- Жар-птица Юрку моего убила!
Спросонья участковый Ёлкин ни черта не понимает. Даже не может сообразить, каким образом телефон очутился у него в руке, и он нажал «ответить». Наверное, по въевшейся привычке, «на автомате». На улице стоит глухая ночь. Или поздний вечер?
А трубка вопит душераздирающим голосом.
- Юрочку моего, сыночка убила! Давайте сюда, миленький!
Слово «убила», произнесённое дважды, окончательно выдёргивает Ёлкина из сонного царства. Он смотрит на время: всего-то половина одиннадцатого вечера. Ах да, сегодня он рано лёг, думал по зорьке на рыбалку смотаться. Ну и дела!
- Алло, кто говорит? – перебивает он вопящую даму.
- Катерина Власовна, кто ещё? – обижаются в трубке. – Филиппова я. Бегите скорей, Юрка мой убитый лежит!
- Где лежит? Кто убил? – Ёлкин хватает со стула полицейскую форму.
- Я же говорю: Жар-птица убила! - заводится Катерина Власовна. - Гулеванка его паршивая! Сковородкой! У себя дома! Весь в крови лежит, не шевелится.
«В душу мать!...» - думает участковый, ныряя в рубаху вместе с трубкой и застёгиваясь.
Катерина Власовна ещё что-то причитает, но полицейский резко обрывает её словесный поток, перемешанный с матом и слезливыми сентенциями:
- Жар-птица где? – прыгает, пытаясь попасть ногами в брюки.
- Туточки и есть, - с готовностью и чётко докладывает Филиппова. – Юрку сковородой треснула, перепугалась и позвонила мне. Я же вроде как свекровь… Господи, крови-то сколько!
- Через десять минут буду, - Сергей Антонович накидывает китель. - Фельдшера Лутохина пусть кто-нибудь вызовет. Не давайте подозреваемой скрыться!
Власовна на том конце, видимо, берёт под козырёк.
- Пусть только попробует, пробл@дь! Связать её, товарищ начальник? Я её сейчас по рукам и ногам, тварь такую!...
- Связывать необязательно, главное, из дома не выпускайте! – Ёлкин отключается и суёт телефон в карман.
Чертыхаясь и сокрушённо качая головой, он сгребает в казённую папку бланки протоколов, карандаш, ручку. Насаживает на макушку полицейскую фуражку. Прихватив из ящика дребезжащие наручники, с фонариком бежит через тёмную деревню.
Дом, где сожительствуют Жар-птица и Юрка Филиппов, ярко освещён. Вокруг, несмотря на поздний час, толпится любопытный народ. Люди стоят у забора, курят в ограде, а те, кто посмелее, – набились в сени.
- Всем посторонним освободить помещение! Разойтись! – Ёлкин бесцеремонно расталкивает зевак локтями. Похоже, Катерина Власовна перебудоражила всю деревню, прежде чем догадалась позвонить участковому.
На кухне возле печки лицом вниз лежит Юрка Филиппов, здоровенный сорокалетний железнодорожник и пьяница. Конечности раскинуты в стороны, взлохмаченная голова плавает в крови. Тут же на полу валяется орудие преступления – полупудовая чугунная сковорода.
- Лутохина вызывайте, живо! – рявкает участковый через плечо.
Гул голосов стихает, несколько человек одновременно лезут за телефонами.
- Тута мы, Сергей Антоныч, сердешный! – откликается Катерина Власовна из-за занавески в дверном проёме. – Я её держу!
Участковый врывается в горницу. Первое, что он видит – две крупных фундаментальных женских задницы. Предусмотрительная Власовна до прихода полиции села верхом на убийцу сына и заломила ей руки за спину.
Задница пожилой Власовны в застиранной суконной юбке особого интереса не представляет, зато представшие Ёлкину «багажник» и ноги лежащей Алисы Жар-птицы достойны всяких похвал. Вероятно, Алиса собиралась на работу в ночную смену, иначе зачем бы деревенской женщине на ночь глядя натягивать красивые дымчатые капроновые колготки, игриво поблёскивающие на округлых местах?
Игра света и теней на раскинутых дымчатых бёдрах Жар-птицы слепит и завораживает. Увесистые ляжки сверкают застывшими слитками гудрона, каким заливают крышу местной школы.
Власовна скрутила руки Жар-птице раньше, чем преступница успела надеть юбку. Теперь серебристые трусики Алисы, облегающие тяжёлые сферы ягодиц, выставлены на обозрение участковому и всем, кто находится в комнате. Крошечные эротичные плавки под колготками походят на ленточку шоколадной фольги, засунутую в центр большого жирного торта.
Жар-птица – настоящая фамилия Алисы Олеговны. Были у Алисы в роду какие-то южные ростовские корни, хотя внешне она типичная славянка – русоволосая грузная барышня с зеленоватыми глазами. Двойная линия подбородка и общая сдобная полнота не портят Жар-птицу, в деревне на неё многие засматриваются. Лицо у Жар-птицы симпатичное, капризное, всегда немного сонное. Алиса любит мини-юбки, туфли на высоком каблуке и свою необычную фамилию.
- Сказочная Жар-птица, ну и что плохого? – гордо говорит она. – Слава богу, не Дери-нога и не Вырви-глаз! Даже замуж выйду – менять не стану.
Работает Алиса Олеговна оператором на бензозаправочной станции по скользящему графику. Тамошний начальник Новосёлов тоже не упускает случая пошутить:
- Где это видано – оператор бензоколонки с фамилией Жар-птица? Как её к бензину подпускать? Оштрафуют за нарушение пожарной безопасности!
- Пришёл, голубчик Сергей Антонович! – радуется рябая Власовна, оседлавшая поверженную Алису. – Связать её хочу, змеюку! Вдруг побежит?
Филиппова потрясает пластмассовым шнуром, выдернутым из телевизора. Вероятно, всерьёз вознамерилась скрутить запястья своей незаконной снохе со сказочной фамилией.
- Отпусти меня, дура! – бурчит снизу пленница в дымчатых колготках и блестящих трусиках. – Хотела бы сбежать – зачем бы тебе звонила?
- Да, отпустите гражданку, Катерина Власовна, - велит Ёлкин. – И попрошу посторонних удалиться из помещения. Идите, встречайте фельдшера Лутохина.
Филиппова нехотя поднимается с распластанного тела Жар-птицы, по-прежнему держа наготове пластмассовый шнур.
- Убийца, проститутка бесстыжая! – сердито сообщает она пленнице.
Алиса тоже неуклюже поднимается с пола, морщась и массируя вывихнутые Власовной локти. Кроме колготок и трусиков на ней шелковистая кофточка с коротким рукавом, разрисованная алыми и чёрными салютами на розовом фоне. Вулканический бюст теснится в лифчике, будто сработавшая подушка безопасности в гоночной машине.
Подозреваемая скромна и беззащитна в своей ало-чёрно-розовой блузке и обтягивающих ноги капроновых слитках-колготках. Но участковый Ёлкин понимает, что Жар-птица совершила тяжкое преступление и в любой миг, осознав содеянное, способна решиться на побег.
Он снимает с пояса наручники. Катерина Власовна злорадно грозит кулаком Юркиной обидчице.
- Вот тебе, профура! Закуют теперь в железы, поедешь тайгу сиськами пугать!
- Алиса Олеговна, повернитесь лицом к стене, отведите руки назад, - требует участковый.
Жар-птица беспрекословно снова заводит свои полные руки за спину и искоса смотрит, как Ёлкин прилаживает к её запястьям стальные браслеты наручников. Она шмыгает носом и сконфуженно сопит.
Ёлкин торопится застегнуть наручники. Похоже, Жар-птица недавно вернулась из бани. От неё пахнет берёзовыми вениками, сладким шампунем, жаркой дымной каменкой. Мокрые русые волосы беспорядочной массой спускаются на румяное лицо. Свежие губы изогнуты в постоянном капризном недоумении. Капроновые колготки капустно похрустывают, когда Алиса переступает на крепких поблёскивающих ногах. Тихо поскрипывают в интимном месте и вжикают на целующихся ляжках, туго наполненных женским жиром.
Наручники у Ёлкина старые и никуда не годятся. Раз за разом участковый соединяет зубчатые сегменты браслетов, пробует защёлкнуть замки ключом, но изношенный механизм не срабатывает.
Жар-птица молчит и терпит, слушая, как ей за спиной натирают железом запястья. Потом робко произносит:
- Может, обойдёмся без наручников, Сергей Антонович? Не убегу я никуда.
- Надо соблюдать порядок, гражданка Жар-птица, - отдуваясь, участковый безуспешно терзает обнажённые руки подозреваемой. – Вы пока рассказывайте, как всё произошло.
Рябая Власовна вскидывается в своём уголке.
- Что рассказывать, Сергей Антонович? Схватила она сковороду, да Юрку моего по башке трахнула! Сколько ему говорила: не путайся с этой коброй! Жар-птица, как же! Курица драная.
Алиса вспыхивает от обиды, но участковый опять больно защемляет ей руки и примирительно говорит:
- Гражданочка Филиппова, помолчите. Пусть говорит гражданка Жар-птица.
Замки наручников лязгают, заедают и упираются. Клац-клац… мимо. Вот холера!
На кухне дождались фельдшера Лутохина. Раздаётся его молодой, уверенный голос. Власовна поскорее ускользает туда - узнать, что с непутёвым сыном?
- Я в баню сходила, мне к одиннадцати на заправку в ночную смену, - бормочет Алиса Олеговна, отвёрнутая в угол. – Помылась, начала собираться. Трусики, колготки, кофточку надела... А Юрка-паразит весь вечер скался, на водку у меня просил.
Участковый внимательно слушает, продолжая бороться с неисправным механизмом наручников. Клац-клац… мимо!
- Полезла в сумку за косметичкой, губы накрасить, вижу: кошелька нету! – жалобно сообщает Жар-птица, уткнутая в стену грудями-подушками. – Юрка как раз за порог намылился, ворюга пьяная (клац-клац… мимо!) Знаете, как он пьёт, Сергей Антонович? Неделю не просыхал! Сегодня последние деньги в кошельке вытащил, козёл! Ну, я за ним к выходу, сковородка под руку попалась – да огрела заразу со всей силы! Меня теперь посадят, товарищ Ёлкин?
Ёлкин наконец-то застёгивает на скрученной Жар-птице оба наручника и отступает назад. Надевать кандалы на симпатичную даму, которая стоит без юбки, зато в хрустящих колготках и серебристых трусиках – нелёгкое испытание для мужчины при исполнении служебных обязанностей. Жар-птица – девушка справная, фигуристая, упругая. Да ещё и запах этот... Совершенно не соответствующий кровавой преступнице аромат тёплого тела, клубничных духов, взмокшего капрона и подмышек... Запах испуга и покорности. Тут разные другие вещи поневоле в голову приходят.
- Это решит суд, Алиса Олеговна, - обтекаемо изрекает Ёлкин. – Пока я доставлю вас в участок.
Он никогда не сталкивался с убийствами, в деревне их не случалось. Поэтому у Ёлкина тоже много вопросов. Надо ли опечатывать дом? Куда девать тело Юрки Филиппова? Какие улики собирать с места происшествия?
Надо звонить в центральный отдел, вызывать следственно-оперативную группу и прочую братию. Раскрывать убийства – не компетенция Ёлкина. Он больше по кражам да браконьерствам.
Придя к такому выводу, Сергей Антонович оставляет бездыханного Юрку на попечении фельдшера Лутохина, приказывает Власовне выгнать всех со двора, чтобы не затоптали улики, и ведёт подавленную Жар-птицу через деревню к себе в кабинет, как была: с мокрыми волосами, в наручниках и без юбки. Полупудовую сковороду Ёлкин уносит в качестве вещественного доказательства.
- Мне бы начальнику заправки позвонить, я же на смену должна к одиннадцати, - снова шмыгает носом идущая впереди Жар-птица. Участковый подозревает, что бойкая Катерина Власовна не только заломила ей руки, но и от души врезала перед этим.
- Начальника поставят в известность, - строго говорит он.
Народ на вечерней улице во все глаза следит, как уполномоченный полиции уводит пышную преступницу в яркой кофточке до бёдер и дымчатых колготках. На кухне Алиса Олеговна сунула ноги в лёгкие тапочки-сланцы и теперь шаркает ими в дорожной пыли. Икры отсвечивают в луче фонаря двумя лакированными скрипками. Мужики многозначительно посвистывают и глумливо перемигиваются.
До сегодняшнего вечера односельчане видели Жар-птицу преимущественно в платьях да леггинсах. Изредка – в белом купальнике из полиамида, если Алиса шла с подругами купаться на речку. Сейчас красивые полные ноги Алисы Олеговны прикрыты лишь облегающими полупрозрачными колготками. Ниже скрещенных и скованных за спиной рук зеркально серебрятся трусики, словно вырезанные из фольги. Кромки фольги глубоко впиваются в тело. Ягодицы-тортики величаво совершают плавные круговые движения.
Верх кофточки разошёлся в потасовке с Катериной Власовной, груди еле удерживаются в тисках узкого блескучего лифчика под цвет трусиков. Королева бензоколонки, подозреваемая в злодейском убийстве, смотрится привлекательно и сексуально.
- Я бы эту душегубку тоже покараулил! – первым озвучивает мысль Лёнька-Заяц. – От меня бы не сбежала!
Мужики оживляются, галдят:
- Главное – наручники с Алисы не сымать и сковородку не давать, не то прилетит, как Юрке!
- Ёлкин, не теряйся, вали её на нары!
- Приговор: пятнадцать палок строгого режима, хо-хо!
- Понравится – ещё кого-нибудь убьёт и опять тебе сдастся!
- Отжарь-птица! Бери её за вымя!
- Начальник, секретарём заседания меня возьми? Хоть за ляжку подержусь?
***
Ёлкин отпирает дверь служебного кабинета, размещённого в одном здании с магазином и почтой, зажигает свет. Кабинетик у него унылый и пыльный. Письменный стол, проржавевший сейф, два стула. Стеллажи завалены древними картонными папками.
Фанерная дверь в дальнем углу ведёт в санузел, другой угол снизу доверху забран железными прутьями, крашенными половой краской - участковый сам нанимал сварщика, чтобы отгородить решёткой закуток площадью полтора на два с половиной метра, со скамейкой внутри. По документам этот загон числится комнатой для административных задержанных. Время от времени здесь у Сергея Антоновича кантуются деревенские дебоширы и выпивохи, клетка служит им заместо вытрезвителя.
Отворив скрипящую дверь загона, участковый кивает:
- Заходи, располагайся.
Жар-птица в наручниках послушно входит за решётку, неловко приседает на скамеечку. На лице деревенской преступницы застыли покорность и готовность отдать себя в руки правосудия. Ёлкин с лязгом захлопывает дверцу, вынимает из скважины уродливый старинный ключ.
Оказавшись в клетке, грузная Алиса Олеговна походит на огромную гладкую рыбу, по ошибке заплывшую в чересчур маленький аквариум. Она понуро сидит на лавке, широко расставив изумительные дымчатые ляжки в капроне. Внизу живота хорошо различим шов колготок, обтягивающий интимное место, и серебристый полумесяц трусиков. Участковый отводит глаза.
- Надо было всё-таки юбку надеть, - Жар-птица грустно глядит на свои блескучие тучные ляжки. – Мне теперь много лет в тюрьме сидеть, да?
- Это решит суд, гражданочка, - опять говорит Ёлкин. Он не умеет утешать красивых полуобнажённых арестанток.
Ему по-человечески жаль несчастную Жар-птицу в клетке. Такая смачная, симпатичная, безобидная девица - и отправится по этапу из-за дубового алкаша-сожителя! Сколько там Алисе по паспорту, тридцать с чем-то? Выйдет с зоны лет через семь-восемь, худая, злая, испорченная на нарах прожжёнными бабами, многократно изнасилованная ими же, вся жизнь под откос. Нормального мужика не нашла, что ли?
Сев за письменный стол, Ёлкин набирает начальника бензозаправки Новосёлова и уведомляет, что его сотрудница с огнеопасной фамилией помещена под арест по подозрению в убийстве, а соответственно, на смену не выйдет.
Алиса Олеговна лишь горестно вздыхает за крашеной решёткой.
Потом участковый звонит дежурному райотдела, докладывает о ЧП и принимается заполнять учётную форму донесения. Канцелярские слова не идут на ум. Холостой Ёлкин пыхтит, кусает ручку, ерошит волосы на затылке. Глаза против воли нет-нет да устремляются к плавным округлостям женских ляжек за решёткой.
Как тут можно спокойно работать? Словно из вредности пленная Алиса Олеговна наполняет скучное отделение милиции густым запахом чистого тела, берёзовых веников, сладкого шампуня, жаркой дымной каменки. Аромат клубничных духов смешивается с терпким запахом дамских подмышек. Обтянутые коленки режут глаз неоновым сиянием капрона, объёмная грудь при каждом вздохе готова выпрыгнуть из лифа. Ёлкину стоит немалых трудов смотреть в документы, а не на закованную в наручники преступницу.
Жар-птица долго не отваживается беспокоить уполномоченного полиции, но в конце концов возит капроновым задом по скамейке и виновато говорит:
- Сергей Антонович, а когда можно снимать наручники с подозреваемого? Меня ведь уже заперли в курятник, или как он называется? Занесите в протокол: когда я стукнула Юрку и позвонила Катерине Власовне, она к сыночку даже не подошла. Примчалась, гадина, заехала мне по носу, положила на пол и руки скрутила. Ругала по-всякому и держала, пока вы не пришли… Лучше бы я вам сначала позвонила, только номера не знаю! Снимите, пожалуйста, наручники? У меня чешется в колготках и очень болит нос.
- Да-да, конечно! – рассеянно соглашается Ёлкин, кое-как дописывая учётную форму.
Встав из-за стола, он вытаскивает ключик от наручников, машинально крутит его на пальце. В этот миг звонит сотовый телефон. Бросив ключ на стол, Ёлкин прикладывает трубку к уху и долго слушает. Лицо его постепенно принимает встревоженное выражение.
- Где?... В Тарасовке?... Сколько?... Ах, чтоб тебя! Генка там?... А, чёрт!
Не отрываясь от телефона и напрочь позабыв про Жар-птицу, участковый стрелой вылетает из кабинета.
- Сергей Антонович! А я? А наручники открыть? – пищит вдогонку арестантка, но ответом ей становится только гром захлопнутой двери.
Пышная женщина в капроне и блузке неуклюже поднимается с лавочки и прогуливается в тесном «курятнике» - шаг влево, шаг вправо. Наудачу пинает решётчатую дверь узилища, однако та даже не шевелится. Заперта, закована и забыта! Настенные часы показывают двенадцатый час ночи. На бензоколонке началась смена Алисы Олеговны. Наверное, начальник Новосёлов сам сел на кассу вместо неё. Когда ему искать свободного оператора?
Жар-птица тоскливо вздыхает. Как отмотать жизнь на сорок минут назад? Сорок минут назад она, роскошная и распаренная после бани, не спеша одевалась, собиралась причесаться и накраситься. Сидела бы сейчас на уютной заправке да слушала комплименты от полуночных водителей, а не скучала в наручниках в отделении милиции!
Зачем ей попалась под руку самая тяжёлая сковорода? Зачем она била любовника Юрку по пьяной башке? Юрка и прежде воровал из сумочки деньги. Пей бы он, хоть запейся! И сожитель, и любовник из него никудышный. За этого сукина сына Алису посадят в тюрьму.
Приникнув лбом к холодной вертикальной решётке, Алиса Олеговна смотрит на письменный стол участкового. На столе, недосягаемые для пленницы, лежат оба брошенных Ёлкиным ключа – от клетки и от наручников. До стола метра два. Целая пропасть!
- Ключики-ключики, идите ко мне! – шепчет Жар-птица, моргнув влажными зелёными глазами.
Если бы руки Алисы оставались свободными, можно было бы что-то изобрести. Стянуть с себя дымчатые колготки, привязать к ним тапочек и забросить из-за решётки на письменный стол. Потихоньку подтащить ключи тапочкой. Да! Это наверняка бы сработало.
Конечно, Алиса никуда не сбежит из-под стражи - всё равно поймают. Она готова честно понести наказание за убийство своего дурня Юрки. Добыв ключи, Жар-птица просто освободила бы себе руки, поправила мокрые трусики и колготки, напилась воды из графина и прилегла бы на скамейку. Без наручников ждать своей участи было бы намного веселее.
Однако руки Жар-птицы скованы сзади. Наручники участкового неказистые, облезлые, но крепкие. Сдавливают запястья, словно охотничьи силки. Алиса Олеговна дёргает руками и снова обречённо шмыгает повреждённым носом. Без помощи рук колготки с бёдер не снять и лассо не смастерить. Без рук вообще ничего не сделать. А тело зудит, ляжки чешутся, лифчик и трусики прилипли к распаренной коже.
Не выдержав, арестантка просовывает плотно обтянутое колено между прутьями и с упоением чешет о шероховатый металл вспотевший бюст и стиснутую промежность в сверкающих трусиках-фольге.
***
Участковому Ёлкину выдаётся ночь, богатая на события. После ареста Жар-птицы его экстренно вызвали в соседнюю деревню Тарасовку, где неизвестные напали на сторожа колхозного склада и похитили шестьсот литров солярки. Сторож запомнил некоторые приметы бандитов и машины, а местный общественник Генка Колодин решил, что на складе пошуровали ранее судимые ребята из посёлка под названием «Китайка».
К сожалению, версия оказалась мыльным пузырём. Ёлкин не смог раскрыть преступление по горячим следам, потерял уйму времени, намотался по окрестностям и едет под утро домой злой, как сатана. О заключённой в клетку Жар-птице он забыл напрочь, но при въезде в деревню ему звонит фельдшер Лутохин с радостной вестью:
- Сергей Антоныч, с тебя пузырь за хорошую новость! Жив Юрка Филиппов, оклемается! Башка крепкая. Крови малость потерял, да клок волос. Перелома черепа нет, только сотрясение. Швы наложил. Уже опохмелиться просит и своей Жар-птицей интересуется: куда, мол, мою бабу в кандалах увели?
Участковый ударяет по тормозам.
- Ёрш твою мать! Спасибо, Лутохин! Я же Алису Олеговну в наручниках под замком оставил на всю ночь! Как она там, бесштанная? О-о-о, идиотушко!...
Уполномоченный полиции смерчем врывается в кабинет, бросается к решётке.
- Алиса Олеговна! Звонил Лутохин. Жив твой Юрка, не убила ты его! Пляши!...
Хочет крикнуть ещё что-то весёлое, но сконфуженно замолкает, разглядев красное мученическое лицо Жар-птицы по другую сторону прутьев.
- Ёлкин! – загробным голосом шипят из клетки. – Ты пытать меня этим клоповником надумал? Фашист! Сука! Выпусти в туалет, не могу больше! С одиннадцати вечера терплю, б**дь! Пусти, я всё подпишу!
Скованная женщина сидит на лавочке, окаменев от напряжения и тесно сдвинув цельнолитые бёдра в дымчатых колготках. Она наглухо сжимает зубы, боясь шевельнуться, дохнуть или повернуть голову. По круглым щёчкам катятся злые слёзы.
Эта ночь стала самой долгой и жуткой в жизни Жар-птицы. В детективном кино бандиты надевают на пленников наручники, а потом пытают их паром, удавками, электричеством и подручными предметами, но сейчас Алисе думается, что любые пытки тут излишни. Зачем утюги и паяльники? Есть способ проще и надёжнее. Оставьте женщину несколько часов кваситься в наручниках и колготках взаперти, без возможности сходить в туалет – и она возьмёт на себя любой грех, лишь бы выпустили!
Первые пару часов узница была слишком озабочена произошедшими дома событиями и предстоящим судом, чтобы придавать значение мелким физиологическим неудобствам. Алиса была взвинчена, свежа и напугана, и с минуты на минуту ждала возвращения участкового. Куда он денется, вот-вот придёт, разомкнёт браслеты и выпустит её в уборную.
К середине третьего часа нервное оцепенение спало. Жар-птица наконец-то ощутила, что колготки у неё тесноваты, руки выкручены за спину чересчур туго, а тело от переживаний зудит и чешется всё сильнее. Алисе захотелось пить. Захотелось поправить швы на колготках, освободить от резинки живот, запихать в лифчик непослушную полуобнажённую грудь, расчесать спутанные после бани волосы... И оказалось, что ежеминутно вскакивать с лавки, чтобы поцарапать об решётку то ляжку, то спину, то затылок - занятие не самое весёлое.
- Ёлкин! Зачем ты меня бросил? Где ты, Ёлкин, мать твою в телегу!...
Спустя четыре часа у Алисы Олеговны случилось самое страшное. Вспотевшая, усталая, взмыленная Жар-птица ощутила настойчивые позывы внизу живота. Мочевой пузырь напомнил о себе со всей прямотой. И начался ад.
В туалет хотелось так, что виски ломило, соски встопорщились, а половые органы отяжелели, будто налитые свинцом. Изнывающая узница опасно кряхтела, крутилась, скакала по камере на скрещенных ногах. "Парадно-выходные" дымчатые колготки сделались невероятно тугими, капроновый пояс врезался в пупок чуть не до позвоночника.
- Эй, кто-нибудь! - жалобно неслось по пустому кабинету. - Выпустите! В туалет очень хочется... Дайте хоть горшок какой! И колготки снять! А потом хоть расстреляйте!
Скованная арестантка в бешенстве вертелась в клетке, приседала, сводила бёдра и звала отсутствующего негодяя Ёлкина, пока не охрипла. Тесные колготки, наручники и липкие трусы, от которых невозможно освободиться, многократно усиливали женские страдания.
Терпя жуткие муки, с раздутым животом и лопающимися гениталиями, бедная Алиса выла, плевалась, топала ногами, но в участке стояла мёртвая тишина и часы на стене равнодушно отщёлкивали медленные минуты...
***
Ринувшись к письменному столу, участковый подбирает ключи. Ему невыносимо стыдно за свою забывчивость.
- Одну секунду, Алиса Олеговна! Уже открываю. Живой ваш Юрка, вы поняли?
- Плевала я на Юрку! – стонет пленница. – В туалет… срочно! Нет такого закона - в сортир преступниц не пускать! Даже маньяка Чикатило, наверно, пускали! О-ох...
Ей нечеловечески хочется писать - сказались пережитые волнения, долгая ночь за решёткой и выпитая перед сменой большая чашка кофе. Алиса выбилась из сил и тупо замерла на скамье, боясь неосторожно шелохнуться. Внутреннее давление достигло критической отметки. Жар-птице чудится, будто она вся целиком состоит из мочевого пузыря, готового взорваться в любую секунду. В таком плачевном виде её и застал Сергей Антонович Ёлкин.
- Держись, Алиса Олеговна! Сию минуту откроем, отопрём!
Забежав в клетку, участковый торопливо вставляет ключ в левый браслет наручников, поворачивает.
Клац-клац… мимо! Механизм не отпирается.
- В требуху душу мать! – бормочет Ёлкин, водя ключом в скважине, наклоняя, поддёргивая, потряхивая.
Ключ крутится вхолостую и в том, и в другом браслете. Клац-клац… мимо!
От Жар-птицы, просидевшей в «курятнике» с вечера, несёт крепким потом, мокрыми женскими трусиками, ромашковым гелем и несвежим дыханием. В другое время Ёлкин счёл бы запах очень возбуждающим, но в данный момент не до этого. Алису Олеговну надо спасать любой ценой!
- Долго ещё, товарищ начальник? – с нехорошим, ледяным спокойствием спрашивает подследственная женщина в клетке. – Ёлкин! Ты отдаёшь себе отчёт, что я сейчас обмочу новые трусики, колготки и обоссу весь кабинет?
Клац-клац… мимо! Участковый лихорадочно вытирает лоб рукавом мятого кителя. Долбаные старые наручники, их давно пора в металлолом. Знал же, что заедают. Клац-клац… мимо!
- Зачем ты вообще эти железки на меня надевал? – цедит Жар-птица. – Сказала же, что не убегу. Выпендриться решил, ментосос?
Стараясь не слушать оскорблений, Сергей Антонович сбросил мундир и хлопочет за спиной ворчливой пленницы. Клац-клац… мимо! Ночью наручники на Алисе защёлкнулись примерно с восьмой попытки, теперь не желают отпираться даже с двадцатой. Клац-клац… мимо!
- Заковал, запер, на всю ночь бросил… - страдальчески перечисляет пленница, перестав обращаться к участковому на «вы». – Куда угнал-то?
- В Тарасовке ограбили склад с горючкой, шестьсот литров дизельного топлива увезли, - впопыхах поясняет сзади Ёлкин.
Клац-клац… мимо!
- Нашли воров? – без интереса спрашивает Жар-птица, из последних сил сжимая полные ляжки. Её зелёные глаза выпучились от натуги.
- Нет пока, - сознаётся участковый, бесполезно возя ключом в обойме наручников.
- Такие вы и есть! – констатирует Алиса Олеговна. – Только неисправные наручники на баб надевать умеете! Ёлкин, комиссар Катани, блин! Я жду одну минуту и потом ничего не гарантирую, слышишь? Раздвигаю ноги и поливаю твою чёртову каморку!
- Да как же их?! – Сергей Антонович чувствует, что вот-вот тоже заплачет за компанию. – Ни в какую, етти их под хвост!
- Ну, перепили ножовкой! – визжит Жар-птица, потирая друг о друга скрипучие бёдра в обжигающих колготках. – Сделай хоть что-нибудь, Ёлкин! Я всю ночь просидела в трусах и капроне! Я вся чешусь, твою мать! У меня сейчас из ушей польётся, а ты?....
- Пилить придётся часа два, - печально говорит участковый.
- Сколько? – Алиса было взмётывается, но снова скорчивается на скамейке, оберегая раздутый живот. – Не могу! … Лопаюсь!
- Легированная сталь, а ты что думала, красавица? – участковый соболезнующе взирает на пропадающую подопечную. – Тем более инструментов в моём кабинете нет, домой ехать надо…
- Сволочь!... – отрешённо произносит Алиса. – Мне тридцать один год, и по вине этого барана в погонах я сейчас обмочусь, как двухмесячная малявка! Ой-ой... уже подступает, зачем я только кофе на ночь пила? Во мне целое ведро скопилось, наверно...
Ёлкин по инерции продолжает ковырять ключом наручники, но понимает, что запорное устройство рассыпалось окончательно. Кисти Алисы Олеговны за спиной распухли в браслетах, словно плюшки, плотно обёрнутые металлическим новогодним серпантином.
- Не тормози, ментяра! – Алиса сверлит мучителя сумасшедшими зелёными глазами. – Чего встал? Веди меня на унитаз, хоть сквозь колготки посикаю… За что мне такой срам? Юрку не убила, - так тут приключений нашла на свою жопу!
Ёлкин суетливо доводит скованную Жар-птицу до уборной, распахивает перед ней фанерную дверь. При виде пожелтевшего, оббитого по краям унитаза невольная заложница наручников впадает в неистовство. Жар-птица пританцовывает, дрожит от возбуждения, теснит участкового полуголым бюстом. Её глаза почти безумны.
- Ёлкин, г@внюк чёртов! – с придыханием хрипит женщина. – Сделай доброе дело? Отвернись и сними с меня трусы с колготками, всё равно уже почти всю меня видел! Отвернись и сними! Быстрее!!!
Возражать взбешённой пленнице участковый не решается. Вылупившись на противоположную стену, Ёлкин обнимает танцующую Жар-птицу за талию, нащупывает под кофточкой складку жира с впившейся резинкой дымчатых колготок. Сырое, горячее, пахучее тело трётся об него, капроновая ляжка шелестит о форменные брюки, отовсюду лезет гладкая, скользкая, сексуальная плоть.
Стараясь не думать о прильнувшей женщине, Ёлкин наощупь засовывает большие пальцы под тугую резинку колготок и тянет книзу. Бёдра Жар-птицы не желают высвобождаться из упругого капрона. Участковый пытается не прикасаться к чужой женщине и растопыривает пальцы. Дымчатые колготки буксуют, потрескивают, сопротивляются.
- По кругу пальцами води и плавно снимай, дурачок, - почти интимно шепчет скованная Алиса Олеговна. – Трусики зацепить не забудь! Ни на что, видать, мужики не способны, даже колготки с бабы снять! Юрка мне их вечно рвёт, когда трахаться захочет!
Ох, не стоило Жар-птице поминать битого сковородкой Юрку Филиппова! На крыльце вдруг раздаётся топот и бодрый бас сожителя Жар-птицы.
- Серёга! Ёлкин! Ты здесь? Я за бабой своей иду. Не добила, как видишь, хы-хы! Отпускай её на волю, на Алиску заявлять не буду! Сам виноват, конфликт исчерпан...
С этими словами Юрка с перебинтованной головой вваливается в служебный кабинет участкового…
И осекается на полуслове.
Его Жар-птица, его ненаглядная Алиса Олеговна, ни дна ей ни покрышки, стоит над унитазом в распахнутом туалете! Руки скованы наручниками за спиной, юбки нет, грудь свешивается из кофточки, словно сугроб с крыши по весне. Глаза отсутствующие, по устам блуждает тупая выжидающая улыбка.
А этот падла, этот хренов урядник Серёга Ёлкин, с которым вместе выпито не одно ведро водки, пристроился к Жар-птице сзади, сдирает с её толстого «багажника» серебристые трусы и дымчатые мокрые колготки! Вот что значит – бабу в наручниках заполучить. Ментам, выходит, всё можно?
Петухи попадали с насестов, а цепные псы в деревне трусливо поджали хвосты-бублики от Юркиного крика:
- Я вас, бл@де-е-ей!...
***
…За избиение полицейского и своей гражданской жены Юрка Филиппов пошёл под суд. Потерпевшие ходатайствовали, чтобы его не наказывали слишком строго. Филиппов получил условный срок, порвал с Алисой Олеговной и уехал из деревни.
Участковый Ёлкин и Жар-птица вместе лечили побои у фельдшера Лутохина. На почве совместно пережитого между ними произошёл роман. Алиса заявила, что после того, как Сергей Антонович надел ей наручники и снял нижнее бельё, от свадьбы ему не отвертеться. Но категорически предупредила, что не сменит свою редкую фамилию на какую-то Ёлкину.
Сергей Антонович не настаивал. Они поженились, оставшись каждый при своей фамилии.
На этом кончается история о неисправных милицейских наручниках.