Надо было успеть. Во что бы то ни стало успеть на этот автобус. Решение приходило мгновенно, внезапно, как внезапно перехватывает дыхание у тяжелобольного человека. И понимая, что это конец, он панически рвет на себе ворот рубахи, судорожно хватает широким, искривившимся ртом уже несуществующий для него воздух.
Марина рывком схватила с вешалки холодное для поздней осени пальто – менять, искать что-то другое некогда, незачем, - машинально напялила допотопную, чудом не выброшенную беретку, сунула ноги в туфли. Вот если натрут – только это и может ей помешать. Надо успеть. Быстрей, быстрей, бежать. Нащупав мелочь в кармане, выскочила на лестницу. Бегом – через паром, на рейсовый автобус. Все равно куда. Бегом. От себя.
Если в пути увязывался за ней случайный знакомый – дорога была безнадежно испорчена. Досадуя, раздражаясь раньше на необходимость выслушивать пустопорожнее, мелкое, отвлекающее, теперь Марина принимала это как послушание, терпела. Просила силы и выдержки у Господа.
Сегодня она ехала одна. Езда в автобусе, смена неброского пейзажа за окном, череда случайных, скрывающих в себе целый мир, лиц – все создавало иллюзию освобождения. Трагическое представлялось если не комедией, то мелодрамой, а может, и вовсе водевилем. Из главного действующего лица нехотя сочиненной для самой себя пьесы Марина становилась просто зрителем, способным оценить, переставить акценты и даже улыбнуться.
С некоторых пор она стала жалеть алкоголиков. Сознательно разрушать себя – это не кайф, это слабость, неизлечимая болезнь. Марина всегда старалась, опустив глаза, побыстрее проскочить мимо вечно пьяного соседского Сашки, когда-то красивого, видного парня, прошедшего Афган. Что сломало его – война или тоже неразделенная любовь? Ясно было одно, избавиться от собственной слабости, от своей зависимости от чего-то, кого-то не каждому удается. Всякий раз Марина боялась, что Сашка попросит денег на водку, потому что не знала, что правильнее – поверить, что без очередной дозы он умрет, или не потакать пороку. Сашка был добрый, работящий. Всякий раз при встрече говорил Марине: « Ну какая ты красавица, Маринка! Я ж тебя люблю». И воровато оглянувшись по сторонам – не слышит ли кто – Марина одними глазами, но вместе с тем всем сердцем, искренно, отвечала: «Спасибо», - невесело прибавляя про себя: «Хоть кто-то меня любит».
Но идти потом почему-то становилось легче, свободнее, радостнее. Даже хотелось улыбнуться – всем, всему. «Спасибо, Сашка, что не пожалел, как другие, одного слова». Ничего ведь не нужно. Успеть бы только. Успеть услышать, дождаться – успеть!
Один раз Марине вдруг показалась, что она излечилась. Так стало спокойно, пусто, лубочно-примитивно, а поэтому хорошо. И Марина испугалась. Нет, она сознательно не хотела исцеления. Пусть мука. Но лишь она наполняет жизнь смыслом.
Пробегавшие за окном домики, приветливо машущие ветками деревья, суетливо обгонявшие друг друга машины разгоняли назойливые, липкие мысли. Но рефреном на пульсирующем остинатном ритме возвращалось – три дня, целых три дня, мучительно-нескончаемых три дня ждать звонка! Это невозможно! невыносимо! недопустимо, наконец! Ждать – это значит, не жить, неимоверными усилиями растаптывая собственное «я», нежное, раненой птицей трепещущее, страждущее, ласкающееся к придуманным звукам, вымышленной интонации, невероятному, несбыточному слову. Это значит, жестоко истязать себя самое, ежеминутно заставляя застыть, обесчувственеть, окаменеть, загоняя в тиски показного равнодушия, фальшивого консонанса. Ждать - значит, страдать физически, всей плотью своей ощущая каждую минуту, каждое мгновение, проходящее сквозь и разрывающее тебя своим ледяным, непобедимым безразличием. Значит, железной цепью опутать себя, свои мысли, грезы, чтобы ни одна из них не осталась свободной, бесконтрольной, чарующей и уносящей.
Как доза для наркозависимого – фотки из интернета. Постоянно бередишь и без того не заживающую рану. На краткий миг снисходит успокоение – смотри, смотри же! Откуда эта заниженная самооценка? И вновь – неутоленная жажда, как белая горячка. Хватило бы одного глотка – слова – пусть не самого главного, которого избегают и боятся, просто ласкового, тебе одной подаренного – слова. Но там не знают таких.
Бежать, бежать, успеть – выйти из этого дурмана, пока он окончательно не убил тебя, освободиться… Невозможно.
В сумке назойливо и ненужно зазвонил телефон. «Макс», - разочарованно узнала Марина по мелодии звонка.
- Привет, - нехотя протянула она.
- Здрасьте, Мариночка Алексевна, - весело отозвался Макс. – Как поживаете?
И, не дожидаясь ответа, забарабанил:
- Давно не видел Вас, Мариночка Алексевна. Соскучился, прям. Такая тоска злобная накатила. Дай, думаю, позвоню. А тут мимо цветочного ларька проходил, а там как раз Ваши любимые гардении привезли. Купил, не удержался, знаю, Вам будет приятно.
- Макс, ну к чему все это? Сколько девчонок вокруг – молодых, красивых, любая тебе рада будет. Мама твоя вот каждый раз мне говорит: «Когда уж мой Максимушка женится? Очень уж хочется внуков понянчить».
- Я Вас люблю, Мариночка, - выпалил Максим.
- Как это? – ошалела от такой прямолинейности Марина. – Ты что, с ума сошел?
- Давно уж сошел. Еще в десятом классе, помните, мы тогда к КВН-у готовились. Вот тогда и сошел.
Максим вдруг замолчал. Пауза становилась все напряженнее.
- Так я зайду, Марина?
Единственное, что приходило сейчас в голову – обернуть все в шутку:
- Эх, Максимов, Максимов! И что ж ты такое один из класса во мне разглядел, чего другие не увидели?
- Хотите знать, за что я Вас люблю? – не смутился Максим. – Да я и сам не знаю. Просто Вы для меня – идеал женщины.
- Придумал тоже, - совсем уж растерялась Марина и неожиданно для себя самой соврала: - Извини, Макс, параллельный вызов. Мы с тобой обязательно увидимся. А цветы отнеси, пожалуйста, маме.
Марина ускорила шаг, все еще сжимая в руке мобильник, потом внезапно остановилась – а что, собственно, случилось? Ну, влюбился мальчишка. С кем не бывает?
«Весь мир – зеркало. Ты всегда найдешь в другом свое отражение», - на удивление рассудительно подумалось Марине.
Она глубоко вздохнула, подняла голову – небо-то, небо какое! Бескрайнее, бездонное – лети, пари, наслаждайся! «Живи, Маринка!» - сказала она себе.
Марина пошла медленно, улыбаясь каким-то новым, незнакомым доныне мыслям, своему необъяснимо обретенному спокойствию, этому высокому, недосягаемому небу, Максиму, его юности, подмигнувшему ей на светофоре дребезжащему трамваю. По пути зашла в первый встретившийся книжный и, собрав по карманам все оставшееся до получки – «как-нибудь дотяну», - выискивая, как давних, верных друзей, опять взяла с полки книги, которые столько раз читала вдвоем с тем, кого так любила. Почитаем еще!