Бежала по улице, и тут… как будто на что-то налетела, что-то поймала. Оно невидимое, не слышимое никем, но мною вполне осязаемое. Идея очередного рассказа.
И вот серый обыденный день становится волшебным, и внутри всё торжественно волнуется. При первой возможности рука вытаскивает из рюкзака… ох, с блокнотом в маршрутке неудобно… маленький клочок бумажки, и начинает строчить по нему какие-то обрывочные слова. Те, которые нельзя забыть ни за что!
Потом всё в голове перемешивается, нить теряется, пишется что-то новое, совсем о другом. Проходят дни, и опять оно возвращается, уходит, и опять возвращается и уже вполне уверенно. Для меня – навязчиво, так, что даже приятно. Люблю, когда некая идея, пусть и маленькая, надоедливо стучится ко мне в голову. Чувствую себя избранной. Кем-то. Пусть не тем, кто избрал в своё время прекрасных, всем известных писателей… но всё же, всё же…!
И вот я пишу, зачеркиваю, злюсь, бросаю всё, опять хватаю и забываюсь над бумагой или клавиатурой, забывая поправить волосы на голове. Ох, как же я счастливая... нет-нет-нет… это всё ужасно, я совсем по-другому это видела, ничего не получилось! Хотя...
Редактировать своё творение можно до бесконечности. Но так ещё больше недовольства собой.
Чтобы прекратить мучения, решаюсь, задерживаю дыхание, и загружаю текст в интернет. А, нет… вот там надо ещё поправить, и там… Всё. Загрузила. Закрою страницу и постараюсь об этом не думать, так ведь можно и с ума сойти.
И всё-таки не выдерживаю, заглядываю робко, читаю медленно-медленно первые отзывы, щеки пылают от счастья.
***
Ты помнишь? Ты первый мне сказал, чтобы я писала. Книги. Так это странно звучало. Сейчас тоже – непривычно. Но уже не странно. Уже осмысленно и желаемо.
Я тогда стояла с кружкой горячего чая в дверном проеме, а ты сидел за столом. И уйти было невозможно. Впервые кто-то мне сказал такое, немыслимое и невероятно приятное! Я смущённо улыбалась, размышляя: льстишь ты мне или действительно думаешь, что я – смогу. Что кто-то когда-то захочет читать не только мои заметки и репортажи.
В ответ я рассказала, что, едва научившись буквам, сочиняла какие-то сказки. Но прятала, прятала их ото всех. Не дай бог кто увидит! Стыдно… И потом, в пятнадцать лет, я писала, закрывшись в летней времянке. И целый день мне хотелось быть там, в своём мире, спрятавшимся в моей тетрадке, среди слов и предложений. И этого я тоже стыдилась. Это была графомания.
И вот однажды я снова решилась попробовать, не думая, что ещё кому-то, кроме тебя, дам прочесть свои творения.
Как хорошо, что ты мне это тогда сказал!
***
И вот я от счастья хочу кружиться по комнате. Нет, комнаты для этого мало, мне бы огромную поляну с цветами…
Четырехлетняя дочка смеётся, я поднимаю её перед собой и весело тормошу: «Я так рада, так рада! Я написала рассказ, и думала, что он совсем-совсем никому не понравится, что никому не будет интересно… Но он понравился многим людям. Так что, я буду… писателем!»
Весёлое лицо дочки становится недовольной гримасой: «Я палец поцарапала, писатель! И кушать хочу!»