С этими пугающими словами демон и вправду взялся за локоть Транка, щелкнул пальцами – и глаза человека захлопнулись сами собой, в голове его помутилось, он вдруг в секунду оказался мишенью буйного порыва ветра и из-за того он не мог ни открыть глаз, ни почувствовать, что его тяжелые сапоги оторвались от лесной земли целых несколько секунд; но затем ветер стих, но все равно его продирал острый морозец, то ли от близкого соседства Азазеля, то ли, как он сейчас не преминет убедиться, оттого, что находился в открытом воздухе в тысячах и тысячах метров от поляны, где только что спокойно стоял.
Они чуть не врезались головой в рваные тучи.
Когда Транк осознал, что болтается в темном ночном эфире наподобие мошек, луны и звезд, и самих туч, которые первыми настигли его испуганный взгляд, он в приступе мимолетного безумия стал выделываться и бешено колотиться о ничего всеми конечностями и неконечностями, за исключением руки, в которую вцепился или которая сама вцепился в лапищу демона, благодаря кому они не испытывали ни малейшего притяжения к земной коре, отталкивания от нее же, никаких сдвигов и движений, и который сохранял весьма удовлетворенную мину, которую увидав, Транк бы обиделся из-за ее явно безучастного и даже насмешливого выражения. Итак, они застряли на пол пути между домом и его спутником, наглухо, намертво, вмиг поднявшиеся и более никуда не спешащие. Видимо, виновник взлета дал возможность своему собеседнику освоиться с новым пространством и кинуть взгляд на черные, но где-то посеребренные светилом полуночи, не совсем родные Транку, места, застывшие далеко под подошвами его сапог. Эти места представляли собой скопище тео-мартелльских частых уличных огней, вместе образующие отнюдь не круг, не квадрат, а какую-то улитку, пригревшуюся у матового темного полотна моря, уводившего весь левый горизонт в небытие, совершенно неслышимого и недвижимого; пропасти вокруг спящего города, поглощающие его со всех сторон – леса, спрятавшие в недрах неразличимые деревушки; серые растекшиеся предгорья вдали, также поглощенные мраком. Однако насладиться сиим необыкновенным ночным зрелищем, шанс полюбоваться которым выпадает только птицам и дворянским баллонам, Транк уж никак не мог в полной мере – слишком он был поглощен своим страхом внезапного возвышения и возможного падения, и дергался на месте, и крутил головой и выдувал и втягивал воздух, целых полминуты без передышки. И вдруг так же, как только что его заставили стать невесомым, сейчас Транка вновь постигла удивительная сила демона, остановив все его беспорядочные движения и сделав его совершенно недвижимым, будто связанным невидимыми крепчайшими веревками.
- Да вы успокойтесь, друг мой пугливый, - заговорил спокойнейше мэтр Азазель, - по всему видно, что вы не привыкли общаться с персонами по-настоящему могущественными. М-да, - заметил он, наклоняя голову и осуждающе лицезрея землю, - Ох и глушь приютила вашу столицу. Итак. Это я показал вам фокус на память, чтобы вы не сомневались в моих способностях, а сейчас, если мой господин не возражает, мы сиганем в мою клетку.
После этой быстро сказанной фразы они начали падать со всей стремительностью тяжелых тел. Транк мчался вертикальным паровозом на шпиль Сьютандонского собора, а кричать не мог, но очень хотел. Очи его снова как заведенные захлопнулись. И через короткий миг ноги Транка опустились на пол – он подумал, что они с демоном-виртуозом не разбились, а трепетно заземлились и теперь стоят на мостовой. Но вот у самого уха раздался самодовольный глас его странного спутника:
- Начало – конец для тех, кто идет с конца. Мы на месте. Вы целы. Я, кстати, тоже. Очи, лицезрейте!
Тут веки Транка разверзлись, разворотились, и он увидел следующую поразительную картину, тоже вынутую из грядущих его кошмаров. Песчаные красные поля. Бурый воздух, без небес, светил и потолка, как в пещере. Кругом барханы, торчат какие-то громадные собранные, а не потрепанные, деревья, все кругом так необыкновенно и мрачно красно, что вы мне просто не поверите, однако я – лишь летописец тех подземных и наземных событий. Поля, поля, на виски Транка давит целый ад. Видение его застилает едкая пыль, он пытается рукавами заслониться от нее и от всего, что видит, хоть не видит ничего особенного по-настоящему, до его смущенного сознания доносятся только обрывки никогда не прекращающейся речи Азазеля: меня…безумства…а…сидит…документики…чай…тепло…как же так?...вытерплю» Но он не обращает на это все внимания, ни пока стоит на одном месте после приземления, ни с началом другого полета, теперь горизонтального, поскольку резко упал духом, почуяв место, где находился. «Сейчас…знакомый…черный Мор…вперед» Транк не заметил, как начал двигаться по этой пустыне, но с каждым метром, не пройденным, а пролетенным, к его ногам будто привязывали все новые тяжелейшие кандалы. Они пролетали с большой скоростью над землею, не голой, а укрытой обломками, вещами, одеждой, кольцами, ветками, стульями, бутылками, чашками, очками, карандашами, платьями, бусами, кувшинами, лампами, книгами, всем тем нечто, что когда-то дышало человеческим бытом и которое ветер и не думал поднимать и уносить, а которое лежит, где его положили, прикрепленное пеплом и черной пылью, что закрывала предметы во многих и многих местах. В мгновение ока путники достигли одинокой фигуры из всадника и лошади таких размеров, что вам станет плохо, если я о них заикнусь. Но все же я это сделаю, ибо, укрывая что-то от суда читателя, не достигнешь венков ни успеха среди публики, ни удовлетворения писательского. Пять Транков ровно умещалось от копыт лошади до конца головы всадника, и семь его же ростов от носа животного до хвоста, при условие, что Транк отличался статностью и длинностью и имел недурной taille. И вот что она собой представляла: маленький по сравнению с крупом животного скелет наездника и scheletro vivente собственно коня, оба неприглядные, ужасающие, мрачные, дикие и обтянутые ворсом, с черными, почти синими развеянными гривами, причем, у жокея волосы на голове собрались в не меньшую кучу, чем у зверя в хвосте. Без седла, без уздечек, естественно, без одежды, лицо и морда скрыты волосами, бывший человеком или чем-то подобным, сидит прямо, как влепленным в лошадиный позвоночник, длинные тонкие руки-кости смирно держат у вывернутого живота какую-то белую детскую куклу. Конь повесил огромную голову и свел все пары ног. Ни он, ни Мор не смотрят на путников и не замечают их, не двигаются, и только листья кружатся вокруг этой гнилой пары, сорванные с гигантской аллеи рядом с бугорком, где они торчали. Цвета листьев, воздуха, объектов постоянно менялись от солнечного желтого к черному могильному, все в рыжем спектре. Лошадь Мора, уж не знаю, как ее звать, вдруг тряхнула головой и заржала, да так, что пошло теплое эхо, сам он пошевелил шеей, словно захотел оглянуться на проходивших или пролетавших, отчего у Транка, не столь толстокожего, как вы могли подумать, чуть не пошевелись волосы по всему телу. Однако не успел он встретиться взглядом с пустыми его страшными глазницами, как они с Азазелем были уже у другой адской достопримечательности. Демон ни на минуту не выпускал Транка из клешней и заставлял их мощью, данной, по-видимому, дьяволом, перемещаться по многим уголкам рыжей обширной пещеры. Транк для себя превратился в бесформенную игрушку, бесчувственную, в состоянии лишь удивляться и пугаться, испытывать постоянный, навящевый, как сонливость, агонистически медлительный страх, подавленность, отвратительную усталость и бессилие, тоску, брезгливость, уныние, жалость к себе и всему, слезливость, почти мучительную душевную боль, он ни о чем другом не думал, как о том, что всего того, что он видит, не может быть ни в его жизни, ни в чьей-либо другой; Транк говорил все про себя, что это, что я вижу, почему я лечу за руку с гнусным жаргонщиком, в то время как должен возвращаться в нелюбимый дом, почти счастливый и не такой бледный. Все это действо он начал принимать за фантастический гипноз.
А Азазель все тарахтел:
- Он не в хорошем настроении, Мор, подумаешь, что не приветствовал нас. Мы лучше найдем господ. Он слишком устал. Видите ли, Бич Распоясанных – это он, Чума, иными словами, сейчас именно он квартирует в вашем Тиадельфусе и собирает свой урожай. Вспомните, как много жертв он оставил за собой и поймите, что ему в тягость даже сидеть на Велемире, его любимом коне. Здесь у нас не отдохнешь, здесь, в Молотильне, все постоянно запряжены в дело, все работают, все трудятся, все тут и существуют только ради общего дела – сотворения Всемирного Зла, превращения всего во тьму, сокращения света и добра. Да здравствует Зло! Пусть процветает Гибель! Приветствуем тебя, Смерть! Дорогу Боли! Ужас наступает! А этот Мор, он и в лучшие времена редко улыбался, это всадник Апокал…апо… Судного дня, конца света. Сейчас он отсыпается перед работой, что ему предстоит сделать.
Ветер стих, каждое слово демона отдавалось гулом в транковской голове, которая вдруг принялась очень колко побаливать, видимо, сговорившись с животом, который потяжелел и тоже приносил некое неудобство, будто его вспороли и кладут туда что-то мерзское, как глина; и большой обеспокоенностью в душе Транка, не привыкшего посещать подобные места и не верущий, что они существуют: половину этих слов он пытался не понимать, что понял – пытался сразу же отсеять из мозга как дурное и ненужное, и крайне нерациональное.
- Он не дурак, - продолжал Азазель, - но ленив, ленится даже говорить, молчание же страшно, здесь его все боятся, хотя с библейских времен он не произнес ни слова. Сменить бы ему свою дохлую лошаденку, - в этот момент Транка до костей пробрало далекое, но громкое ужасное ржание лошади-мертвеца, - Ничего, ничего, пусть оскорбиться немного. Она на прошлой недели мне копытом в хвос… то есть, никуда, никуда, отличная лошаденка, если и поддала лихого, то по моей задней части конструкции моего корпуса. Довольно с этого Мора и его дикой питомицы, едем дальше. Счастливы вы, бегло осматривая дворец Воровства, статьи, к нам неприменимой, ибо мои часы достались мне от деда, которого я убил ружьем за обедом. Как видите, он похож на Дворец…. этот дворец какой-то богоматери, не помню какой-то, но точно знаю, что богоматерь присутствует. Наш же дворец выполнен целиком из человеческих костей, витража нет, вместо него дыра, рядом кладбище. Рассказать вам о нашем брате – демоне? Расскажу, раз вы такой нелюбопытный товарищ, какой толк рассказывать что-то любопытным? Все нужно делать наоборот, иначе пропадает смысл. Так, значит, есть несколько видов демонов, но, стоп, мне нельзя говорить о таких вещах с людишками… что же делать, так чешется язык. Ну и ладно, раздражу регента своим неповиновением! Демонов есть несколько видов: одни – слуги, другие - королевские приближенные, графы – аристократы. Людей, что попали к нам в этот всей чертог, мы, уж будьте любезны, пытаем всеми и всякими мерзкими способами, затем мы предлагаем им стать еще не слугой, но уже не разделочным мясом – самими пытателями, все в конце концов соглашаются. Тех людишек, что нам надоели, мы кидаем в геену, если грубо говорить. Затем мы выбираем добротных слуг, а пытатели, что прославились успехом, становятся аристократами. Король захватывает власть поединками, сколько себя помню, а я живу лет триста, он у нас не менялся. Вира, диавол, одобряет кандидатуру короля. Теперь у нас Двуликий король, гад. Дурак. Галстук. Он свергнул восстанием нашего бедного короля, это произошло недавно. К другой теме, потому что эту я терпеть не могу. Как вы, возможно, заметили, я обладаю необыкновенными силами. Каждый аристократ получает от Вирры этот подарок, у всех он одинаков, он, видно, задумал это, чтобы мы не передрались. Держит нашу честь. Мы умеем управлять материями, читать мысли, становиться легче воздуха, дышать в воде, исчезать и появляться, когда хочешь! Но все это нам не надо, ведь эти силы распространяются на поверхности, у нас все другое, мы вертимся под ней. Поэтому мы также можем вызывать боль, не госпожу Боль, а боль в сердце, ребрах, коленках, мутить рассудок, злить, угрожать, бахвалиться. Кроме того, что зло сильней любой силы – добра, любви, храбрости, веры, здоровья, красоты, правды, времени, все демоны сильны и злы, причем чем сильней демон, тем злей, и тем паче злее, чем слабей. Безрадостная картина, не так ли? Но не для меня, ведь я второе лицо в государстве. Глава торговли, ха! Но лучше бы был секретарем, это спокойней. Двуликий был им, а сейчас у нас нет секретаря, он боится, конечно! Мы с ним – истые враги, если честно говорить. Но он не может меня выгнать, так как я лучший в своем деле, и, похоже, единственный в аду радею за его благо, за благо нашего королевства!
Транк никогда в жизни до этого дня не сталкивался со сверхъестественным, никогда не волновался из-за метафизических отклонений, даже не предавался раздумьям о потустороннем мире; не верил в чудеса, в Бога и Дьявола, не замечал ничего необычайного; все интересные в этом смысле вещи пронеслись неслышно мимо него, и даже на сделку со злыми силами он отправился нехотя, просто потому что иного, кроме этого странного и жуткого выхода из создавшегося грустного положения не наблюдалось.
«Ужасно, - думал Транк, пытаясь закрыть глаза, которые лишь быстро мигали, или из-за пыли, или из-за чар демона, или, собственно, из любопытства, - зачем он мне все это показывает? Неужели уже началась плата?» демон услышал его мысли.
- Вовсе нет, это маленькое представление на память.
«Может, видение, а я сейчас нахожусь около пресловутого Тома Хеворсмита?»
- Нет, мы у Королевского дворца. Там, говорю я вам, заседает регент, короля нет, - Азазель впервые замялся за эту ночь, - Не буду говорить, куда делся наш король, Астарот, иначе вы о нас плохо подумаете. Но совсем скоро у нас появится законный король, носящий Кольцо Нибелунгов. Тогда мы станем более могущественными и захватим ваши земли и повергнем их в вечное проклятие и тьму, как уже сделали с Домино. Я, лично, ратую за это. Я, знаете ли, хороший подчиненный. А как иначе? Не рабом же быть, и не правителем, по голосу не подойду. Да и ваш пример меня обескураживает. У вас в городе слишком много революционных обществ, вы не заметили?
- Вы, советчик, может быть, знаете, отчего я умру?
- О! – воскликнул в удивлении демон, - Как вы забывчивы, однако, с-с-сударь! Вы никогда не умрете, - он хитро оскалился.
«Это мы еще посмотрим» - думал зло и упрямо Транк, но на этот вызов Азазель не ответил.
Он продолжал описывать Дворец:
- Регента зовут Двуликий. Опять начинаю говорить лишнее. Ну и ладно, подготовлю вас к будущей жизни.
«Еще чего!».
- После устроенного им восстания князей, а князи у нас Кернакс, Лоргар, Ангрон и другие чудовища, он занял место нашего государя, нашего милого Астарота. Не буду говорить, что произошло с королем. Его кинули в пасть Тигру – это имя его любимой собаки. Он, бедный, думал, что она верна ему, но она сожрала его целиком и не поперхнулось. Мерзкая скотина! С меня ростом. Представляете? Кстати, именно Тигра мы собираемся послать за вами.
«Ну попробуйте».
- Этот Двуликий – скверное существо. Предатель. Я до сих пор скорблю по государю Астароту. Конечно, любить что-то или кого-то я не умею, как мы все тут, но подчиняюсь отменно.
Внезапно Транк взмолился таким голосом, каким никогда ничего не произносил:
- Оставьте меня, Азазель, я больше не могу!
- Успокойтесь, поль, мы еще не видели других интересных картин, да. Кроме того, возможно, наше подземелье может быть недостаточно сильно вклинилось в вашу царственную память.
- Нет, нет, - кричал транк, - все это у меня уже отлично сохранилось. Пойдемте! Я больше не могу тут находиться, честное слово, не могу! Разве прошло пятнадцать лет, разве пришел срок? Я не могу!
- От вас я ожидал других впечатлений, - сказал презрительно демон, - А вы оказались так уязвимы. Вам дана возможность побывать в таких местах, которые ни один живой человек не видел, а только слышал о них.
- Я не могу, говорю вам, я сейчас умру, - прохрипел бедный Транк.
- О нет, вы не умрете. Смерть – высшая награда, вы ее не достойны, - прошептал словно для себя в задумчивости демон.
- Умоляю!
- Что?
- Не мо-гу!
Вдруг, прервав все, Транка застлала густая пыль вихрем – Азазеля, стоящего рядом, не стало видно, - но он этого не заметил, так как почти кричал и бился, как в припадке, от безумного страха, что накатил на него, бился, пока не обнаружил, что сознание блаженно покидает его.
Теперь, читатель, прошу обратно на заветную поляну, которую мы так странно покинули вслед за нашими героями, где мы обнаружим, что лежит на боку человек в темном грязноватом пальто с никуда не годными сапожищам и сладко спит, слабо припекаемый уже не хладной луной, но утренним, бьющем совсем еще не в полную мощь, солнцем. Он не видел, как демон вернул его, невредимого, но уязвленного адом, на круги своя. Он не видел, как тот стоял над ним, что-то обдумывая. Не видел, как Азазель снял цилиндр и обдул его от адской пыли и надел свое ухоженное дорожное пальтишко. Он не слышал, как тот тихо сказал в глубокой задумчивости:
- Теперь главное, чтобы камера 71 была пуста к моменту, когда она понадобиться. Итак, мальчик у нас, но правильно ли все, что я делаю? – демон вздохнул, - Что ж, прощайте, поль Транк, - обратился он к спящему, надевая цилиндр, поправляя пальтишко, натягивая из воздуха возникшие лакированные перчатки на свои длинные пухлые пальцы, вытаскивая золотые часики и смотря в них, - Рад откланяться. Договор будет ждать вас дома. Всевозможные советы я дал, пришла пора странствовать дальше. Но вы отложите где-то, на всякий случай, просто так, в конце концов, ради жизненного опыта, что это... как бы выразиться... в общем, что Азазель, так меня зовут, вовсе не хотел быть демоном. Отнюдь! Помните – отнюдь! Это произошло случайно.
Миг – и петухи забрали демона Азазеля, ибо с этими трогательными прощальными словами он испарился, будто не было его самого и этой странной обоюдоострой сделки, и мучительного путешествия в H;lle.