(из цикла «Госпожа Журавлёва»)
- Можно к вам? – соседка Алевтина Семёновна Долгоборова бочком вошла в избу Журавлёвых.
- Заходи, присаживайся! – Любовь Петровна стрекотала швейной машинкой, шила себе белое летнее платье. – Стёпка рыбачит, мы вдвоём с Ленкой домовничаем.
Четырёхлетняя Ленка возилась на диване, наматывала на кукол обрезки хрустящей материи, отданные мамой. Алевтина сурово вздохнула, вынула из сумочки кипу тетрадных листков, исписанных неумелым, но старательным почерком.
- Некогда гостить, Любаша, в райцентр собираюсь. Жалобу на своего упыря Тольку повезу! В прокуратуру! К ихней самой главной начальнице.
- Да ты что? – подруга жадно выхватила листки. – Чего он начудил, Боров твой? Побил? Вещи пропил?
- А ты читай, да ошибки заодно проверь, - уклончиво сказала Алевтина, которую в деревне Паромное в шутку звали Алька-Боровинка. – Ты в школе лучше моего училась, потом ишо в техникуме. Грамотная. Потому и зашла к тебе по дороге.
Любовь Петровна уселась поудобнее, поправила очки и близоруко повернула письмо к свету.
З А Я В Л Е Н И Е
«Доброго вам здоровья, товарищ районный прокурор Завражная И.И. Беспокоит вас Долгоборова Алевтина Семёновна из деревни Паромное. Никогда не писала в инстанции, кроме как на земельный участок в сельсовет, но теперь момент истины пробил. Удержаться не могу, плачу и посылаю вам жалобу на своего законного супруга Долгоборова Анатолия, мать его Савельевича.
Извините, что отнимаю ваше драгоценное рабочее время, уважаемая госпожа районный прокурор Завражная И.И., но просьба сердечная не бросать мой рассказ в долгий ящик, а дочитать до конца и вынести решительный вердикт в отношении мужа и гражданина Долгоборова Анатолия. У нас в деревне Паромное его прозвали Толя-Боров. Это насмешники для простоты сократили первую половину фамилии, а вообще-то фамилия у нас красивая, чего не скажешь о личности Анатолия Савельевича, который алкоголик, хлыщ и аморальная пиявка… Ой, извиняйте, госпожа прокурор Завражная, это я по темноте своей забегаю вперёд.
Госпожа районный прокурор, наша семейная неприятность началась с того, что Анатолий Савельевич зашабашил деньжат (он всё лето плотничает у дачников) и купил новомодную спутниковую тарелку. Расщедрился, скотина. Каналов по спутниковой тарелке идёт видимо-невидимо, наверное, тыща или две.
Мой законный паразит Анатолий Савельевич повесил тарелку на карниз и подцепил всю эту механику сзади к телевизору. Потом на радостях употребил, конечно, шкалик водки «на обмыв» и ушёл в ночную смену (он так-то сторожит на птицеферме, а плотничает в свободные дни, если не пьян).
Сразу обращаю внимание, что за шкалик перед дежурством вы Толика не ругайте, товарищ прокурор. На птицеферме вся ночная смена сидит под мухой, одни куры в клетках непьющие и шлагбаум на входе. И что теперь прикажете? Уволь их под корень, а где в Паромном наберёшься тверёзых сторожей? Они ить на деревьях не растут, тверёзые сторожа. Пускай Толькин шкалик останется между нами, госпожа Завражная И.И. Вы тоже женщина и понимаете, что из соображений дипломатии важно иногда нашим троглодитам дать поблажку. Как-никак, мужик шабашку сробил, деньги в дом принёс, тарелку «Триколор» в семью купил. Да шут с тобой, жри ты свой шкалик, вражина. Только на смене потом не добавляй, ради Христа, а продрыхнись до утра без палева.
Наши сыновья-погодки Мишка и Вешка нагляделись мультиков и уснули. Вешку у меня по-настоящему зовут Вениамином, это насмешники в деревне имя сократили, вот и прилипло. Меня тоже соседки дразнят не Алевтиной Семёновной, а Алькой-Боровинкой, раз у благоверного прозвище Боров. Обидно было попервости, но привыкла. Наших балаболов в Паромном всё равно не перекричишь, будь ты даже голосистый, как Филька Киркоров.
Стало быть, Мишка с Вешкой-Вениамином засопели в четыре дырочки в своей комнате, а я лежала среди ночи и нажимала на пульте все каналы подряд. Сначала я их считала, но на седьмом десятке сбилась и надоело.
Так вот. На пятом, что ли, десятке я случайно попала на американские, а может, немецкие эротические фильмы, которые с пометкой для взрослых «18+». Когда мне надоело листать каналы, я вернулась назад, чтобы вновь испытать чувство отвращения. Предупреждаю сразу, госпожа Завражная И.И., - моё летоисчисление переваливает уже за тридцать годов, то есть законов я не нарушала и имею полное право смотреть тайком от детей эту гадость.
Чего только подлые режиссёры не выдумают, товарищ прокурор! Вы тоже женщина, а значит, поймёте состояние моей души и нравственности. Вместо того, чтобы снимать хорошие душевные кинокартины, голливудские поганцы вываливают на зрителя грязь и непотребство. Поучились бы у наших советских классиков! Возьмём хотя бы «Любовь и голуби». Как вижу актрису Нину Дорошину, так глазоньки мои на мокром месте. Или этот, про декабристов… забыла название фильма, где играют Баталов и Купченко. Прямо до печёнок пронимает.
А у американцев или там немцев, товарищ районный прокурор, один секс на уме. Показывают, как они занимаются срамотой то в бассейне, то в машине, то на яхте. Стоя занимаются, лёжа или вверх тормашками. Танцы пляшут вокруг шеста. Мажутся всякими повидлами ниже пояса, потом лижутся и чавкают. Тьфу!
Девки в похабных фильмах беда какие тощие. В одном кулаке троих сжать можно. Зато одежда импортная, дорогая, наверное. Чулки, бантики, сапожки с каблуком полметра, либо на платформе. Лифчики-трусики прозрачные, с блёстками. Разоденутся они, и давай с мужиками друг друга мурыжить. Цепями увешивают, верёвками вяжут, ошейники кожаные носят. Плётками по задницам жгут… Страсть, в общем.
Прикуют девчонку к кровати или стулу, вставят кляп и пытают, словно немцы в застенке, а она в чёрной маске, кожаных чулках, в поясочке с подвязками. Никаких словесных чувств при этом актёры не выражают, только эксплуатируют полуголое привязанное тело, и говорят: «Гут-гут, поворачивайся живее, грязная шлюха!»
За «грязную шлюху», госпожа районный прокурор, я без вопросов любому мужику с порога в лоб дам и на похороны не приду. И совесть не замучит. Меня даже супруг Анатолий Савельевич плохим словом не обидит, поскольку я есть честная женщина из деревни Паромное, воспитываю двух пацанов, и всегда держу кочергу под рукой. Я бы ни за какие деньги не пошла сниматься в сексуальном кино, если там надевают наручники и обзываются.
Давно было пора выключить телевизор с этой заграничной дрянью и спутниковой тарелкой, но сон не шёл, тем более завтра у меня выходной, торопиться некуда. Лежала, материлась на потаскух в кино, и заела меня почему-то досада. Стала я думать о своей беспросветной жизни, в том числе об интимной стороне медали, которой у меня нет.
Завтра, допустим, найдёт Анатолий Савельевич этот похабный канал, для вида поворчит, плюнет и переключится на футбол. Только потом ведь дождётся, павлин бесхвостый, пока я с ребятами где-нить отсутствую! Обязательно сядет смотреть, как девки в кружевных трусах с больной фантазией мажут вареньем иностранных хахалей, связываются верёвками и подбивают их на взаимные ласки. Ещё и визжат, стервы, если им вовремя кляп не засунуть.
И будет судачить мой Анатолий Савельевич с мужиками за бутылкой, какие мы, русские бабы, тоскливые и глупые. Знаю, о чём они сплетничают! Дескать, ходят наши жёны в драном трико, губы красят только на работу, волосы укладывают только на Новый год и так далее. Мыши мы серые, с такими и спать-то противно. Зато если наша соседка Любовь Петровна мимо окон в мини-юбке проплывает – Анатолий тут же вслед уставится, даже кроссворд выронит. И такая жажда мужицкая в шарах бесстыжих!... Сколько раз подмечала.
Прошу учесть, госпожа районный прокурор, что грудь и бёдра у меня тоже натуральные, как у Журавлёвой, всё большое и подтянутое, ничего ниже колен не болтается. По внешним позициям эти американки рядом со мной – мухоморки тифозные. Титьки пластиком надули, а в остальном ни кожи, ни рожи.
И с мужем Анатолием Савельевичем я кое в чём согласна. Святая истина - до замужества я форму перед ним держала. Да и другие ухажёры за мной неспроста бегали. Румянила щёчки Алевтина Семёновна, ногти отращивала, чулки по субботам носила. Не из последних девок на деревне была! Извиняюсь, даже журналы на половую тему почитывала, потому что по телевизору американскую порнуху ещё не крутили, а узнать-то хотелось, как умные люди в постели себя ведут и на что упор делают.
В общем, заботилась Алевтина, будущая Долгоборова, какой товар жениху преподносит. А потом, сами понимаете… свадьба, картошка, колорадские жуки и тому подобная рутина. Мишка у нас родился, за ним Вешка-Вениамин. Работа, сенокос. У меня то мастит, то цистит. У угланов то понос, то ветрянка, то утренник в садике. Каюсь, запустила себя и Анатолия. Хожу нечёсаной лахудрой, о чулках и думать забыла. Колготки на работу изредка натягиваю, потом весь день страдаю: скорей бы дома их снять, да любимые хэбэшные штаны надеть!
В штанах и женские органы проветриваются, и тело дышит вволю. Правда, с виду они жутко позорные. Никакого пояса верности не надо: даже бомж с голодухи на мадам Долгоборову не клюнет, хоть трактором его, суку, затаскивай.
Буду откровенна: скатилась у нас с Анатолием супружеская жизнь до круглого ноля, товарищ районный прокурор. Конечно, муженёк мне не изменит (по деревне сразу слух пойдёт), но попивать начал крепко, и с такой тоской на женские ляжки в окне и телевизоре глядит, что жалко его становится.
- Хоть бы, - говорит, - один вечерок ты, Алевтина, после работы не переодевалась? Воротит уже от твоих драных штанов! Сожгу вот их на клеверище. Днём ты кинозвезда, а дома – подтирка из матросского гальюна. Перед начальством на каблучках танцуете, а на интересы законных мужей плевать хотели? Профуры сельские! - и уходит в чулан спирт разводить.
Хлебнёт спирту, печальная паскуда, сидит и зырит из окна на соседскую Любовь Петровну в мини-юбке. Люба Журавлёва – та молодец. Ей муж Степан наоборот, короткие юбки носить запрещает, ревнует к каждому встречному, а Любовь Петровна ухом не ведёт. Даже корову на пастбище выгоняет – колготки с розочками наденет, и халатик с разрезом до пупка. Вся деревня знает, что Стёпка по пьяни Любку дрючит и руки ей на ночь за спину связывает. До того насыщенная жизнь у них, почище «Секса в большом городе», без всяких спутниковых тарелок.
Передумала я всё это, госпожа районный прокурор, соскочила той же ночью, включила настольную лампу и накидываю план соблазнения своего мужа Анатолия Савельевича Долгоборова. Смотрю американскую порнуху одним глазом и помечаю на бумажке, чем побаловать супруга ради оживления юношеской страсти?
Когда-то в школе я вычитала изречение мудрого дядьки: «Ты не можешь изменить мир, но можешь изменить себя». Не смейтесь, товарищ Завражная И.И., но мысль очень дельная. Надо себя менять!
Я человек серьёзный, и понимаю, что деревня Паромное – это вам не Голливуд. Искромётный секс на яхте, в «мерседесе» или на балконе небоскрёба отпадает. Начнём с чего попроще: с нашего супружеского ложа. Прибрать в избе, постелить чистое бельё, поставить свечи, окна занавесить…
Записала я съездить завтра в райцентр, пока пацаны в школе, смастерить причёску, прикупить помаду, тени, чулки, перчатки, итальянский кружевной гарнитур. Сапоги уже есть - высокие, лакированные, демисезонные. Я запасливая. На осень купила впрок, даже не распаковала. Лежат в чулане.
Мазаться с Толиком вареньем мне показалось несолидно. Нам четвёртые десятки идут. Тем более до варенья мой муж не охотник, больше напачкает, гусь лапчатый. Гарантированная хана чистому белью, и итальянским кружевам – тоже. У меня три мужика в доме, стирка без того через день копится, благодарю покорно.
Драть себя кнутом я тоже не позволю. Жирно будет Анатолию Савельевичу! Пусть берёт, что дают: меня, кружева и чулки. Сто пудов, с дежурства придёт полупьяный.
В телевизоре загорелые мулаты пихали в своих девок все предметы, какие подвернутся под горячую руку. Эту дичь я вычеркнула из плана. Любезный Анатолий Савельевич в картофельное гнездо-то вилами с первого раза не попадёт, куда ему доверять деликатные операции с хрупким женским естеством? По старинке бы управился, алкаш, дай Бог.
После всех исправлений я выбрала для затравки самый лёгкий вариант. Так и быть, Анатолий Савельевич привяжет меня к постели за руки и ноги и заткнёт рот полотенцем. Только с чувством, не торопясь, чтобы я прониклась до таинственных глубин девичьей души. Сама обряжусь при этом в изысканные кружева, перчатки, чулки и сапоги. Сапоги новые, постель не засвинячат. Предстану во всей своей зрелой красе. Чем я хуже Журавлёвой? Если всё получится, в следующий раз изобразим с мужем что-нибудь покруче. На тарелке фильмов много. Есть откуда брать пример.
И только попробуй, Долгоборов, уложиться с супружеским долгом быстрее, чем за час! Лучше тогда вообще меня не отвязывай – кочергой пришибу.
На том, госпожа районный прокурор, я наконец-то выключила телевизор с тарелкой и легла спать, полная радужных мечт… или мечтов? мечтей?... В общем, надежд и чаяний.
Спозаранку я отправила Мишку с Вешкой в школу, позвонила мужу на смену и велела до моего возвращения сидеть дома как штык, потому что есть неотложное дело. Смена у Анатолия заканчивается в десятом часу утра. В это время я уже прибрала комнату, застелила постель чистым бельём. Выгнала кошку за дверь, чтобы шерсти не было, взяла из семейной копилки деньги, отложенные на компьютер (к шестому классу купим Мишке этот гроб!) и поехала в райцентр.
Не поверите, госпожа районный прокурор, но в тот день мне везло. Даже в парикмахерскую без записи проскочила. Постриглась, купила косметику, чулки, кружева и всё, что на бумажке себе намечала. В том числе десять метров новенькой верёвки.
Супруг Анатолий Савельевич после смены честно ждал меня дома, но был смурной и с похмелья. Допивал из-под стола флакончик спирта.
- Чё, - говорит, - за неотложное дело, Алька? Конюшню я позавчера вычищал, теперь неделю терпит. Дрова, что ли, тёще привезли? Идти пилить?
- Сиди и не выступай, - говорю. – Жди десять минут. Соблазнять тебя буду, чтоб в окно на Журавлёву не таращился.
- Мне бы стаканчик пива, - говорит Анатолий. – Выпили ночью малость на смене… Сушит.
Вот вина-то я на стол купить не сообразила, госпожа районный прокурор. Моя оплошность. Но от Толика и так пёрло перегаром, как от танкового дизеля. Я велела ему терпеть, ушла в Мишкину-Вешкину комнату и переоделась.
Вышла, стало быть, накрашенная, при чулках, сапогах и кружевах, откинула покрывало и дала очумевшему мужу моток купленной верёвки.
- Гуляй, рванина, - говорю. – Сегодня ты король. У тебя в распоряжении два часа до прихода детей и я, роскошная львица Алевтина Семёновна! Обзывал профурой сельской? Попрекал драными штанами? Яволь! Одета с иголочки, и вся твоя навеки, плюс два часа сверху. Только больно мне не делай, иначе кочергой потом побью.
Рассказала ему про ночное американское кино и свою идею. Тут Анатолий Савельевич въехал и одобрил. Разложил меня, сексуально одетую, привязал к кровати за руки и ноги. Супружеская кровать у нас от моей бабушки досталась. С блестящими шишечками и никелированными спинками, к которым очень удобно привязывать женщин. Она хоть взвод солдат выдержит и неподъёмная, как гусеничный комбайн «Енисей».
С моего разрешения муж затянул крепко все узлы и заткнул мне рот свежевыстиранным полотенцем. Не грязное же на язык класть, правильно? Но только я приготовилась к неземным ощущениям, как за окном свистнул сосед - этот выродок, эта хронь хроническая Стёпка Журавлёв!
И как вы думаете, товарищ Завражная И.И.? Что сделал мой супруг Анатолий Савельевич в ответственный момент перед супружеским долгом с прекрасной кружевной и связанной женой?
Он, зараза, крикнул «иду!», чмокнул меня в щёчку и смотался за порог! Видали перхоть козлячью?
Ох и бесилась я, товарищ прокурор! Ох и переживала! Кляп изо рта не выплёвывается, руки и ноги врастяжку к кровати примотаны! Под новыми чулками, сапогами и перчатками семь потов с меня сошло. Через два часа сыновья с уроков придут, а мамаша в шёлковом белье лежит привязанной, как последняя проститутка!
Долгоборов, падаль подзаборная, даже ограду на запор не захлопнул. А если бы воры? Заходи кто хочешь, воруй вещи и пользуйся распятой замужней женщиной по своему усмотрению? Ох ты мне! Умирать буду – не прощу пьяницу!
Спасибо хоть не посоветовала ему на цепи меня к кровати приковать. Тогда бы до второго пришествия с кляпом во рту пыхтела. Нанесла бы, полуголая, своим несовершеннолетним детям психологическую травму и прочее. А из верёвок я выпутывалась ровно один час и двенадцать минут, прошу это занести в протокол, уважаемая госпожа прокурор Завражная И.И. У нас часы на стенке перед кроватью висят, поэтому время я запомнила точно.
Распуталась я только потому, что мой непутёвый супруг Анатолий Савельевич даже шнурки на кедах толком завязать не способен, не говоря уж о том, чтобы меня, физически здоровую женщину, как следует к постели приконопатить. За это ему отдельный стыд и позор. Думаю развестись с ним к чёртовой матери.
В общем, до прихода детей я успешно развязалась, переоделась в домашнее и замела все следы преступления, а моего пока ещё мужа Анатолия Савельевича Долгоборова прошу привлечь за унижение женского достоинства по самой строгой статье, какая у вас имеется в Уголовном Кодексе.
Найти и арестовать паразита Долгоборова можно в гараже птицефермы, где он и сейчас пьянствует, а домой идти боится. Кочерга, слава Богу, стоит у печи, где постоянно у меня под рукой».
***
Любовь Петровна кончила читать и строго посмотрела на соседку Алевтину Семёновну поверх очков.
Наблюдательная дочка Ленка, играющая с куклами, заметила, что у мамы прыгают губы, а из пышной груди рвутся прыскающие стоны, словно Любовь Петровна изо всех сил сдерживает смех, чтобы не обидеть подругу.
- Слушай, гений эпистолярного жанра, - сказала Любовь Петровна, несколько раз глубоко вдохнув. – На хрена меня и Стёпку сюда приплела? Какое дело прокурорше, что я хожу выгонять корову в мини-юбке? Ей вас с Толькой за глаза хватит…
Любовь Петровна опять прыснула в кулак, притворившись, что кашляет.
- Ой, извини, Любаша, это я к слову, - простодушная Алевтина Семёновна подала Журавлёвой авторучку из сумочки. – Я ж говорю: сроду в инстанции бумаг не писала, кроме заявок в сельсовет. Две тетради у Вешки испортила, пока разобралась. Убирай, убирай лишнее, Люба.
Любовь Петровна быстро вымарала из текста все упоминания о себе, пробежалась глазами ещё раз, исправила пропущенную ошибку в словах «надежды и чаЕния».
- Я тут прокуроршу «Завражной И.И.» называю, - продолжала беспокоиться Алевтина Боровинка, просительно заглядывая в лицо Любовь Петровне. – Неприлично, наверное, так-то? Как её полностью звать?
- Инна Ионовна, - сказала Любовь Петровна. Её румяные щёки пунцовели от распирающего изнутри смеха. – Её отец Иона - молдаванин, Инка на три года старше меня училась, и видишь – уже районный прокурор!
Алевтина Семёновна шевелила губами, запоминая.
- «Завражная Инна Ионовна». Ты как думаешь, Любовь Петровна? Сильно взгреют моего Тольку за подляну, которую со мной сотворил? Ведь прямо в душу нагадил, истинный крест! Пожизненное не надо, но годика два за измывательство ему в самый раз, Иуде пьяному. Может, на зоне пить бы отучился, а?
Любовь Петровна замахала пухлой рукой:
- Иди, иди переписывай начисто, а про Журавлёвых в прокуратуре не бухти! Ох, Алька-Алька…
Кланяясь и благодаря, Алевтина Семёновна прижала к груди листки и выскочила за дверь. Маленькая Ленка увидела, как мама закрыла глаза руками, повалилась носом в стол и беззвучно затрясла плечами.
Было непонятно: мама смеётся или плачет навзрыд? На всякий случай дочь подошла поближе, волоча за собой куклу Зойку: вдвоём они быстро утешат плачущую маму. Но тут Любовь Петровна оторвалась от столешницы, и стало видно, что она хохочет во всё горло.
- Ну, Ленка!... Инка Завражная живот надорвёт! В прокурорские учебники нашу Алевтину занесут!... Ха-ха-ха! – и снова уткнулась в недошитое платье.
Маленькая Ленка рассудила, что мама радуется за соседку тётю Алю, которую занесут в какие-то загадочные учебники. Наверное, это очень важные учебники, самые нужные на свете.
И тоже засмеялась, потому что тётя Аля была хорошая.