Новость была, прямо скажем, малоприятной. Хотя на службе приятных новостей практически не бывает.
В Черное море зашли два американских корабля. Какова цель их захода никто не знал. А вдруг… Ведь американская наглость, беспардонность и манера совать свой нос во все международные дела, известна всему миру.
Командующий флотом издает директиву, в которой черным по белому приказывает дивизии противолодочных кораблей выделить корабль, встретить непрошеных гостей у пролива Босфор и сопровождать их до тех пор, пока они не покинут акваторию Черного моря, пресекая все их возможные и не возможные провокации.
Дивизия, не мудрствуя лукаво, шлет в одну из бригад свою бумагу, повторяя слово в слово директиву командующего. Бригада тоже не сильно напрягает свои извилины и уже своей телеграммой приказывает эсминцу «Благородный» выйти в море для выполнения вышеуказанных задач.
- Но ведь они вчера вернулись с боевой службы. Может дать им отдохнуть? – вспоминает кто-то.
- А они что, на флот пришли отдыхать или служить? Не развалятся, если еще пару недель поутюжат море, - резюмирует начальник штаба.
Осеннее штормовое море нещадно качало бедный эсминец. Уставший полугодичной оторванностью от родных берегов экипаж, вновь выполнял свои прямые функциональные обязанности.
Командир корабля, капитан третьего ранга Григорий Шевченко, практически постоянно находился на ГКП. Боевая задача, поставленная кораблю, требовала максимального внимания и сосредоточенности.
Выросший на вольных полтавских хлебах, он был коренаст, крепок, плотен и круглолиц. Его фигура походила на монолитный столб, где плечи и ягодицы, практически, не разделялись талией. Но это не мешало ему быстро двигаться и мгновенно принимать судьбоносные решения. Ведь за его спиной находился экипаж в триста человек.
- Вахтенный офицер! Я в штурманскую рубку – крикнул он и сбежал по трапу.
Распахнув дверь, он быстро вошел не командный пункт штурманской боевой части.
В штурманской рубке дурно пахло. (Нет, чтобы ты читатель понял и прочувствовал атмосферу, царившую здесь, следует сказать: «В штурманской рубке жутко воняло грязными носками). Это у нашего командира БЧ-1, Коли Молоканова, невыносимо пахли ноги. Находиться рядом с ним в радиусе трех метров было просто невозможно. Выедало глаза, и наступал резкий спазм гортани. Ни одно медицинское светило пыталось придать им естественный, благородный запах, но …, увы. Их попытки не увенчались, даже малым, успехом.
Гришу (так мы все за глаза называли командира) отбросило назад к двери. Он рукой зажал нос.
- Штурман, (дальше он выдал длиннющую тираду тяжелого наследия, татаро-монгольского порабощения, усовершенствованного ваятелями современными русского языка), вы когда-нибудь ноги моете?
(Меня часто спрашивают, почему я в своей книге рассказов: «В те дни в морях дороги наши были» употребляю много ненормативной лексики. Я обещал такого больше не писать. Что и делаю. Предоставляю читателю полный разгул фантазии. Но хочу спросить, что бы вы сами произнесли в подобной ситуации? Не уверен, что промолчали или сказали что-то приятное. Но это боевой военный флот. И на нем говорят именно так, как я излагал ранее. Напиши я иначе, как сейчас, например, многие усомнились бы в моей принадлежности к ВМФ. Уж как есть, так и есть. Не обессудьте.
Все как в анекдоте, - Вы, почему матом ругаетесь?
- Мы матом не ругаемся. Мы на нем разговариваем).
Штурман густо краснеет. Его усы топорщиться, отчего верхняя губа начинает походить на зубную щетку.
- Вахтенный офицер, - неистово орет командир, - вызовите ко мне Басова и доктора.
Вахтенным офицером стоит Саня Пушкин, для которого море – дом родной, а дом - бездонное море. Ему поднять кого-то с койки, а если еще и меня, (время уже далеко за полночь) доставляет истинное удовольствие.
Басов – наш секретарь комитета комсомола корабля. После окончания Киевского военно-морского политического училища, как и все другие идеологи, он имел запись в дипломе в графе специальность – «политработник-штурман».
- Товарищ командир! Разрешите, я сам их подниму,- Пушкину не терпится первым увидеть мое недовольное лицо, – а то рассыльный их долго будет будить.
- Давай, только быстро, - командир, наверное, забыл о цели пребывания корабля в море.
С сигаретой во рту Пушкин шумно входит в мою каюту.
- Докторин, вставай,- он выпускает мне в лицо струю табачного дыма, - тебя командир в штурманскую вызывает.
- Что ему от меня нужно? И который час?
- Без двадцати час, - весело отвечает Пушкин, - Гриша хочет тебе засадить.
- За что? – я не понимаю ничего происходящего.
- За Молоканова.
- А нельзя это сделать утром? – мне жутко не хочется вставать.
- Вставай быстрее, а то еще получишь за то, что поздно пришел. Я пошел будить Басова.
Спускаюсь с койки. Корабль неистово болтает из стороны в сторону. К горлу подступает тошнота, начинает сильно кружиться голова. Морская болезнь берет меня в свои объятья.
С трудом одевшись, поднимаюсь на ГКП. Захожу в рубку. От присутствующего запаха тошнота становится невыносимой.
- По вашему приказанию, товарищ командир,- вид у меня далеко не праздный.
- Доктор, вы что спали?
Вопрос, как говориться, задан не в бровь, а в глаз. И, главное, очень своевременно. На такие вопросы не следует спешить отвечать. А то можно попасть впросак и тем самым вызвать на себя ненужный гнев начальства.
- Что молчите? – командир начинает накаляться.
- Я думал.
- Над чем же?
- Пора Молоканова принимать кандидатом в члены КПСС.
От такой моей вопиющей наглости он даже поперхнулся.
- Что вы лично сделали для того, чтобы у штурмана не пахли ноги?
- А что я могу с природой сделать? Только отрезать их у него по самые помидоры и заменить протезами. Но ноги не являются препятствием в прохождении Молокановым кандидатского стажа, - продолжаю я гнуть свою линию, зная, что за такое наказать невозможно.
- Вы смехуечками хотите отделаться. Идите и думайте. Потом мне свои предложения доложите.
В это время, ну прямо как в театре, входит новая жертва морских баталий. Это - лейтенант Басов. Он в шинели и с глубоко въевшимися складками от подушки на лице.
- Лейтенант! Где вы были? Вас сорок минут не могут найти. Или вы по кубрикам проверяли «Боевые листики»? Чем вы занимались? – зарычал командир.
Басов - «шланг» до мозга костей. В любое время дня и ночи его можно обнаружить в каюте на койке в горизонтальном положении. Его лицо, с большими карими глазами, всегда выражает детскую невинность и отрешенность от всего мира. Он не походил на истинных политработников. Ему даже заложить кого-то было проблематично. Для этого требовалось принять вертикальное положение, пройтись по кораблю, а потом зайти к замполиту. На это у него тратилось уйма калорий и энергии. Сколько его зам за это не порол, толку от этого было мало. А порол он его образцово-показательно.
- Я спал.
- Спа-ли-и-и? – и снова атмосферу потрясли раскаты флотского мужского языка, – Весь флот стоит раком, включая даже нашего нечмеда, который думает, - командир стучит себе по черепу, - Как помочь своему товарищу Молоканову и нам в том числе, чтобы мы не задохнулись здесь в этом зловонье и успешно выполнили боевую задачу, поставленную командующим. А лейтенант Басов спит, как младенец.
- Я сменился с дежурства по кораблю.
- Устал, сынок? – ехидно спрашивает Шевченко.
- Так точно.
- Пушкин!!! – кричит командир вахтенному офицеру, - Вот через час вы сдаете вахту, и чем будете заниматься?
- Обойду посты, товарищ командир, проверю несение вахты. Проведу инструктаж с заступившей сменой о бдительном несении дежурно-вахтенной службы, - нагло врет Саня, который только и мечтает отдать повязку и рухнуть в койку. А вся эта смена ему глубоко по барабану.
Я умиленно улыбаюсь, глядя в бессовестные глаза лучшего друга.
- Доктор! Вам опять весело? Вы уже готовы мне доложить, как выжить в условиях газовой атаки?
- Никак нет. Я просто восхищаюсь Пушкиным, его высокой сознательностью и ответственностью по выполнению воинского долга.
- Я вижу, доктор, вам заняться нечем. Сейчас я вам работу найду.
- Разрешите идти? – громко говорю я.
- Идите.
Я выхожу из рубки и останавливаюсь в тени трапа. Мне жутко интересно, чем все это закончится.
- Вы слышали, лейтенант, чем после вахты будет заниматься старший лейтенант? – командир вновь обращает свое внимание на Басова.
Басов безразлично машет головой.
- Хочу поинтересоваться, вы что заканчивали?
- Киевское политическое училище.
- Если я не ошибаюсь, то вы у нас политработник-штурман, так? Сейчас мы это и проверим. Тире у вас там стоит или минус. Штурман, - командир обернулся к Молоканову, - вот вам дублер. Научите его своему ремеслу. Кстати, Басов, а чем, сейчас, занимается корабль?
Басов долго молчит. Но видно по шевелящимся складкам лба, как мысль над чем-то работает.
- Ну? – не выдерживает командир.
- Следит.
- За кем?
Басов снова молчит.
- Объясните тогда мне, как вы проводили агитацию среди комсомольцев? Или вы никакой агитации не проводили? Вам зам поручал какое-нибудь задание? – командир ждет ответа, - Жалко доктор ушел. Он точно знает, за кем мы следим, – горько подводит он итог.
- Я сегодня сменился с дежурства, - бормочет Басов, все больше и больше понимая, что спать ему больше не придется.
- Нет, с вами невозможно нормально говорить. Приступайте. И только попробуйте уйти.
Командир покидает штурманскую рубку и возвращается на ГКП.
Американцы наго идут на север, приближаясь к границе СССР.
Наш корабль, следуя за ними, перешел во временное подчинение Крымской военно-морской базы.
- Пятьсот тринадцатый (это наш бортовой номер), я первый, - раздалось по громкоговорящей связи, - выше место.
- Штурманская – ГКП, наше место? – вахтенный офицер посылает запрос штурманам.
Через пять минут по «Каштану» доносится голос умирающего Басова. Он докладывает широту и долготу, на которой находится наш корабль.
Пушкин тупо передает эти данные в бригаду.
Спустя минуту, бригада снова запрашивает местонахождения корабля. Повторяется та же процедура.
Еще через минуту эфир содрогается площадной бранью.
- Пятьсот тринадцатый, у вас штурман на борту или он пьяный? По вашим данным вы целых пять минут, как идете по территории Румынии! Командира мне на связь.
Командир разбирался не долго. Крайним назначили вахтенного офицера Пушкина. За десять минут до окончания вахты, он был снят и заступил вновь.
Командирский эксперимент с Басовым оказался неудачным. Навешав ему на все тело половых органов, его изгнали с ГКП и запретили туда появляться. Комсомольский вожак от этого сильно переживать не стал, а направился досыпать в каюту.
Я так и не нашел эффективного средства от запаха ног Молоканова, да если признаться честно, то и не искал его. Правда об этом больше почему-то никто и не вспоминал. Хотя этот вопрос всплывал довольно часто.
Американцы резко развернулись и быстро пошли в свою Америку.
Наш корабль вернулся в базу и экипажу предоставили послепоходовый отдых. Хотя отдых на службе, понятие очень и очень относительное.