В Павловском парке у меня была моя особая скамейка. Всякий раз когда жизнь подбрасывала неразрешимые задачки или слегка толкала в спину, я садилась в электричку и ехала "погрустить" на природу.
Скамейка стояла в стороне от многолюдной центральной аллеи и была скрыта от постороннего взгляда развесистым кустом сирени. Массивные чугунные ножки держали белые брусья и она всей своей деревянной мощью и изгибами чем-то напоминала лодку. Ты садился и перед тобой открывалась изумительная живая картина из широкого луга с зелёной выкошенной травой или белого снега, обрывистым берегом Славянки, пологим склоном холма с живописными группами деревьев и кустов, за которыми маячил жёлтый фасад Павловского дворца.
Русский пейзаж по эскизам Андрея Воронихина сливался воедино с твоей душой и будил прекрасные меланхолические мысли о вечности, о весне и несчастной любви.
В тот мартовский день у меня был повод погрустить. Пришли документы из Канадского посольства. Осталось дело за малым, выписаться из квартиры, получить в ОВИРе паспорта и съездить в Москву за визой. Но мешало невыносимое "но". Из квартиры нас не выписывали. Старый питерский фонд неожиданно приравняли к культурному и тем самым лишили жителей на собственность. О приватизации не могло быть и речи.
Я сидела на скамейке и думала о том, что замкнутый круг "квартира-выписка-виза", как удавка душит наши планы. Дни летят, работы нет и небольшие, скопленные за последний год деньги тают, как замершие сосульки под крышей старинного особняка. Самой большой проблемой оказался прописанный ребёнок. По закону его нельзя было выписать в "никуда", а отъезд за границу не имел конкретного адреса. Упитанная начальница ЖЕКа повертела в руках заявление и решительно отказала. Выписать ребёнка можно было только по разрешению комиссии "по делам детей" из горсовета. Мы записались на приём
Я задумчиво смотрела на луг покрытый хрупким настом, на тёмную воду Славянки, на белые наличники на окнах дворца и не заметила как с другого края скамейки присел человек.
- Выпить хотите?, - мужчина тихо окликнул меня.
В хмуром низком небе появился голубой просвет и в окнах дворца резко отразилось весеннее солнце.
- Да, Вы, не бойтесь, - он приложил руку к груди, - У меня сегодня выходной. Я решил в парк съездить. Не был здесь много лет, - мужчина развернулся в мою сторону и поправил фетровую шляпу. На вид ему было около сорока. Небольшого роста и хилого телосложение он кутался в пальто. Руки без перчаток покраснели. Он засунул руку за пазуху и достал чекушку водки. Поднёс её к губам и ловка сорвал крышку зубами.
- Будете?, - протянул он бутылку в мою сторону.
Я сидела на скамейке и не могла решить для себя, то ли мне пора встать и оставить мужчину одного, то ли...
- Я из горла не могу, - неожиданно сказала я.
- Так без проблем, - он похлопал по карманам и извлёк два мятых бумажных стаканчика, - я с посудой. Из буфета на вокзале стащил. Как знал, что с дамой встречусь, - и он растянулся в улыбке. От улыбки его лицо просветлело и он стал похож на советского актёра из фильма про лётчиков, - У меня и закуска есть, - на скамейке появилась пачка печенья.
- Я подсяду поближе?, - и он жестом стал показывать, что надо бы сократить расстояние, так как скамейка длинная и распивать неудобно.
Мы подвинулись поближе к друг другу.
- Николай Петрович, - представился мой собутыльник и быстро разлил водку в стаканчики.
Я взяла стакан и понюхала. Пахло водкой, талым снегом, безнадёжной и сложной жизнью. Мы чокнулись и выпили. На подтаявший снег прилетели чёрные птицы.
- Грачи, - кивнул на птиц Николай Петрович.
Грачи, как чёрные угли, рассыпались по белому полю. Голубой лоскут неба стал больше и солнце теперь припекало косогор на котором стояла наша скамейка.
- Ещё по одной?, - Николай Петрович приподнял бутылку.
Я взяла печенье и стала его жевать. От водки и от мартовского солнца потеплело. Замкнутый круг "квартира-выписка-виза" ослабил удавку и дышать стало легче. Я представила себя со стороны. Я пью водку в парке на скамейке с незнакомым, хотя он представился, значит уже знакомым, мужчиной. Мысли катились по наклонной. Скорей всего ничего с отъездом не получится. Через пару месяцев закончатся деньги. Надо устраиваться на работу. На прежнюю конечно же не возьмут. И мы будем, как и раньше, коптить питерское небо.. и гори оно всё огнём!
От этих мыслей одновременно стало и смешно и горестно, захотелось рассмеяться и тут же заплакать.
- Наливайте, - я подставила стакан.
Он аккуратно разлил водку. Сел поудобней, вытянул ноги и закинул голову. Шляпа покачнулась на затылке, но он успел её поймать.
- Хорошо-то как! Грачи. Весна, - и залпом выпил.
Я держала стаканчик в руке. Дно стаканчика начало промокать и моя ладошка стало влажной.
- Да пейте Вы. Водку надо пить холодной, - он присел вполоборота и стал ждать пока я выпью, - Не переживайте. Иногда наши беды и несчастья исчезают в грядущем дне, как лёд в тёплой воде. Вот он есть, он ещё виден пару минут и вот его уже нет, - и он подмигнул.
"В грядущем дне" - так и сказал: - "в грядущем". Слезы, копившиеся много месяцев, внезапно хлынули и с неудержимой силой полились по лицу. Николай Петрович молча сидел рядом и беспомощно качал ногой.
- Ну будет Вам, - он протянул мне носовой платок, - Это природа на вас так действует, - и зачем-то добавил, - Грачи прилетели.
Я вытерла мокрое лицо ладонями и с облегчением вдохнула. Удавка совсем ослабла и пропала. Вода в реке посинела от голубизны неба и Павловский дворец больше не маячил на холме, а величественно возвышался над парком.
- Мне пора, - я встала и хотела поблагодарить моего знакомого за водку, но это звучало пошло. - Спасибо вам, - я протянула ему руку.
Николай Петрович поднялась со скамейки и сжал мою ладонь в своей руке.
- Не благодарите, - он показал на пустую бутылку, - Это такая малость по сравнению с этим!, - и он широко раскинул руки, пытаясь обхватить луг, речку и весь парк.
Я улыбнулась ему. Николай Петрович снял шляпу и помахал мне рукой.
Через две недели я сидела в приёмной комиссии "по делам детей". Молодая секретарша бойко тарабанила по клавишам печатной машинки и звонким голосом выкрикивала фамилии. В дверь, обитую дерматином, по очереди заходили люди. Подошла моя очередь. Тяжёлая дверь открылась и я вошла в кабинет. За столом сидел невысокого роста мужчина, мой собутыльник из Павловского парка, Николай Петрович.
Через три недели мы получили визы и купили билет на рейс Санкт-Петербург-Прага-Монреаль.