Иеромонах Авель 1757-1831 мифы и историческая прав

Тамара Кочнева 7
Иеромонах Авель (1757-1831) – мифы и историческая правда. II-часть.
[статья из серии по истории пророчеств]. 

    В-третьих, анонимная статья, под названием «Прорицатель Авель. Новые подлинные сведения об его судьбе», опубликованная в журнале «Русский Архив» (№ 7, М.) в 1878 году, представляет, по словам анонимного автора, «извлечение» из архивного «Дела о крестьянине Василии Васильеве, находящемся Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, и потом названном Авелем и о сочиненной им книге. Начато марта 17-ого 1796 года, 67 листов».
    В статье приводятся:
    1). Извлечения из секретного письма генерал-губернатора Заборовского к генерал-прокурору графу А.Н. Самойлову в связи с арестом монаха Авеля от 19 февраля1796 г.;
    2). Протокол допроса Авеля от 5-ого марта 1796 года в Тайной Экспедиции. Следователь А. Макаров;
    3). Судебное решение о заключении Авеля в Шлиссельбургскую крепость;
    4). Рескрипт императора Павла генерал-прокурору князю А.Б. Куракину об освобождении Авеля из Шлиссельбургской крепости от 14 декабря 1796 г.;
    5). Выдержки из писем Авеля императору Павлу, князю А.Б. Куракину, митрополиту Амвросию;
    6). Выдержки из писем митрополита Петербургского Амвросия генерал-прокурору Обольянинову от 19 марта и 29 мая 1800 года и других писем и документов.
    Здесь необходимо отметить, что анонимный автор статьи, излагая жизненный путь монаха Авеля, некоторые сведения о нём приводит без ссылок на документы. Достоверность этих сведений представляется проблематичной, вследствие того, что они не всегда являются безошибочными. Так, автор указывает неверно год смерти монаха Авеля – 1841 года (стр. 365 ).

    §[Историческая справка.
    Статья «Прорицатель Авель», журнал «Русский Архив», (№ 7, М., стр. 353-365):
    «Из Русской простонародной жизни, иногда из самой тёмной среды её, не раз выступали на свет Божьи люди с несокрушимою верою в своих убеждениях, гласно выражая без страха, до самоотвержения. Таинственная душевная напряжённость и странные толки этих людей затрагивали не только житейскую обстановку, но шли и дальше. Бедный дворянин Тверитинов является с протестом против Петра I-го и письменную жалобу на него Богу кладёт, в присутствии Государя, в церкви, на паникадило перед святою иконою. Тамбовский крестьянин Кондратий Селиванов создаёт целое вероучение, совращает множество людей в скопчество и в течении слишком полувека простирает своё влияние на все сословия и на всю Россию. Донской неграмотный казак борется почти два года с Екатериною и потрясает основы России. Эти люди, при всей нелепости, безобразии и нередко чудовищности умонастроения своего, конечно заслуживают изучения психологического. Они остаются яркими пятнами на исторической картине нашего бытописания, и не обращать на них внимания невозможно.
    Монах Авель проявил тоже замечательную душевную силу, но он ограничивался одними предсказаниями и оставил несколько мистически-литературных произведений о творении мира и человека – смесь Библейских сказаний с собственными добавлениями, часто непонятными. Наполненные вставками из Священного Писания, они конечно занимали простой народ в роде так называемого «Сна Богородицы», который хранился у Русских людей как талисман и драгоценность: переписчики брали за него хорошие деньги. Тёмные слухи об Авеле и его прорицаниях до сих пор ходят по России. Несомненно, что он предвещал кончину Екатерины и Павла, а потом разорение Москвы неприятелем. Несколько сведений о нём и самые его произведения напечатаны в «Русской Старине» в 1875 году (414 и 815). Но и самое делопроизводство о нём сохранилось под заглавием: «Дело о крестьянине вотчины Льва Александровича Нарышкина Василие Васильеве, находившемся Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, и потом названном Авелем и о сочинённой им книге. Начато марта 17-го 1796 года 67 листов». Дело это отослано было 29-го августа 1812 года к министру юстиции Дмитриеву по предложению его, а в 1815 году возвращено в архив от министра юстиции Трощинского. Представляем извлечение из этого дела.
*    *    *
    Авель родился в 1757 году Тульской губернии Алексинского уезда, в деревне Акуловой, и происходил из Нарышкинских крестьян. С раннего возраста он начал странствовать по разным местам и постригся в Валаамском монастыре Новгородской епархии. Из этого монастыря он отошёл в пустыню, а потом достиг Волги и вселился в монастырь Николая чудотворца, прозываемый Бабаевским, тот самый, где недавно скончался памятный Москве преосвященный Леонид. Вот тут-то он и написал те тетради, которые наделали ему столько бед и хлопот и содержание которых выяснится ниже.
    Владимирский и Костромской генерал-губернатор генерал-поручик Заборовский, письмом к графу А.Н. Самойлову от 19-го февраля 1796 года, сообщил секретно, что преосвященный Павел, епископ Костромской и Галицкий, прислал Авеля в Костромское наместническое правление с сочинённою им книгою и его собственноручным показанием.
    Для извлечения признания от сего сумазброда и злодея, не имеет ли он участников, сделан был ему новый допрос секретно правителем наместничества, но без всякого успеха, кроме тёмного показания о некоем еврее Фёодоре Крикове, которого Авель признавал Мессиею и которого он видел в Орле.
    Авеля, закованного в железы, сочинённую им книгу и два допроса, сделанные ему преосвященным Павлом и генералом Заборовским, препроводили в Петербург под крепким и строгим караулом прапорщика Масленникова и одного унтер-офицера.
    Авель говорил епископу Павлу, что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинил из видения; ибо, будучи в Валааме, придя к заутрени в церковь, равно как-бы Павел апостол, похищен был на небо и там видел две книги и что увидел, то самое и записал, но никому своего сочинения не разглашал. С церковью во всех догматах он согласен и никакого сумнения и раздора не имеет. Предтечею Гоговым именовал он себя и то записал о себе также по тому видению. Касательно же на 16-ой странице написанных им имён, разумеет они царские и на обороте той страницы сделана пометка: «ныне ей есть от рождения свыше шестидесяти, а тогда муж ея даде ей власть, свыше трёх десяти годов» и далее, понимал он о владеющей ныне Государыни Императрицы Екатерине Алексеевне. Всё оное видел он при восхищении его на небо. Однако всё это за истину не утверждает, поскольку относить может сие к искушению вражескому.
    Епископ Костромской, находя в книге Авеля ересь, полагал, что за это, на основании указа 1737 года от 14 ноября, его следовало бы предать светскому суду; но как в книге своей он проводит дерзостной и вредный толк об особе Императрицы и о её царском роде, в чём заключается секрет важный, относящийся до первых двух пунктов, то, сняв с Авеля монашеское одеяние (на основании указа 1762 года, от 19-го октября) для исследования и поступления по законам, епископ за крепким караулом представил его в Костромское наместническое правление.
    В Валаамском монастыре было ему видение, что ожидаемый жидами Мессия уже явился и что он найдёт его в Орле между торгующими жидами под именем Фёодора Крикова; по сему видению Авель пошёл в Орёл и отыскал названного Крикова, разговаривал с ним о Священном Писании и получил от него приглашение ещё свидеться в этом же году в Киеве. Воротился Авель опять на Валаам, отсюда предпринял поход во Царь-град через города Орёл, Сумы, Харьков, Полтаву, Кременчуг и Херсон. Через все упомянутые места проходил он с плакатным паспортом. Из Херсона съехал во Царь-град морем с одним богатым Херсонским греком.
    Всё вышеизложенное было прислано к графу Самойлову вместе с Авелем, при котором найдено денег 1 рубль 18 копеек.
    В это время у Екатерины уже готовы были бумаги о предоставлении престолонаследия великому князю Александру Павловичу.
    В Тайной Экспедиции, 5-го марта 1796 года, Авель дал нижеследующие показания:
    «Вопрос. Что ты за человек, как тебя зовут, где ты родился, кто у тебя отец, чему обучен, женат или холост и если женат, то имеешь ли детей и сколько, где твой отец проживает и чем питается?
    Ответ. Крещён в веру Греческого исповедания, которую содержа повинуется всем церковным преданиям и общественным положениям; жена, детей имеет троих сыновей; женат против воли и для того в своём селении и жил мало, а всегда шатался по разным городам.

    Вопрос. Когда ты говоришь, что женат против воли и хаживал по разным местам, то где именно и в чём ты упражнялся и какое имел пропитание, а домашним пособие?
    Ответ. Когда ему было ещё 10 лет от роду, то начал он мыслить об отсутствии из дому отца своего с тем, чтобы идти куда-либо в пустыню на службу Богу, а притом, слышав во Евангелии Христа Спасителя слово: «аще кто оставит отца своего и матерь, жену и чада и всё имение имени Моего ради, тот сторицею всё приимет и вселится в Царствии небесном», он, внемля сему, постоянно начал о том думать и искать случая о исполнении своего намерения. Будучи же 17 лет, тогда отец принудил его жениться; а по происшествии несколько тому времени начал он обучаться Российской грамоте, а потом учился он и плотничной работе. Поняв частично грамоту и плотницкое ремесло, ходил он по разным для работы городам и был с прочими в Кременчуге и Херсоне при строении кораблей. В Херсоне открылась заразительная болезнь, от которой многие люди, да и из его артели товарищи, начали умирать, чему и он был подвержен; то и давал он Богу обещание, ежели его Богу угодно будет исцелить, то он пойдёт вечно работать в преподобии и правда, почему он и выздоровел, однако и после того работал там год.  По возвращении же в свой дом стал он проситься у своего отца и матери в монастырь, сказав им вину желания своего; они же, не уразумев его к Богу обета, его от себя не отпускали. Он же, будучи сим недоволен, помышлял, как-бы ему к исполнению своего намерения уйти от них тайно, и через некоторое время взял он плакатный паспорт под образом отшествия из дому для работы, пошёл в 1875 году в Тулу, а оттуда через Алексин, Серпухов, Москву, пришёл в Новгород, из коего водою доехал до Олонца, а потом пришёл к острову Вааламу, с коего и переехал в Валаамский монастырь, а из него в Валаамскую пустыню.

    Вопрос. В обоих сих местах, как в монастыре, так и пустыни, начальники и братия какой жизни и поведения, и нет ли от них каких мирских соблазнов, и в чём ты там упражнялся?
    Ответ. Настоятели сих обителей жития честного и трудолюбивого, и никаких он ни от кого не видал мирских соблазнов, а он утруждался в монастырском послушании.

    Вопрос. Какой тебе год и откуда был глас, и в чём он состоял?
    Ответ. Когда он был в пустыни Валаамской, во едино время был ему из воздуха глас, яко боговидцу Моисею пророку и было изречено ему так: иди и скажи северной царице Екатерине Алексеевне, иди и скажи ей всю истину, которую я тебе заповедую. Первое, скажи ей, когда воцарится сын её Павел Петрович, тогда будет покорена под ноги его вся земля Турецкая, и сам султан, и все греки, и будут они ему данники; а второе, скажи ей, тогда когда покорена будет, и вера их лживая истребится, тогда будет единая вера и един пастырь по всей земле, так есть писано в Священном Писании. И ещё скажи ей северной царице Екатерине: царствовать она будет 40 годов. Посему же иди и скажи смело Павлу Петровичу и двум его отрокам, Александру и Константину, что под ними будет покорена вся земля.

    Вопрос. Когда ты глас сей слышал? В какое время? И что ты о сем помышлял и кому о том сказывал ли, и что кто тебе на то советовал, и какое ты на то полагал намерение?
     Ответ. Сей глас слышан им был в 1787 году в марте месяце. Он при слышании сего весьма усомнился и поведал о том строителю и некоторым благоразумным братьям. Они же на это ему отвечали: ежели сие дело Божие, так будет так и не разорится, а ежели не Божие дело, то разорится. Так жил он без малого пять лет, изучал совершенно духовную жизнь и письмо полууставом.

    Вопрос. Отобранные у тебя тетради, писанные полууставом, кто их писал, сам ли ты, и если сам, то помнишь ли что в них написано, и если помнишь, то с каким ты намерением таковую нелепицу написал, которая не может ни с какими правилами быть согласна, а паче ещё таковую дерзость, которая неминуемо налагает на тебя строжайшее по законам истязание? Кто тебя к сему наставил и что ты из сего себе быть чаял?
    Ответ. Ныне я вам скажу историю свою вкратце. Означенные полууставом книги писал я в пустыни, которая состоит в Костромских пределах близ села Колшева (помещика Исакова) и писал их наедине, и не было никого мне советником, но всё от своего разума выдумал. Из Валаама пришёл в Невский монастырь. Тут сказывал я про воздушный глас трём старцам, от коих, как я слышал после, дошло и до сведения митрополита. Из Невского выйдя, жил я по разным монастырям.

    Вопрос. Для чего и с каким намерением и где писал ты найденные у тебя пять тетрадей или книгу, состоящую из оных?
    Ответ. В каком смысле писал книгу, на сие говорю откровенно, что ежели что-нибудь в рассуждении сего солгу, то да накажет меня всемилостивейшая наша Государыня Екатерина Алексеевна, как ей угодно; а причины, по коим писал я оную, представляю следующие: 1) уже тому девять лет как принуждала меня совесть всегда и непрестанно об оном гласе сказать Её Величеству и их высочествам, чему хотя много противился, но не мог то преодолеть, начал помышлять, как-бы мне дойти к Её Величеству Екатерине Алексеевне; 2) указом велено меня не выпускать из монастыря и 3) ежели мне так идти просто к Государыне, то никак не можно к ней дойти, почему я вздумал написать те тетради, и первые две сочинил в Бабаевском монастыре в десять дней, а последние три в пустыни.

    Вопрос. Написав сказанные тетради, показывал ли ты их кому либо? И что с тобою последовало за них?
    Ответ. Показал я их одному из братии, именем Аркадий, который о них тотчас известил строителя и братию. Строитель представил меня с терадями моими сперва в консисторию, а потом к епископу Павлу, а сей последний отослал меня и с книгою в наместническое правление, а из него в острог, куда приехали ко мне сам губернатор и наместник и спрашивали о роде моём и прочая, а когда я им сказал: «ваше высокопревосходительство, я с вами говорить не могу, потому что косноязычен, но дайте мне бумаги, я вам всё напишу», то они, просьбы моей не выполнив, послали сюда в Петербург, где ныне содержусь в оковах. Признаюсь по чистой совести, что совершенно по безумию такую сочинил книгу, и надлежит меня за сие дело предать смертной казни и тело моё сжечь.

    Вопрос. Для чего внёс в книгу свою такие слова, которые особенно касаются Её Величества и именно, яко на неё сын восстанет и прочее, и как ты разумел их?
    Ответ. На сие ответствую, что восстание есть двоякое: иное делом, а иное словом и мыслию, и утверждаю под смертною казнью, что я восстание в книге своей разумел словом и мыслью; признаюся чистосердечно, что сие слова написал потому, что он, то есть сын, есть человек подобострастен, как и мы; а человек различных свойств: один ищет славы и чести, а другой сего не желает, однако мало таковых, кто бы онаго убегал, а великий наш князь Павел Петрович возжелает сего, когда ему придёт время; время же сие наступит тогда, как процарствует мать его Екатерина Алексеевна, всемилостивейшая наша Государыня 40-лет: ибо так мне открыл Бог. И ежели кто скажет, что это неправда и я лгу, то потому и всё Священное Писание несправедливо. Дайте мне книгу Апокалипсис и всю Библию для истолкования, ибо в Священном Писании много писано о наших князьях, то я скажу время, когда всё сие сбудется; ибо я для того сюда и послан, чтобы возвестить вам всю сущую и истинную правду.

    Вопрос. Как ты осмелился сказать в книге своей, что пал III-ий император от жены своей?
    Ответ. Сие я потому написал, что об этом есть в Апокалипсисе, и падение разумею, и свержение с престола, с которого он свержен за неправильные его дела, о коих слышал ещё во младенчестве в Туле от мужиков, а именно: 1) якобы он оставил свою законную жену Екатерину Алексеевну и 2) будто бы хотел искоренить православную веру и ввести другую, за что Бог и попустил на него таковое искушение. Что же касается до сказанного мною о Павле Петровиче, то я и про него слышал, яко бы он таков же нравом как и отец его, и слышал здесь в Петербурге, чему уже прошло семь лет, от старых солдат, служивших ещё при Елисавете Петровне, которые мне о сём сказали, когда спрашивал их, позвавши в кабак и поднеся в меру вина; однако я не утверждаю, правда ли сие или нет, и не знаю, живы ли они ил уже померли.

    Вопрос. Из показаний твоих и в сочинённой книге твоей усматривается дерзновенное прикосновение до высочайших императорских особ, о котором мнишь ты удостоверить, якобы то происходит от таинства, в Священном Писании содержимого и тебе через неизвестный глас открытого; а как таковые бредни твои не заслуживают ни малейшего внимания и по испытанию тебя в Священном Писании оказалось, что ты не только о нём ни малого сведения, но и никакого понятия не имеешь, то, отложа сие неистовые нелерости и ложь, открыть тебе самую истину без малейшей утайки: 1-ое) где о падении или свержении императора Петра III-го от царствования узнал, от кого, когда, при каком случае и как? 2-ое) хотя ты и показываешь, что восстание Государя Цесаревича на ныне царствующую всемилостивейшую Императрицу слышал ты от старых солдат, подчивая их в кабаке, но как сие показание твоё не имеет ни малого вида вероятности, то объявить тебе чистосердечно: где именно, как и через какие средства, при каком случае, от кого именно узнал и для какой причины спрашивал ты о свойствах Его Высочества, так как не касающегося до тебя дела, ибо в том только единое спасение твоё зависит от приуготовляемого тебе жребия.

    В ответ на это сам Авель сделал допрос своему допросителю Александру Макарову (преемнику знаменитого Шешковского, уже знакомому читателям Русского Архива по автобиографии другого узника, Фличко-Карпинского): «Есть ли Бог и есть ли диавол, и признаются ли они Макаровым?»
    И после этого Авель обещал сказать всю правду.
    Не смотря на сумасбродство бедного монаха, поставленного перед грозным судилищем, было в речах его что-то необыкновенное, внушающее и обязующее. Судья Тайной Экспедиции должен был смутиться перед этою напряженостью воли, которая не знала страха и подвергла допросителя своему допросу. Тут мог действовать и личный пример самой Государыни, которая с противниками своей власти считала нужным бороться орудием убеждения и умственных доводов. У членов Тайной Экспедиции должно было сохраниться в свежей памяти, как она, статья за статьёй, опровергала книгу Радищева и вынудила у него признание своего заблуждения.
    Собственноручный ответ Макарова сохранился в деле за его подписью:
    «Тебе хочется знать, есть ли Бог и есть ли диавол, и признаются ли они от нас? На сие тебе ответствую, что в Бога мы веруем и по Священному Писанию не отвергаем бытия и диавола; но таковы твои недельные вопросы, которых бы тебе делать отнюдь сметь не должно, удовлетворяются из одного снисхождения, в чаянии, что ты конечно сею благосклонностью будешь убеждён и дашь ясное и точное на требуемое от тебя сведение и не напишешь такой пустоши, каковую ты прислал. Если же и за сим будешь ты притворствовать и отвечать не то, что от тебя спрашивают, то должен ты уже на самого себя пенять, когда жребий твой нынешний переменится в несноснейший и ты доведёшь себя до изнурения и самого истязания. 5-го марта 1796. Коллежский советник и кавалер Александр Макаров».
    После этого объяснения между судьёю и подсудимым о Боге и диаволе, Авель дал ответы по предложенным ему двум вопросам:
    Во-первых, О падении императора Петра III-го слышал он ещё с детства, по народной молве, во время бывшего возмущения от Пугачёва, и сие падение разные люди толковали,  кто как разумел; а когда таковые толки происходили и от воинских людей, то он начал с того самого времени помышлять о сей дерзкой истории; какие же именно люди о сём толковали и с каким намерением, того в знании показать, с клятвою, отрицается.
    Во-вторых, О восстании Государя Цесаревича на ныне царствующую всемилостивейшую Императрицу говорит, что он сие восстание разумел под тремя терминами: 1) мысленное; 2) словесное и 3) на самом деле. Мыслею – думать, словом – требовать, а делом – против воли усилием. Сих терминов заключение и пример взял он из Библии, которую читая делал по смыслу заключения и начал описывать. Тетради его как настоятелю, так и братии были противны, и они их жгли, а сочинителя настоятель за то сажал и на цепь. Но его тревожил всё тот же слышанный глас, и он решился идти в Петербург. Здесь начал он искать, кто бы ему сказал о нраве Его Высочества. Под Невским монастырём попался ему старый солдат, коего он не знает, и этот солдат удовлетворил его желание. В писании своём советников и помощников не имел и бывшее ему явление признаёт действием нечистого духа, что и утверждает клятвою, готовя себя нетокмо жесточайшему мучению, но и смертной казни.
    Подписался: «Василий Васильев».
*    *    *
    Есть известие, что Авеля водили и к самому генерал-прокурору графу Самойлову, который дал ему три пощёчины. «Отец же Авель стояше пред ним весь в благости, и весь в божественных действах».
    17-го марта 1796 года состоялось решение:
    «Поелику из Тайной Экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинил из самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещённых могло бы произнести колеблимость и самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлой особы Ея Императорского Величества и высочайшего Ея Величества дома, в чём и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти, по государственным законам, заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила онаго Василия Васильева, вместо заслуженного им наказания, посадить в Шлиссельбургскую крепость, вследствие чего и отправить при ордере к тамошнему коменданту полковнику Колюбякину, за присмотром, с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтобы он ни с кем не общался, ни разговоров не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им, бумаги, запечатав печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».
*    *    *
   Любопытно, что доклад об Авеле, по которому объявлено вышенаписанное высочайшее повеление, состоялся 17-го марта, а сам он ранее, именно 8-го марта, уже был отправлен в Шлиссельбургскую крепость, где и помещён в казарме № 22.
    9-го марта, в 5 часов утра, привезли Васильева в Шлиссельбург, и комендант дал ему самому распечатать конверт от генерал-прокурора, в котором написано было следующее увещевание:
    «Помещённое тобою в книги твоей касательно до императора Петра III-го от кого ты взял сию нелепость? Кто именно сказывал тебе оную? Когда? В каком месте? При ком или наедине и по какому случаю? Ты должен объявить о всём чистосердечно. Также ты должен сказать и о том, почему ты включил в книгу следующие слова: «сын её пока ещё не в возрасте, а возрастёт в самое то время, когда придёт Сам Бог» и прочая. Ежели ты хочешь преклонить на себя милосердие всемилостивейшей Государыни, то оставь упорство и обнажи душу свою: скажи, по каким причинам ты приступил к такому дерзкому вранью, сам ли собою или кем возбуждён был к тому? Какое намерение у тебя было в сём случае, или тех, которые участвовали с тобою в безрассудности твоей? Единое чистосердечное признание твоё во всём возможет тебя избавить от всех зол и бедствий, которые готовит тебе правосудие законом. Открой также причину, для которой ты захотел сделаться святошей? Кого ты научал глупостям своим? Верил ли тебе кто ни есть, и где и в каком роде людей и более ты предуспел? Всё что скажешь ты сходного с истиной, послужит к твоему добру; напротив же того, ложность, притворство и двоякость в ответах обратит на тебя всю строгость законов, которые таковых деяний, каковы суть твои, не пощадят».
    Авель, выслушав сие увещание два раза, отвечал:
    «Я более того, что в последнем господину советнику Макарову объяснении написано, сказать ничего не имею, что и утверждаю клятвой. Если я за то преступление определяюсь к сему строжайшему и бедственному моему жребию, то приемлю с повиновением и буду сносить до конца жизни».
    12 декабря Шлиссельсбургский комендант Колюбякин получил письмо от нового генерал-прокурора князя А.Б. Куракина, в котором объявлялось высочайшее повеление прислать в Петербург «арестанта Васильева», с прочих же всех, на ком есть оковы, оные снять. (В этот же день Колюбякин за усердие и порядочное исправление должности пожалован в бригадиры).
    13-го декабря, как отмечено в деле, сочинённая Васильевым книга взята князем А.Б. Куракиным и поднесена Его Величеству.
    Государь беседовал с загадочным прорицателем и спрашивал у него «по секрету, что ему случится».
    14 декабря последовал рескрипт:
    «Князь Алексей Борисович!
    Всемилостивейше повелеваем содержащегося в Шлиссельсбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать, по желанию его, для пострижения в монахи (ранее Авель был предварительно, ещё в Костроме, расстрижен), к Гавриилу, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому.
Павел».

    В эти дни вторично хоронили Петра III-го. Подробности беседы с Государем неизвестны; но сохранилась записка:
    Его Величеству угодно ведать о нынешнем состоянии посланного к здешнему митрополиту Гавриилу для пострижения, по желанию, в монахи крестьянина Васильева, к исполнению чего и послан был от генерал-прокурора коллежский ас. Крюков, которым означенный Васильев и был распрошен наедине безприметным образом, на что тот Васильев говорил, что он нынешним его жребием доволен, но токмо что пищу дают ему единожды в день, от чего слаб в силах, притеснения ему никакого ни от кого нет, ибо сего надзирает сам митрополит; скучает же, что долго не постригают его в монахи, а говорят, чтобы ещё в трудах утвердился; жалуется, что не имеет нужной одежды, что и приметно, о чём и просит человеколюбивейшего в пособие милосердия.
    21 декабря писана благодарность преосвященному за его попечение о даче тому Васильеву пищи по два раза в сутки, а при том на исправление его послано десять рублей.
    Авель поздравил князя Куракина 25-го декабря с праздником, следующим письмом:
    Ваше сиятельство, Александр Борисович!
    Приношу вам благодарность: вы меня избавили из тёмных темниц и от крепких стражей, в которых я был вечно заключен от Самойлова. Вы о сём сами извещены, а ныне я по Его Императорскому приказу и по вашему благословению свободен и пришёл к вам поздравить вас с Христовым торжественным праздником и вас благодарить за таковое ваше ко мне благодеяние. И крайнего я вам за сие желаю душевного спасения и телесного здравия и многая лета и прочая вся благая и преблагая и пребуду в таковой памяти вечно незабвенно. Богомолец ваш Василий».
    29-го декабря 1796 года князь Куракин сообщил митрополиту Гавриилу высочайшее желание, чтобы Василий был пострижен поскорее.
    В новый 1797 год Васильев подал через князя Куракина следующую записку:
    «Ваше Императорское Величество, всемилостивейший Государь! С сим, с новонаступившим годом усердно поздравляю: да даст Господь Бог вам оный, а по оном и многие богоугодно и душеспасительно препроводить. Сердечно чувствую высокомонаршие ваше ко мне недостойному оказуемая, неописанная милость, коих по гроб мой забыть не могу. Осмеливаюсь священную особу вашу просить о следующем и о последнем: 1-е) Благоволите указом не в продолжительном времени посвятить меня в иеромонашеский чин, дабы я мог стоять в церкви у престола Божия и приносить Всевышнему Существу жертву чистую и непорочную за вашу особу и за всю вашу царскую фамилию, да даст Бог вам дни благоприятные и времена спасительные, и всегда победу и одолжение на врагами и супостатами. 2-е) Когда меня заключили на вечное житие в Шлиссельбургскую крепость, дал я обещание Богу такте: когда отсюда освободят, то схожу в Иерусалим поклониться Гробу Господню и облобызаю стопы, место ног Его. 3-е) Чтобы я был допущен лично к Вашему Императорскому Величеству воздать вам достойную благодарность и облобызать вашу дрожайшую десницу и буду почитать себя счастливым. 4-е) Благоволите вы мне изъяснить на бумаге, за что меня посадил Самойлов в крепость, в чём и остаюсь в ожидании благонадёжным».
    Князь  Куракин 5-го января 1797 года доложил это письмо Государю и притом писал, что когда он отвозил Авеля к митрополиту Гавриилу, то сей упрекал его за предвещание о себе, что он будет архиереем; следовательно, нынешняя его поспешная просьба о посвящении во иеромонахи, клонится к достижению архиерейского достоинства.
    На доклад этом собственноручная отметка князя Куракина:
    «Его Императорское Величество повелеть изволило: прошение Васильева оставить без уважения, но для сведения митрополита заявить ему сие».
    Отлучившись самовольно из лавры, Авель очутился в Москве, где, пророчествуя, собрал деньги. Пророчествовать ему запретили и сослали в монастырь, что на острове, на Ладожском озере, то есть на Валаам. Там Авель снова принялся за сочинение прорицательных тетрадей, которые на этот раз были посланы игуменом Назарием в Петербург к митрополиту.
    Переписка о монахе Авеле прекращается до 1800 года. В этом году, от 19-го марта за № 118-м, Амвросий, митрополит Петербургский, уведомил генерал-прокурора Обольянинова о крестьянине Васильеве, постриженном в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре с наречением ему имени Авеля и сосланном в 1798-м году в Валаамский монастырь, следующее:
    «Ныне онаго монастыря настоятель Назарий, с братией, доносит мне о Авеле, что он, скрывая свои зловкоренившиеся в него пороки, обнаружил оные покражею из кельи одного иеромонаха серебряных ложек, Турецких денег и других вещей, которые, по употреблении настоятелем многого искания, он Авель принесши к нему тайно сказал, что будто бы те вещи к нему Авелю подкинуты, и он знает похитителя, но не хочет об нём объявить и что он об них через сонное видение разведал, из чего настоятель заключает, что он Авель, будучи предосудительных и званию несоответствующих качеств, усердия к богоугодному житию и душевному спасению нималого не имеет, да и на послушания с братиею не ходит, сказываясь больным. По приходе же настоятеля с одним иеромонахом к нему в келью для освидетельствования, точно ли он Авель болен, нашли у него книгу, которую когда настоятель взял и спросил его что за книга? Ответствовал, что дали ему прочитать и, бросаясь к нему настоятелю за нею, с азартом вскричал, чтобы он её не брал, в противном случае убьёт его до смерти. Когда же настоятель бывшему с ним иеромонаху велел позвать братию, тогда он Авель оробел, ту книгу из рук своих выпустил, которая от него отобрана и ко мне представлена с найденным в ней листком, писанным Русскими литераторами, а книга писана языком неизвестным. Настоятель, отягчаясь пребыванием Авеля в монастыре и опасаясь, чтобы не привёл братию в расстройство, просит Авеля оттуда вывесть».
    Митрополит препроводил к Обольянинову книгу и листок, найденные у Авеля и просил исходатайствовать высочайшее повеление о ссылке его в Соловецкий монастырь.
    На письме Амвросия Обольянинов написал:
    «Докладывано. Высочайше повелено: послать нарочного, который привёз бы в Петербург, по привоз же посадить в каземат, за крепчайший караул, в крепости. 21 мая 1800 года. Павловск».
    Вероятно к этому времени и относится предсказание Авеля о кончине Павла Петровича.
    Таким образом, через четыре года, произошло новое свидание Авеля с Макаровым.
    26-го мая 1800 года Макаров донёс Обольянинову, что Авель привезён исправно и посажен в каземат в равелине. Он кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями выманить что-нибудь; нрава неспокойного.
    На донесении Макарова Обольянинов написал:
    «К архиерею, по желанию Его Величества, отпускать; архиерею отписать: при всяком свидании, что объявит, меня уведомить. 27 мая 1800 года».
    На другой же день Авель написал к Амвросию:
    «Я нижайший монах Авель обошёл все страны и пустыни, был и в царских палатах, и в великолепных чертогах и видел в них дивное и предивное, а также видел и обрёл в пустынных местах великое и тайное и всему роду полезное; того ради, ваше высокопревосходительство, желаю я ныне с вами видеться и духовно с вами поговорить и оные пустынные тайны вам рассказать. Притом же прошу ваших святых молитв».
    29-го мая состоялось свидание Авеля с Амвросием, который в тот же день писал к Обольянинову:
   
    «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на расмотрение наше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашёл, кроме открывающегося в нём помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем Бог ведает».
    Нельзя не обратить внимания на эти три последние слова. Авель, очевидно, колобродил; а между тем было что-то в нём, что возбуждало недоумение, что-то среднее между сном и действительностью. Этот отзыв Амвросия (человека практического) напоминает нам ту веру во сны и видения, которою наполнены недавно изданные пиьма митрополита Филарета к архимандриту Антонию.
    Не покидая своей прежней мысли, что будет на земле едино стадо и един пастырь, инок-предсказатель в письме к Амвросию пишет:
    «А ныне я имею желание определиться в Еврейский род и научить их познанию Христа Бога и всей нашей православной веры, и прошу доложить о том Его Величеству».
    На письмо Амвросия рукою Обольянинова: «докладывано 30-го мая 1800 года. Павловск».
    По вступлении на престол императора Александра Павловича учреждена была комиссия для пересмотра прежних уголовных дел. Пересмотрели и переписку об Авеле; оказалось, что он содержался в Санкт-Петербургской крепости с 26-го мая 1800 года за разные сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначущими литерами нелепости. В марте месяце 1801 года Авель  отослан был к Амвросию для помещения в монастырь по его усмотрению, а затем отослан в Соловецкий монастырь, а 17-го октября Архангельский гражданский губернатор донёс, что Авель, вследствии указа Священного Синода из под стражи освобождён и отдан архимандриту в число прочих монашествующих. Выпущенный на волю, Авель сочинил третью книгу, с предвещанием взятия Москвы неприятелем, за что его снова заточили уже на многие годы в Соловецкий монастырь.
    В исходе 1812 года министр духовных дел князь Голицын выписал его к себе в Петербург. После таинственных бесед с этим главою тогдашнего духовничества, ему дана полная свобода. Он повёл опять скитальническую жизнь.
    Из его тетрадей и писем (очень недурно составленных) видно, что в своих фантазиях он был убеждён совершенно и готов за них отдать свою жизнь. Одержимый духом предсказаний, то вечный скиталец по монастырям и Костромским лесам и пустыням, то тюремный сиделец, инок Авель, по пословице «на ловца и зверь бежит», находил себе если не почитателей, то по крайней мере благотворителей и даже в высшем кругу. Он был знаком и вёл переписку с графиней Прасковьей Андреевной Потёмкиной, рождённой Закревской, получал от неё денежные пособия и на одежду сукно с её фабрики, вмешивался в её отношения с сыном-повесой, проживал в Курской губернии у известного богача Никанора Ивановича Переверзева, поселялся то в Москве, в Шереметевой больнице, то у Троицы Сергия.
    Автор известных «Записок», Л.Н. Энгельгард говорит про него:
    «Что он был человек простой, без малейшего сведения и угрюмый, многие барыни, почитая его святым, ездили к нему, спрашивали о женихах своим дочерям; он им отвечал, что предсказывал тогда только, когда вдохновенно было велено ему что говорить».
    Не смотря на покровительство князя Голицына, Авеля понудили прекратить его бродяжничество. Митрополит Филарет определил его в Высотский монастырь под Серпуховым, по близости от его родины. Но старая привычка взяла своё: с наступлением нового царствования, Авель ушёл из монастыря и через бывшего своего господина, Дмитрия Львовича Нарышкина, вздумал опять обратить на себя внимание предержащей власти. Государь Николай Павлович приказал заточить его в Спасо-Ефимьев монастырь, где он и умер в 1841 году».   
*    *    *