О такой ночи можно только мечтать: ты и я. Твое участие, тепло, которое исходит от тебя - вот что мне сейчас нужнее всего. Всю жизнь я гнался за химерой, а оказалось так просто стать счастливым. Поэтому и снял я этот номер, чтобы быть здесь с тобой наедине. Ты, кажется, считаешь, что комната напоминает сарай. Это не суть важно. Зато я смогу без помех исповедаться перед тобой во всей своей несчастной и неправедной жизни. Детство - как в тумане, затем безотцовщина и всяческие гонения. Но вот я, молодой человек, стал на путь служения искусству и любви.Но если с искусством все шло вперемешку - светлая, черная, черно-белая полосы, то в любви - одни разочарования. Выбираешь чер-те кого, делаешь из нее идеал, а она - ни на гран благодарности...
Собеседница, уютно и грациозно изогнувшись, излучала тепло и внимание. Ее молчание нарушало лишь одобрительное цоканье.
- Молчишь? Ну и правильно, молчи. Хочу сегодня излить всю душу до дна. Видишь, сколько у меня седых волос? Каждая седая прядь - это ее измены с людьми пустыми, недостойными. Они были так ничтожны, что вначале я не придавал этим связям значения, старался делать вид, что ничего не происходит. Но легче мне от этого не становилось. Обиды множились, накладывались одна на другую, сдавливали горло. До искусства ли тут?
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Тем не менее я и представить себе не мог, что сумею что-либо изменить в жизни. И нес я свой крест покорно и внешне незаметно, но все это смывало и краску с волос, и кожу собирало в складки, и гнуло к земле гордую главу...
Нет, это я ни к добру высоким штилем заговорил. Не к добру... Особенно проницательные дамы, догадываясь кое о чем, пробовали разговорить меня, но я с детства не привык делиться своими печалями ни с кем. Поэтому в ответ отшучивался и говорил комплименты.
Цоканье делалось все энергичнее. Глаза у собеседницы разгорались все ярче, и горячая волна, исходившая от нее, обволакивала его целиком.
- Это я впервые так разоткровенничался. То ли виной тому новогодняя ночь, то ли ты, такая ласковая и участливая. А то я все носил в себе, не давая душе разгрузиться, почувствовать облегчение хоть на миг. Даже когда я годы спустя решил все же уйти от нее, это не решило моих проблем. Был я уже в летах, и мне почудилось, что та, которой я отдал остатки жизни и силы моей, и есть мой долгожданный и лелеемый идеал. Молодая, умница, порывистая. Но я устал уже от жизни. Седина проникла не только в волосы, но и в кровь, кости, сухожилия, я стал слишком стар и ленив для жизни обновленной и яркой, полной движения, забот, замыслов. Она старалась восполнить вакуум своею молодостью, здоровьем, клокочущей энергией. Но моя вялость, безволие, нежелание менять свои привычки обескураживали ее. Она отдалялась от меня, затаившись и как бы стыдясь наших таких непонятных отношений, где любовь не могла побороть равнодушную усталость и лень. А искусство не то чтобы совсем отвернулось от меня, но сторона его, ко мне обращенная, становилась все уже и тоньше, и хотя я это все еще считал искусством, непосвященным мое творчество уже не говорило ни о чем. Но даже это мне было безразлично. Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, не теребили, не тревожили понапрасну. Схлынет порыв легковесного успеха - и на донышке остается привычная горечь. К чему же тогда вся эта суета? Преклонения не терплю. Это утомляет меня, пожалуй, сильнее всего. Подальше от людей с их мелкими и липкими восторгами и похвалой. В их мелочности поневоле узнаешь самого себя, а это не так уж приятно и весело. Потеряв последнюю в своей жизни любовь, я стал сторониться людей вообще. Они не простили мне моей холодности и дружной сворой ополчились против меня, называя мизантропом и брюзгой, коря за высокомерие и неприятие всего сущего. Они не могли понять столь простой истины, что это их распорядок, их шкала ценностей, а не моя. Они ничего этого и знать не хотели, но мне, мне было больно от их враждебности. Все же я очень незащищенный человек. И наверное, мне нужен был скорее тело- и душехранитель, чем любимая женщина. Что страшнее - пустота в одиночестве или вдвоем? Трудно определить. И все же легче замкнуться в себе, чем подпускать к себе кого попало. Одиночество - тот же панцирь, который не так-то легко проткнуть...
Вот ты - совсем иное дело. С тобой мне легко, и тепло, и светло. Никогда не думал, что удостоюсь такого пламенного и ласкового соучастия. И как тут не вспомнить, что все гениальное просто. Эта новогодняя ночь мне на многое открыла глаза. и в свете наступающего дня я четче вижу все свои заблуждения и напрасные ожидания... Хуже всего, когда надежды оправдываются. Тогда уж действительно не знаешь, что с ними делать дальше. Как и с любовью или дружбой. Мучительно больно, когда тебя отвергают, но, взяв протянутую руку, сам повисаешь в пустоте. А что же дальше? Нет, любые взаимоотношения - это тяжкий, неустанный труд, а это уже не для меня. И исповедуюсь я сегодня оттого, что подвожу итог своей жизни. И бесконечно счастлив, что никто не слышит мои стенания, лишь ты, мой юный, чистый и ласковый друг...
Он умолк и уставился недвижным взором на свою собеседницу. Уютно и грациозно устроившись на табурете, электропечка отдавала ему, ему без остатка весь жар души своей, струящийся чисто, равномерно, щедро, с легким приятным потрескиванием.
1995