, тоже.
Сейчас я спокойно сяду в машину и поеду обратно. Если к вечеру я не выберусь из этого бреда, значит, мои дела действительно плохи. А если выберусь... То что? Брошу пить?
Меня одолел неудержимый смех.
Это заклинание я слышу от себя уже достаточно продолжительное время. Нет на свете другого обещания, которое даётся с такой лёгкостью, и которое с такой же лёгкостью нарушается. Неужели на этот раз оно сработает?
Прежде чем я успел вдоволь насладиться презрением к себе, мой взгляд упал на какое-то сооружение, лежавшее по курсу, прямо противоположному тому, которое я только что мысленно наметил. До него — максимум полмили. Не будет большой беды, если я подъеду и посмотрю, что это такое. А уж потом — в обратный путь с чистой совестью.
Сооружение оказалось полуразрушенной деревянной будкой, охранявшей такой же никчемный шлагбаум. Во-первых, он был поднят и намертво прикручен проволокой к опоре. Во-вторых, он выглядел насквозь прогнившим, что исключало возможность его использования по назначению. Постапокалиптический пейзаж довершало само шоссе, на котором обрывалось асфальтовое покрытие. Далее шла грунтовая дорога, не внушающая особого доверия своей проходимостью.
В ещё не сформировавшихся до конца мыслях, я сумел уловить лишь одно: обратного путешествия не будет. Я обречён двигаться вперёд, по этой незнакомой дороге. В неизвестность. И мысль эта меня нисколько не испугала. С поражающей ясностью пришло вдруг понимание, что я потерял всякий интерес к собственному существованию именно в тот момент, когда решил жить "обычной человеческой жизнью". Я утратил связь с миром, когда решил "быть как все". И с тех я только и делал, что плыл по течению, приближаясь к этому пониманию.
Не поздно ли?
Да хоть бы и поздно. Если так, то это всего лишь долгожданный конец.
"Анклав", не нуждающийся ни в топливе, ни в понуканиях, резво перемалывал колёсами гравий. А его водитель, лишённый, со своей стороны, обычных человеческих потребностей, следил только за тем, чтобы не заехать в какую-нибудь яму, которых на дороге имелось предостаточно.
Шоссе предсказуемо деградировало, и я уже знал наверняка, чем моё путешествие по нему закончится. Впрочем, меня это мало волновало. Прислушиваясь к биению сердца в груди, я ощущал лишь азарт, а на губах — солоноватый привкус крови.
Когда стало невозможно двигаться дальше на машине, я запарковал её, не особо заботясь о выборе места. Символически, подражая какому-то герою из фильма, похлопал по капоту и пафосно произнёс:
- Прощай, дружище! Ты служил мне верой и правдой. Пусть твой новый хозяин не окажется такой же никчемной пьянью.
"Анклав" не ответил. И вообще не проявил никаких других признаков сентиментальности.
Ещё до темноты мне удалось покончить с остатком шоссе. Оно милосердно оборвалось на краю пропасти. Не совсем классической, правда. В том смысле, что, кроме возможности расшибиться о дно ущелья, была и другая: продолжить путь по извилистой тропинке, уходящей куда-то вниз, вдоль стены с торчащими из неё камнями. Собственно, это даже и выбором-то назвать было нельзя, и я стал спускаться, притормаживая всеми доступными способами.
Тропинка, как и положено, петляла, пробираясь через наиболее благоприятные для пешего путника лабиринты. Мышцы ног с непривычки дервенели, наливались тяжестью, и мне приходилось делать частые передышки. Но я всё рано успел спуститься в долину с последними лучами солнца. Упал там обессиленный, не предпринимая никаких попыток подготовить место для ночлега.
Мне приснился сон.
Мы с женой ругались из-за того, что она забыла вчера поставить будильник, и я в результате проспал на работу. Отказавшись от завтрака, я нервно засовывал какие-то вещи, совершенно не нужные, в рюкзак и продолжал нагнетать истерику, поглядывая на часы. Стрелки на них двигались как-то неоправданно быстро. Почти рывками. Словно в бездну канули ещё полчаса, а я всё продолжал браниться и запихивать в рюкзак всякий хлам. Наконец, до меня дошло, что нужно бросить это нелепое занятие и просто уйти. Но и этого я сделать не смог, потому что вместо ботинок жена протянула мне какие-то сапожки с блестящими застёжками, которые, к тому же, оказались мне катастрофически малы. Часы скакнули сразу в полдень, и я в бессилии опустился на пол, понимая, что никуда уже не успею. Жена села рядом со мной и стала гладить мои волосы. Я заглянул в её глаза и увидел в них бесконечность, которая подхватила и закружила меня, затягивая в воронку.
Детские голоса, зазвучавшие вслед за этим над самым моим ухом, доносились из другой реальности — из той, надо полагать, в которой я уснул. Дать ей точное название я все ещё не решался.
Какой-то особо бойкий, если не сказать наглый, мальчишка лет семи, щекотал соломинкой мой нос. Другие стояли на безопасном, с их точки зрения, расстоянии и выжидали момента, когда нужно будет удирать. Он наступил, когда я провёл рукой по лицу и приподнялся на локтях.
Дети бросились врассыпную, но по их телодвижениям было понятно, что делают они это не в полную силу. Не по-настоящему. Значит, они не считали оправданным меня бояться.
Я сел и осмотрелся. Вчера, в сумерках и от усталости, я не имел такой возможности.
Подо мной находилась мягкая зелёная трава. Она же украшала собой всё видимое пространство вокруг, на котором гармонично уместились несколько хижин странной архитектуры. Причислить их к чему-либо ранее виденному мною я не смог. Получалось, что я завалился спать посреди деревенской улицы. Как истинный пьяница. Однако самым удивительным всё-таки было не это. До меня дошло, что ничего похожего на горы и, тем более, тропинки, по которой я мог бы спуститься сюда, не было и в помине.
Значит, меня перенесли сюда? Кто и зачем?
Я с трудом, кряхтя, поднялся на ноги. Дети завопили что-то на непонятном языке, увеличив список моих недоумений.
Сейчас сюда придёт кто-нибудь из взрослых, чтобы галантно разрулить ситуацию. Возможно он будет в длинных белых одеждах. Или даже с крыльями за спиной. Я упаду ему в ноги и запоздало исповедуюсь во всех своих грехах. Он скажет мне:
- Встань, сын мой!
И мы обнимемся с ним, как помирившиеся после долгой ссоры друзья...
Он действительно пришёл на шум, поднятый детьми. Мужчина лет сорока, с гладко выбритым подбородком. Только на нём были джинсы и рубашка с длинным рукавом в клеточку. Первым делом он грозным окриком успокоил всю эту ораву, а потом приблизился ко мне.
Мы стояли и смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Я — потому что был уверен: он не поймёт меня. А он — не знаю, почему. Потом он кивнул мне головой, приглашая следовать за ним. Что я и сделал.
Мы прошли к ближайшей хижине, сопровождаемые присмиревшими детьми. Он отворил дверь, сложенную, как мне показалось, из стеблей бамбука, и пропустил меня внутрь.
Хижина состояла из всего лишь одной комнаты, посередине которой по-хозяйски расположилась огромная печь. Её пасть была закрыта железной полукруглой заслонкой, а рядом стоял ухват. Ещё была там деревянная скамейка, чуть слева от печи. И на ней стояла корзина. В ней что-то шевелилось и издавало непонятные звуки.
Мужчина кивнул головой, как бы подбадривая меня, и я сделал несколько шагов к скамейке, уже точно зная, что сейчас увижу.
Поросёнок, должно быть, одного дня от роду лежал в корзине, завернутый в тряпки. Он не похрюкивал. Он хрипел в предсмертной агонии, и струйка алой крови стекала по его всё ещё розовому пятачку.
- Зачем это? - спросил я.
Мужчина не ответил. Он развернулся и вышел прочь.
Я сел на скамейку и достал из корзины дрожащее маленькое существо.
- Я не хотел, - сказал я ему. - Я случайно.
Поросёнок перестал дрожать, дёрнулся и замер. Белым облачком из его тельца вылетел последний вздох, окутавший меня, наподобие табачного дыма. Мне стоило огромных усилий, чтобы не закричать и не броситься вон из хижины. Должно быть, вследствие неимоверного напряжения, зрение моё помутилось, и сквозь марево, сопровождаемое лёгкой рябью, проступили очертания человека. Глубокого старика, опирающегося на трость.
Я знал его. И он знал меня. Странно, что я не разглядел его тогда, спящего на скамейке у магазинчика на заправочной станции. Впрочем, столько лет прошло.
Старик улыбался мне, и в его улыбке я не видел ни упрека, ни грусти. Одно лишь сочувственное понимание. Он как бы говорил мне: вот, теперь ты получил ответы на все интересующие тебя вопросы. Не так ли, мой мальчик?
- Да, - произнес я вслух. - Всё оказалось очень просто.
Старик приблизился ко мне вплотную и вытащил мёртвого поросенка из моих негнущихся пальцев.
- Иди, - сказал он. - И больше сюда не возвращайся.
- Да, - повторил я, как будто от меня требовалось согласие.
В этот момент кармане брюк задёргался телефон. Я вытащил его и ткнул кнопку ответа.
- Ты куда пропал? - послышался в трубке взволнованный женский голос.