Поезд в Ригу прибыл рано утром. По расписанию. Так рано, что идти в гости было, может, и мудро, но преждевременно. Мы не знали что делать, куда деваться. Все же закрыто…
- Может, на рынок? – предложила Лена. Тем более, он был тут, рядом, в двух шагах от вокзала. Добротный, крытый, цивилизованный. Нам в Калининграде такой и не снился.
Посетителей почти не было. В такую-то рань. Зато продавщицы, в больших белых фартуках и нарукавниках, смахивающих на спасательные круги, столпившись стайкой, о чём-то шептались… До нас долетали какие-то обрывочные слова: Горбачёв, переворот, ЧП… Было смешно за всем этим наблюдать. Да, какие только сплетни не рождаются на рынке… А потом разлетаются по всему городу.
Мы от души посмеялись над торговками и пошли звонить Кордо-Баранову. Человеку с двойной фамилией. Чем он очень гордился. Ну в самом деле, что бы он представлял из себя, будь просто Баранов. Да ничего… С такой фамилией особо рассчитывать не на что. Другое дело - Кордо-Баранов. Пять букв, а какой придают вес человеку. Тем более, что и сам по себе он мужчина хоть куда: крупный, заметный. Под стать фамилии.
Его первое появление в Калининграде вызвало нешуточный переполох. Сначала у нас, поскольку, как человек твёрдый, решительный, самоуверенный, он тут же потребовал показать ему всё, что «можно тут у вас купить», для дальнейшего, естественно развития. А потом уже у тех, чье движимое и недвижимое имущество приглянулось важному господину из Риги. Их очень беспокоило, что все они могут в одночасье остаться без работы, пусть и нелюбимой.
Первая группа варягов появилась у нас дома уже на следующий день, после того, как Кордо-Баранов, обойдя дозором свои будущие владения, уехал обратно в Ригу. Где они только раздобыли мой адрес? Уже и справочных-то не осталось. Это были испуганные музыканты из светлогорского ресторана. Узнав, какая опасность нависла над их, продуваемой всеми балтийскими ветрами, стекляшкой, они быстро вышли из творческого запоя, в котором находились последние недели (всё равно в такую промозглую погоду играть не перед кем), и пришли ко мне с челобитной. Чтобы я, как лицо, приближенное к важному господину из Риги, защитил их и не дал погибнуть в расцвете сил столь слаженному и высокохудожественному коллективу талантливых музыкантов-единомышленников. Они очень рассчитывали на мою поддержку и даже пригласили на своё выступление. Потом потянулись делегаты из Янтарного. Они также были встревожены желанием рижского гостя прибрать к рукам их карьерное озеро, пытаясь убедить меня, что гостиничный комплекс, с причальной стенкой для парусных яхт и канатной дорогой, могут серьезно нарушить экологию водоёма и жизнь его обитателей. Правда, не уточнили, кого имеют в виду. Думаю, скорее всего, себя, поскольку в озере почти никто не водился.
Но я не стал их обнадеживать. В конце концов, решаю не я, а важный господин из Риги. Единственное, пообещал, что поговорю с ним. Впрочем, и это было большой самоуверенностью с моей стороны. Ну, в самом деле, что я знаю об этом человеке, кроме того, что у него двойная фамилия. Ничего… Конечно, мне льстило такое знакомство. Да я и сам втайне рассчитывал на его помощь. Тем более, что он и не отказывал. Вот, договорился с какими-то ребятами из Кохла-Ярве купить у них цветной принтер. Для нас. В лизинг. На таком можно не только визитки, плакаты печатать. В Калининграде ничего подобного ни у кого ещё не было. Правда, и стоил он, ого-го… Зато какое поле деятельности открывалось перед нами. Собственно из-за этого поля мы и приехали - встретиться с Кордо-Барановым, взять у него нужные документы и следовать дальше по маршруту в этот самый Кохла-Ярве. У нас уже и билеты были заранее куплены.
Поэтому, когда стрелка часов остановилась на девяти, мы поняли, что пора звонить.
Однако голос в трубке звучал, как-то вяло, не было тех жизнерадостных обертонов, столь характерных для моего собеседника. Чувствовалось, что настроение у господина с двойной фамилией не очень. И, чтобы как-то его развеселить, я рассказал ему о рыночных сплетницах, болтающих про какой- то государственный переворот.
- Ты что, ничего не слышал? - прервал меня Кордо-Баранов. - В Москве ГКЧП. Горбачёва сняли… Не знаю, что у нас тут будет.
Больше я уже ничего не слышал.
- Что случилось? - увидев мое растерянное лицо, спросила жена.
- Это были не сплетни, - ещё не осознав всего случившегося, произнёс я. Переворот! От одного этого слова становилось жутко. Его ещё нам не хватало. Я был в полной растерянности, не зная, что делать, как будто от меня что-то зависело. Но теплилась надежда - может всё обойдется? Хотелось на это надеяться. В самом деле, не камикадзе же мы, чтобы снова возвращаться туда, откуда только что выбрались. И то не полностью. Но пронёсшийся по дороге бронетранспортёр, а следом ещё один, серьёзно поколебали мои надежды.
Однако война-войной, а голод - не тётка… Ведь мы ещё с утра, как говорится, и маковой росинки во рту не держали. Поэтому, как только открылась привокзальная кафешка, тут же прошмыгнули в неё. Кто знает, удастся ли нам ещё где подкрепиться. Переворот же!
Кафе было тёмным и пустым. Только один парень всё ходил кругами вокруг нас. Причём круги эти становились всё уже и уже, пока он не приземлился на соседний стул.
- Вот такие дела, - сказал парень почти без акцента и посмотрел на меня, наверное, ожидая какой-то поддержки. Но она мне самому была нужна. Поэтому я ничего не ответил.
- Плохо? - продолжил пытать меня парень. – И вам плохо. И нам.
Тут я с ним полностью согласился.
- Мы ведь только свободу почувствовали, - похоже, парню очень хотелось выговориться. А поскольку мы с женой были единственными посетителями кафе, то и приняли на себя основной удар. – Даже ещё не свободу, а так, надежду, что наконец-то станем свободными. А теперь что? Опять в лагеря? - Он пытался убедить меня, хоть я особо и не возражал, что независимая Латвия станет другом и союзником России.
- Мы же думали, что это русские нас в лагеря позагоняли. А теперь знаем, что и вы от Сталина терпели. И не меньше… Мы теперь вас хорошо понимаем. И не считаем больше врагами.
Он хотел ещё что-то сказать, но в это время в кафе влетела группа молодых парней. Они что-то кричали по-латышски. Наш собеседник вскочил и подбежал к ним. А мы поехали к Кордо-Баранову. Надо же было всё-таки определиться, что делать дальше.
Город был тих и спокоен. Правда, пока мы ехали в полупустом троллейбусе, мимо нас пронеслось несколько военных грузовиков. Хотя, что тут такого? Они и у нас по городу ездят. И ничего…
Кордо-Баранов жил в старом, с барочными вензелями, многоэтажном доме, в двухкомнатной квартире, которую получил, ещё когда служил в армии. В звании подполковника. В ней и остался, уйдя на пенсию. И сейчас переживал не только за судьбу страны, но и за полученную от Министерства обороны жилплощадь. Как бы её у него обратно не попросили. Здесь, в двухкомнатной квартире, достаточно скромной для человека с двойной фамилией, в линялой салатовой футболке с пятнами на животе, он уже не казался таким солидным и всемогущим. Да, собственно, он и не был таковым. Вся его солидность и важность была напускной. Он играл роль важного человека, а на самом деле ездил по разным городам, высматривал, вынюхивал: где что плохо лежит, что можно купить, перепродать, пустить в оборот и докладывал об этом своим хозяевам, тем, у кого действительно были и деньги, и связи. Его внешние данные, зычный голос, ну и двойная фамилия делали своё дело. И ему вполне хватало того, что он получал от своих работодателей. А что ещё нужно скромному пенсионеру?
Может, в другой раз мы ничего бы этого и не узнали. И Кордо-Баранов так и остался бы для нас человеком с двойной фамилией. Но коньяк и нестабильная политическая обстановка, меняющаяся каждую минуту, развязали ему язык.
- Влипли мы тут, - не отрываясь от экрана телевизора, сказал он. – Если что пойдёт не так, я вообще на улице могу оказаться… вместе с семьей. Мы тут и так, как бельмо на глазу.
- Ну почему же, - возразил я. – Вы же сюда перебрались не по своей воле. Это же военная служба. Я вот только сегодня с одним латышом разговаривал. Он считает, что от независимости Латвии мы все только выиграем. Ни с кем они расправляться не собираются.
- Да, это они только так говорят. А коснись что - вылетим мы отсюда к чёртовой матери. Военных, уж точно, в первую очередь погонят.
- Так я не понял, вы за Горбачёва или за путчистов? – спросил я его.
- А чёрт его знает… Может, и за путчистов. Сам не пойму…
Тем временем ситуация у Дома радио всё больше накалялась. Диктор торжественно и в то же время драматично сообщал о том, что к зданию подъезжают грузовики, бронетехника, что к ним в студию рвутся бойцы ОМОНа, и что в любую минуту телецентр может быть захвачен. Всё это происходило на фоне каких-то криков и громких хлопков. Становилось всё страшнее и страшнее.
- Никуда мы дальше не поедем. Возвращаемся домой! – решительно заявила Лена.
- Да спокойно тут у нас. Ничего страшного не происходит. Не бойтесь! – уговаривали нас по телефону ребята из Кохла-Ярве. Им очень не хотелось терять таких выгодных клиентов. Кому они ещё продадут свой цветной принтер?
Наше решение огорчило и хозяина квартиры. Он ведь тоже от этой сделки, которую сам и провернул, должен был что-то получить. Но когда диктор произнёс дрожащим голосом, что ОМОН врывается в студию, что сейчас он будет вынужден прервать передачу, и для пущего драматизма крикнул:
- Прощайте! – Лену уже было не отговорить.
Тем более, что телевизор действительно погас. Мы сидели в зловеще тихой комнате, слышно было, как тикают в спальне каминные часы, и не знали, чего ещё ждать. Нам было страшно. Мало того, что случился переворот, так мы ещё оказались за сотни километров от родного дома, где осталась, пусть и с бабушкой, наша малолетняя дочка…
Что там происходит, мы не знали…
Неопределенность бывает страшнее реальности.
- Поехали быстрее на вокзал, - скомандовала Лена.
- Куда вы, там же стреляют? - попытался остановить её Кордо-Баранов.
- Ну и пусть!
Мы выскочили на лестничную площадку, даже толком не попрощавшись с хозяином квартиры.
- Счастливо, - крикнул он нам вслед. - Осторожнее там! - Он стоял в дверном проёме, тихий, испуганный, растерянный, в засаленной выцветшей футболке, с кругами пота под мышками. Похоже, ему тоже было страшно…
Город был вымерший. Ни такси, ни машин. Наконец из-за поворота появился троллейбус. Тоже почти пустой. Да и те, кто в нём ехал, преимущественно молчали, напряженно всматриваясь, что происходит там, за окнами троллейбуса. Тем более, что мы подъезжали к Дому радио (иначе на вокзал было не проехать), где и происходили основные революционные события. Но как-то вяло. Хотя тут и стояло много техники, БТРов, а в небе кружились стайки вертолётов. Раздавались даже отдельные короткие хлопки. И это больше всего настораживало. Но особого сопротивления всё же не наблюдалось. Скорее всего оно уже было подавлено. Это мы поняли, когда в троллейбус влетела компания пацанов с какими-то скомканными транспарантами и оживленно стала о чём-то говорить, грозя стоявшим у дороги омоновцам. Но всё равно было понятно, что победу пацаны упустили…
Зато вокзал кишел от пассажиров. Ещё не закончившийся переворот заставил людей сорваться с насиженных мест и ехать. Куда? Зачем? От кого? Непонятно!
Я пробился к кассе и попросил два билета на поезд в Калининград.
- Билетов нет, - ответила кассир.
- Как нет? Да никогда такого не было, чтобы поезд Рига-Калининград был забит под завязку. Всегда полупустой ездил. А тут вдруг всем вздумалось к нам ехать… Бегут они из своей Риги что ли? Я не знал, что скажу жене. Вот, она обрадуется, узнав такое. И так вся на нервах. И тут кассирша сжалилась надо мной и доверительно прошептала, что есть у неё два билета, но в СВ.
- Что? - не понял я. Я слышал, что бывают такие спецвагоны для привилегированных граждан, но чтобы самому оказаться в их числе - даже мечтать не мог. Спасибо, путч помог.
- Давайте в СВ, - цена меня не пугала. Может, завтра эти бумажки вообще не понадобятся. Сколько денежных реформ пролетело только за эти пять с небольшим лет. Зато вместе с билетами на поезд к нам постепенно приходила какая-то уверенность. Даже не уверенность, а ощущение, что и это пройдёт. Растает. Как дурной вязкий сон, сковывающий по рукам и ногам, мешающий заскочить на подножку убегающего вагона, за которым ты всё бежишь, бежишь и никак не можешь догнать.
В центре зала ярко горели витрины ювелирного магазина. Этакий островок роскоши и достатка. Он был чем-то инородным среди нервно снующих туда-сюда пассажиров. Но, как ни странно, привлекал к себе внимание. Вон сколько мотыльков слетелось на его соблазнительный блеск. Лена тоже подошла и стала рассматривать горящие в лучах искусственного солнца украшения. Боже мой, когда я в последний раз дарил ей что-то подобное. В погоне за недосягаемыми миллионами, я забыл, что нужно делать подарки. Не на День рождения, не на Новый год или ещё какой-нибудь общественный праздник, а вот так, спонтанно, без всякого повода.
Я уговорил её примерить колечко. Оно было с каким-то симпатичным камушком. Может, и бриллиантом.
- Зачем, не надо, - стала упираться Лена. Но надела:
– Так, просто посмотреть…
Оно пришлось ей впору. И смотрелось очень симпатично на её маленькой изящной ручке.
- Мы берём, - сказал я продавщице.
- Ты что, не надо!- заупрямилась жена. – Ты же даже не посмотрел, сколько оно стоит.
- Но тебе оно нравится?
- Ну мало ли что…
- Нравится?
- Нравится…
Этого было достаточно. И не важно, что за это маленькое колечко пришлось выложить почти все те деньги, что я отложил на покупку принтера (точнее на первый взнос). Оно того стоило!
Мы сидели в мягком, украшенном какими-то цветастыми шторками вагоне, смахивающем на детскую шкатулку, склеенную из старых поздравительных открыток, этакий домик-крошечка, и нам было хорошо. На безымянном пальчике моей боевой подруги сверкало новенькое колечко, от которого ни она, ни я не могли оторвать глаз. Весь ужас сегодняшнего дня, все тревоги, волнения, остались где-то там, за дверями такого мягкого и уютного вагона. Мы были одни. В целом мире. Во всей Вселенной. И нам не хотелось думать о том, что будет завтра.