Рита зашла в детскую. Ребенок так же крепко спал, как и два часа назад, когда она вышмыгнула, аккуратно затворив дверь, в другую комнату, где взялась за вязание под гул сериала на ноутбуке. Муж уехал в командировку – и поболтать перед сном не с кем.
Стараниями пластиковых окон и щедрых на жар батарей в комнате, даром что просторная, было душно; воздух казался плотным, как клейстер. Рита подошла к окну и, надавив на ручку, чтобы та пошла бесшумно, открыла створку на вертикальное проветривание. Ограничителя на раме не было, и оставить на ночь такую широкую щель – означало бы проснуться с пощипыванием в носоглотке. Скорее вынырнуть из вязкой массы: Рита прильнула носом к самой щелке и стала втягивать первый зимний воздух, который вливался медленно, как масло, и никак не желал смешиваться с застывшей духотой.
Сначала даже отшатнулась. Резко обдало всем и сразу: мокрым ручьистым снегом, сырым деревом, ржавчиной. Из оконной дырочки текли запахи-картинки, накромсанные и перемешанные кадры. Пахло плацкартом до Питера. До сих пор она так и не побывала там летом – раз двенадцать уже, не меньше, а все осень, весна, но больше зима, зима... Рита прислушалась – да, в распахнутом треугольнике, далеко-далеко, действительно стучала железная дорога. Они живут здесь всего полгода, до конца так и не привыкли.
Ну, конечно, плацкартом до Питера. Вечный, постоянный, плацкарт-константа. Оглянулась на вздох дочери – та повернула голову и сопит себе дальше. Отсыпается за месяц "зубного марафона", когда два дальних толстых лезли, лезли и наконец вылезли. Прошла вглубь комнаты за тюбиком детского крема (еще одна константа) и снова вернулась к окну – нет, воздушные потоки так и не смешались, можно постоять еще, приникнув к щели.
Прыгающая перед глазами, приближающаяся и удаляющаяся созвучно покачиванию вагона привинченная к крашеной стене пепельница. Парный лязг дверей: первая из вагона к туалетам и тут же вторая, в дым и холод тамбура. Крахмальная хрусткость белья с заломами на швах и штампами в углах. Вся одежда наутро в белой хлопковой мошкаре. Коричневый дермантин полок, съехавшие матрасы, голые пальцы ног врастопырку... Рита втягивала воздух все сильнее, словно сматывая клубок, проверяя, что же дальше подастся с ночной улицы.
Ползли куртки, джинсы, ванильные блески для губ, кислое красное вино в картонных пакетах. Ломаный лед в темных прогалинах каналов. Хмурый кирпич завода резиновых изделий "Красный треугольник" на Балтийской – ее первый визит в Питер – пейзаж из окна хостела, который помнил стук чекистских сапог на мраморных ступенях парадного. Отлет дыма папирос "Беломор", что она курила изредка и исключительно для стиля, давясь едкими слезами. Плыли послевкусия дрянных коньяков, отзвуки гитарных акустик, хвосты строчек стихов неизвестных современных поэтов. Ночи на крышах, утра на подоконниках, безысходность и беспричинный смех похмелья...
Надышавшись, Рита закрыла окно, так же, для бесшумности, припечатав ладонью раму. Машинально втирая жирный крем в благодарную кожу, суча, словно муха лапками, ладонями, подошла к дивану. Дочка, забаррикадированная по периметру валиками, распласталась в позе "лягушечка". Рита присела на край и долго смотрела куда-то в темный угол. Хотелось спать, мертвецки упав лицом в матрас, но все-таки она снова подошла к окну, открыла его и просунула нос в щель. Запах леденеющих шпал, какой-то неизвестной ей паровозной смазки, огромных сосуль-сталактитов, что нарастают в приморских городах на раз-два, снова потек в комнату. Нет, был здесь не только Санкт-Петербург. Были Рязань, Тула, Сочи, какие-то полустанки Воронежской области. Но все это был запах дорожного счастья, когда ты мчишься из пункта А в пункт Б, и нет ничего прекраснее, чем зависнуть в состоянии постоянного перемещения. Дорога обещает, рассказывает, открывает и забывает.
Растирая сухое лицо масляными руками, Рита долго ходила туда-сюда; каждый раз намеревалась закрыть окно, но вместо этого приникала к пространственно-временной щели. Наконец, вдохнув поглубже, сомкнула занавески с рисунком ночного города, разобрала крепость из валиков и по-кошачьи свернулась вокруг дочери, уткнувшись носом в молочную теплынь макушки.