Комната была просторной, чистой, но холодной. Ее иссиня-белые гладкие стены казались продолжением плотного снежного покрова, что укрывает, укутывает поля, островерхие леса, одевает их в прочную блестящую броню в начале декабря и кажется, что зима пришла надолго, если не навечно...
Настя смотрела на заснеженный пустырь за красным кирпичным забором, на котором сидела огромная нахохлившаяся ворона, и ежилась от холода, что пробирался под тонкую шерстяную кофточку, царапал ее своими острыми когтями. Кутаясь в серый деревенский платок, она оглянулась на вошедшую коридорную, монахиню Варвару, потом перевела взгляд на застеленную синим байковым одеялом кровать и подумала, что хорошо было бы лечь и чуть-чуть поспать.
Шурша полами подрясника, переваливаясь монахиня прошла к окну и, подергав за ручку на раме, сказала:
- Здесь немного прохладно – не успели утеплиться. Мы сейчас с тобой этим и займемся. Да, надо поторопится – нас еще ждет к себе благочинная мать Ксения Ты должна ей представиться и получить у нее благословение на пребывание в детском доме. Такой у нас устав.
Подойдя к новенькому платяному шкафу, она открыла его, почему-то понюхала и погладила пустые полки. Нагнувшись, она то же самое проделала с прикроватной тумбочкой и, удовлетворенно вздохнув, поглядела на Настю.
- Вот, детка, все чистое, новенькое. Так что устраивайся, снимай курточку, распаковывай свой чемоданчик. Это теперь твой дом. В шкафу есть вешалки. У тебя много вещей?
- Немного, – прошептала Настя, вздрогнув от слова “дом”. – Вот курточка, два платья, джинсы, кофта...
- Не густо. Хорошо, вешай свои платья и жди меня, ничего больше не делай, а я сейчас схожу за лестницей и тогда начнем...
Когда монахиня скрылась за дверью, Настя, раскрыв потрепанную спортивную сумку и повесив в шкаф два легких платьица, одно – с коротким рукавом, другое – с длинным, подошла к окну и начала снова вглядываться в ровное без единого дерева или куста белое пространство. Оглядев его, она заметила за забором узкую тропку, вдоль которой то тут, то там виднелись свежие глубокие следы от чьих-то ног, словно кто-то спешил и в спешке оступался. Вспомнив, как сегодня она шла по глубокому еще нечищеному снегу за тетей Людой на парковку и несколько раз провалилась в сугроб по колено, она почувствовала, что ее глаза наполняются слезами, а в горле начинает пощипывать...
Месяц назад, проснувшись рано утром и услыхав позвякивание посуды, Настя быстро оделась и поспешила на кухню. К своему разочарованию она увидела, что за плитой стоит не мама, а тетя Люда, мамина двоюродная сестра.
- А мама где? – едва слышно спросила она, поеживаясь – форточка была приоткрыта, в кухне пахло чем-то, отчего к горлу подкатывала тошнота. – Она разве не вернулась?..
Вчера мама прошла с работы раньше обычного. Она принесла продукты, приготовила рисовый суп с овощами, сварила сосиски. Когда они поели, она сказала, что ей надо заглянуть к Юре-сантенику и попросить починить кран в ванной. Юра жил в из подъезде на последнем этаже и бывал у них часто, иногда он что-то чинил им на кухне или в туалете. Правда, после таких ремонтов мама доставала водку, и они с Юрой ее распивали. Насте это не нравилось, потому при этом они часто о чем-то спорили, даже ругались, но со временем она привыкла и к ссорам, и к разговорам и крикам. То, что мама вчера не вернулась, когда она легла спать, ее тоже не удивило – она догадалась, что дело было связано все с той же бутылкой, которую Настя заметила в пакете с продуктами...
Поставив тарелку с омлетом на стол, тетя Люда задумчиво посмотрела на нее и как-то тихо проговорила:
- Мама срочно уехала в командировку. Надолго.Ты пока поживешь у нас с Сережей, а там посмотрим...
Очертания забора уже почти расплылись, как Настя услыхала за спиной резкий скрип открывающейся двери – в проеме, покряхтывая, появилась мать Варвара с алюминиевой стремянкой на плече и пластиковым пакетом под мышкой.
- Ты чего это, Анастасия, сумку не разобрала? – спросила она, проходя к окну и строго оглядывая девочку. – Нечего, деточка, в окна глазеть. В твоем возрасте надо быть попроворней, пособранней, тебе уже одиннадцать. Когда я была как ты, то в колхозе свеклу до снега убирала. Ты ж не можешь с кофтой и трусами разобраться.
Вздрогнув, Настя поспешила к сумке, достала оставшиеся вещи и рассовала их по полкам. Коридорная между тем положила пакет на подоконник и стала раскладывать стремянку.
- Так-то лучше, – произнесла коридорная, довольная тем, как Настя быстро исполнила приказание, однако увидев в ее глазах слезы, нахмурилась и спросила: – Ты чего, плакать собралась? По какому поводу?
Услыхав “хочу домой,” она раздраженно проговорила:
- Домой, детка, тебе еще не скоро – твою мать лишили ее родительских прав, а твоя тетя тебя определила к нам.
“Как не пустят?” Сегодня, когда ехали в машине, тетя Люда несколько раз повторила, что как дела у мамы устроятся, так она ее заберет! А теперь – “не скоро”.
Настя испуганно посмотрела на монахиню, потом – на пустое окно и опустила глаза. Увидев испуг на лице девочки и сообразив, что сказала лишнее, монахиня смущенно откашлялась и, наклонившись над ней, сказала:
- Детонька, ты того, не пугайся. У нас здесь очень хорошо. Скоро наступит Рождество, будет большая елка. До лета поживешь, а там видно будет. Не переживай.
Настя вытерла ладошкой вернувшиеся слезы и шепнула “ага”. Чуть отстранившись, мать Варвара быстро погладила ее голове и опять повторила:
- Не переживай. Сейчас поработаем, я тебе помогу, и будет у тебя тепло и хорошо. Совсем как дома
Раскрыв пакет, коридорная вытряхнула из него кусочки поролона, достала из кармана подрясника клейкую ленту. Настя знала, как утеплять окна, она уже несколько раз проделывала это дома, правда, тогда она затыкала щели кусочками старых тряпок, а бумажные ленты, нарезанные из газет, намазывала клеем, сваренным из воды и муки. Мама говорила, что так лучше, теплее, и не надо тратить деньги и все покупать...
Снизу окно было оклеено за несколько минут. Коридорная придвинула лестницу вплотную к подоконнику, покачала ее – крепко ли стоит? – и, повернувшись к Насте сказала:
- Так, детонька, давай-ка залезай, ты все-таки помоложе.
Зажав поролон и палочку в одной руке, а другой перехватывая холодные металлические перекладины, Наста начала неуверенно взбираться по ступенькам. Но на четвертой по счету коридорная увидела, что из-за небольшого роста до самого верхнего оконного переплета девочка достать не сможет. Она досадно поморщилась:
- Эх, ростом ты не вышла. Придется мне. А ты вот здесь попридержи.
Осторожно, поддергивая подрясник одной рукой, другой упираясь в стену, мать Варвара вскарабкалась наверх и начала заталкивать кусочки поролона в оконные щели. Стремянка немного подрагивала, поскрипывала, и Настя боясь, что та может завалиться, вцепилась в нее из всех сил.
Все однако обошлось, и через пять минут, покряхтывая, шепча про себя слова молитв, мать Варвара спустилась на пол. Мелко перекрестившись, она осмотрела окно и, явно довольная работой, облегченно вздохнула.
- Ну, вот шестой десяток скоро закончу, детка, а видишь продолжаю трудиться во славу Божию, – расправляя подрясник, поглаживая его широкими ладонями, проговорила она и села на стул. – Сейчас отдышусь и к благочинной, а потом – в трапезную. Как раз твой четвертый класс сегодня будет дежурить, познакомишься, посмотришь, как накрывать на столы, поучишься. Всему надо учиться, детка, особенно, если никакой поддержки. Как будешь жить в миру? Ведь годы пролетят, вырастешь и что? Если ничего не будешь уметь, кому будешь нужна?
Настя хотела было сказать, что мама научила ее жарить картошку с яичницей, но почему-то запнулась, заметив на себе пристальный взгляд монахини.
- Детонька, а чего тебя тетя у себя не оставила, а в приют к нам привезла, ведь она – твоя опекунша и женщина не бедная, судя по одежке. Да и машина у нее есть, – вдруг неожиданно спросила та.
Настя растерянно посмотрела на монахиню, но тут же поспешно опустила голову и прошептала:
- Не знаю. Сережа сказал, что меня они не могут больше месяца держать у себя.
- Сережа, это кто, муж что ли? – на лице напротив появилось явное любопытство.
- Да как бы. Живут они вместе.
- Ага-а, – почему-то медленно проговорила коридорная и, поджав губы, добавила. – Значит сожительствуют. Блудничают.
Настя первый раз слышала такое слово, но по язвительному тону и напряженному голосу монахини она поняла, что тетя делала что-то нехорошее. Она встрепенулась и глядя на блестящие коричневые доски пола негромко проговорила:
- Тетя Люда и Сережа очень заняты и пока не могут меня пока забрать к себе. Они нам с мамой помогали, продукты привозили, одежду…
Заступничество Насти явно не понравилось коридорной, и она пробурчала:
- Мала еще о таких вещах говорить. Скоро все узнаешь. Следуй за мной
Поддев стремянку, мать Варвара вышла из комнаты и, кивнув девочке, чтобы та следовала за ней, торопливо двинулась по довольно узкому коридору. В конце его, остановившись перед высокой массивной дверью с надписью “выход,” она повернулась и прошептала:
- Жди меня здесь и запомни, если кто будет проходить из монахинь, то сложи ладони крестиком и скажи “благословите”. Такой у нас устав. Понятно? Ну, постой у двери и никуда не отходи. Я – быстро...
Настя поглядела вслед исчезнувшей в дверном проеме монахине, и хотела было уже прислонится к стене, как вдруг за порогом мелькнула серая пушистая кошка. Завидев девочку, та замерла, потом слегка вильнула хвостом и сделала пару шагов в сторону коридора. Настю вдруг захотелось погладить ее, подержать на руках. Осторожно, на цыпочках она двинулась навстречу кошке и позвала ее. Мерцая зеленоватыми глазами, та выгнула спину и тихо заурчала. Присев на корточки, Настя начала осторожно гладить кошку по густой, но короткой шерсти. Теплое тельце животного благодарно подрагивало. Осторожно подхватив ее, Настя прижала кошку к себе и замерла, затаила дыхание. Вот так она прижималась к мама перед сном, а та обнимала ее, гладила по голове и шептала, что любит ее...
- Почему ты зашла сюда?
Настя вскинулась, прижала кошку покрепче к себе и отступила на шаг – высокая, худая монахиня с желтоватым лицом и тонким носом с горбинкой, украшенным узкими очками в золотой оправе, наклонив голову, изучающе посмотрела на нее.
- Тебе кто-то разрешил сюда войти?
- Не разрешали, просто я увидела … – пробормотала Настя, испуганно замолчала и уткнулась лицом в кошку.
- Ты – новенькая, да?
- Новенькая, – тихим эхом повторила она.
- Так бы и сказала. Значит ты – Телепнева? Да? О тебе мне уже сообщили. А где мать коридорная? Она должна была заниматься твоим обустройством до обеда.
- Она пошла относить лестницу, сказала, что сейчас вернется.
- Лестницу? Ну, хорошо, отпусти кошку и иди за мной.
Крепкая ладонь монахине легла Насте на плечо и, слегка сжала его, повернула девочку в сторону коридора. Кошка, ловко спрыгнув на пол, исчезла под лестницей.
- Я – благочинная, зовут “мать Ксения”, – представилась монахиня; при этом она чуть наклонилась и, поглядев на девочку поверх очков, едва заметно улыбнулась. – Тебя я знаю как зовут. Анастасия, верно? Так вот... По заявлению твоей опекунши Людмилы Телепневой... Твоя тетя, да? тебя приняли в наш Свято-Сергиевский пансионат для девочек, зачислили в четвертый класс. У нас ты будешь жить и учиться... Так, проходи сюда.
Благочинная открыла тяжелую дверь, что вела в узкую и небольшую комнату, и пропустила девочку вперед. Та переступила через порог и ее обдало теплым воздухом, запахом ароматно пахнущих сухих трав, и еще чем-то сладковатым. Она вдохнула его и прикрыла на секунду глаза.
- Это – моя келья. Проходи Анастасия, не бойся, – пригласила мать Ксения и, осторожно прикрыв дверь, продолжила говорить своим хрипловатым, но четким голосом. – Я не зря тебя спросила, кто тебе разрешил войти в коридор. Дело в том, что поведение воспитанниц и насельниц монастыря подчиняется уставу и прописанным в нем правилам. Правила эти простые, но весьма действенные и важные для нашего спасения. Первое и самое главное для нас, гласит что…
Пройдя вперед несколько шагов, мать Ксения остановилась перед столом, посмотрела на сложенные на нем бумаги, но тут же развернулась и продолжила:
– послушание является основой жизни христианина. Это значит, что все делается с благословения начаальствующих...
Морща узкий лобик, Настя старалась следить за словами монахини, но как она не напрягалась, не вникала в смысл сказанного ничего понять не могла. Нет, слова ее были знакомы, она их слыхала, вот и мать Варвара говорила что-то похожее про устав и благословение, но что они все-таки значат… Настя посмотрела на чуть согнувшуюся перед ней фигуру, на блестевшие очки и внимательные глаза благочинной и вдруг подумала, что может это просто такой рассказ, которой она должна его выслушать, а потом ее отведут отдыхать?
Ее взгляд упал на стоявшую возле стены кровать и она почувствовала, что от размеренно-спокойного голоса и тепла ее голова начинает медленно кружиться, а слова становятся все более непонятными и звучат все тише...
- Ты должна учиться этому с первых минут пребывания здесь и тогда...
Стена и пол слегка качнулись перед слипающимися глазами Насти, и она стала заваливаться на бок. Упасть она не успела – худые и длинные руки матери Ксении сомкнулись за худенькой спиной девочки и подхватили ее.
- Что с тобой, Анастасия?
Голос монахини прозвучал совсем тихо, почти неслышно, но сказанные слова Настя разобрала. Чуть вздрогнув, она приоткрыла глаза и кивнула. Да, хорошо бы все-таки лечь в кровать, укрыться одеялом и немного поспать – когда ехали в монастырь, машину сильно трясло, и она так и не смогла заснуть...
В этот момент дверь с грохотом ударилась о стену и в комнату вбежала, почти влетела мать Варвара с перекошенным от страха лицом. Размахивая полами подрясника, вскидывая руки к потолку и даже не взглянув на благочинную, она метнулась к столу и схватила пластиковую бутылку с водой.
- Ой, как же так, Настя! – прижимая к ее губам горлышко бутылки и падая на колени запричитала она. – Как же так, детонька!
Благочинная, неотрывно смотревшая на Настю, уже заметила синеватые круги под ее глазами и почти такого же цвета губы. Да, в темноте коридора она сразу как-то и не поняла, что девочка выглядит явно усталой, даже изможденной... И куда смотрела коридорная!
Повернувшись, она строгим голосом, в котором чувствовалось раздражение, проговорила:
- Мать Варвара, нельзя было так оставлять воспитанницу одну, без присмотра. Разве не видишь, что с ней происходит! Так можно и до обморока довести! Кто потом отвечать будет?
- Прости и благослови, мать благочинная, меня, грешную и непутевую монахиню Варвару!– захлюпала носом, забормотала беспомощно коридорная и поспешила схватить мать Ксению за руку, явно желая ее поцеловать.
Оторопело поглядев на согнувшееся к полу тело, благочинная торопливо повернулась и направилась к столу, с разложенными на нем бумагами. Переложив несколько листков, явно стараясь не смотреть на новенькую и все еще прижимающую к ее губам бутылку монахиню, она сказала:
- Вот что, мать, отведи Телепневу в ее комнату. Скажи Митрофании, что сегодня новенькая освобождается от занятий. Пусть она выспится, а через пару часов разбудишь ее на обед…
Окутанная шерстяной широкой рясой, прижимаясь к матери Варваре, Настя дышала все медленней, и уже почти ничего не слышала. В ту же секунду монахиня подхватила легкое детское тельце и через минуту они оказалась в ее комнате. Сдернув одеяло с кровати, она положила девочку на хрустящую белую простынь, поправила подушку под головой и укрыла. Настя свернулась в клубок, ее руки и ноги стали быстро неметь, а голова так сильно закружилась, будто она качались на качелях как это было летом в парке, куда она ходила с мамой…
Качели тогда взлетали высоко вверх и каждую секунду ей казалось, что еще немного и она улетит туда, где плыли пушистые розовые облака, раскачивались синее небо и зеленые кроны деревьев. Она набрала во все легкие воздуха и радостно прокричала: “Я лечу-у-! Мама, смотри, я лечу-у!” Мама стояла где-то там внизу, то появляясь, то исчезая. Настя вертела головой, ветер звенел в ушах, кружилась голова, но она была счастлива – была мама, было лето и было тепло...
Чуть вздрогнув, она вытянулась и, повернувшись к стене, уснула...
Мать Ксения, дожидаясь возвращения коридорной, достала из пачки бумаг на столе принесенные сегодня утром анкету на новенькую и сопроводительную записку к ней. В записке было сказано, что “за злостное хулиганство с нанесением тяжких телесных повреждений Н.В.Телепнева осуждена на пять лет лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима и лишена родительских прав”. Отложив бумаги, зябко поеживаясь, благочинная посмотрела на пустынное поле, застывшее над ним низкое зимнее небо, и медленно перекрестилась.