Душа народа, равно как и душа человека, никогда не может быть познана до конца человеческим разумом. Эта истина, пожалуй, не требует доказательств, ибо ни одна из созданных на этот счет теорий не может быть признана ни полной, ни исчерпывающей. Однако, она никоим образом не запрещает разуму продолжать стремиться к ее изучению, порождая новые идеи. Ибо Бытие открывает для разума два пути его движения — в дали Вселенной и в глубины своей самости. Постижение просторов Вселенной приносит людям дары техники, постижение самости — прорывы в культуре, новые виды организации людей в общество, открытие новых путей в достижении общих целей.
Наука начинается там, где появляется классификация. Лучшую за всю истории науки методологию классификации феноменов человеческой и народной души создала школа аналитической психологии К.Г. Юнга. Одним из современных направлений развития этой школы стала так называемая социология и психология воображения Жолбера Дюрана.
Изложим вкратце методологию этого течения в общественной науке. Все феномены духовной жизни народа оно делит на два основных уровня — керигму и структуру, соответствующие коллективному сознанию и коллективному бессознательному. Керигма регулирует жизнь народа в настоящем, здесь и сейчас, управляет его повседневными поступками. Структура же отвечает за прошлое и за будущее нации, она представляет собой набор символов и архетипов, заложенных в смысловое ядро народа с самого его рождения.
В идеале работа структуры проявляется на «полуденную» сторону жизни соответствующей ей керигмой. Древние символы и архетипы, взаимодействуя с вызовами дня сегодняшнего, воплощаются в цели и задачи народа, а также — механизмы их достижения. Но бывают случаи, когда керигма оказывается как бы чужой, заимствованной в готовом виде от иных народов и искуственно перенесенной на несвойственную ей структуру. В таком случае отдельные части керигмы противоречат структуре, вступают с ней в бесполезное, лишенное шансов на победу противоборство. Сознание народа подвергается мутации, порождая особое явление — архемодерн. При этом все действия народа в настоящем лишаются смысла, а вместе с ним — энергии. Люди, не видящие в своем существовании смысла, начинают жить и работать с минимальным вложением душевных и физических сил, и эпоха становится катастрофически непродуктивной. Цели и задачи как бы нашептываются коллективным бессознательным, которое, конечно, никуда не исчезает, но при этом они видятся безнадежно оторванными от жизненных реалий и потому — недостижимыми. Великое и малое, сегодняшнее и вечное перестают соответствовать друг другу, из-за чего человек теряется, бессильно опускает руки, не понимая толком, что приносит его деятельность — вред или пользу. Ибо полезное на сегодня (то есть соответствующее керигме) может быть страшно вредным для будущего (то есть — структуры) и точно так же — наоборот. К примеру, работа на высокое искусство и фундаментальную науку, то есть на структуру, означает в настоящее время унылое прозябание. А занятие банковским делом, то есть согласие с сущствующей чужой керигмой, принося достойные доходы, не может не вызывать глубоких душевных сомнений в правильности этого дела, что закономерно снижает его эффективность.
Теперь перейдем к пониманию школой Ж. Дюрана самой структуры, которая тоже имеет свое сложное устройство. Сущностное наполнение структуры, разумеется, у каждого народа — свое. Ведь его коллективное бессознательное — уникально. Но, вместе с тем, структуры разных народов имеют общие формы, выделяемые социологией воображения. Она, в соответсвии с общим для всего Мироздания законом троичности, выделяет в структуре три уровня — диурн, драматический ноктюрн и мистический ноктюрн. Или — дневной, сумеречный и ночной уровни. Мистический ноктюрн представляет собой самое глубокое ядро коллективного бессознательного народа. Он представляет собой абсолютную статику, покой, в котором нет течения времени. Его символы и архетипы могут быть познаны лишь через внешние уровни структуры, то есть — через драматический ноктюрн и диурн.
Существует мнение, что коллективное бессознательное народа выражается через его сказки и мифы, легенды и былины, в конце концов — через кинокартины и мультфильмы. Конечно, с этим мнением нельзя не согласиться, но, тем не менее, его следует дополнить. Ведь научные открытия едва ли могут считаться менее важными плодами народного духа, чем художественные произведения. Несомненно, они по своей сути — те же плоды духовного труда нации, несущие ее символы и архетипы. Близость научных и художественных прозрений показали, к примеру, композиторы Могучей Кучки, большинство которых были одновременно и учеными и музыкантами. Потому история науки вполне может рассматриваться в понятиях юнгианской психологии и социологии воображения. Рассмотрим пласты народной души, говоря языком социологии воображения, структуры, в связи с теми научными достижениями, которые они произвели на свет, то есть — на уровень керигмы.
Начнем с самой глубины, именуемой мистическим ноктюрном. Его проявлением в науке являются наиболее фундаментальные теории, становящиеся краеугольными камнями целых эпох жизни человечества. Символы мистического ноктюрна, обработанные расчетами и формулами, воплотились в Периодическую Систему Менделеева, Теорию Органических Соединений Бутлерова, науку о Сопротивлении Материалов Журавского и т.д. Не удивительно, что значительная часть этих эпохальных открытий совершена их авторами в момент пробуждения, на зыбкой границе сна и бодрствования. Если мы посмотрим на историю науки, то именно в этой, фундаментальной ее области, поразительно много русских имен. Это может говорить только о том, что дневная жизнь русского народа лежит много ближе к глубинам мистического ноктюрна, чем у других народов мира. Возможно, это связано с очень долгими и темными русскими зимами и связанными с ними жизненными ритмами.
Драматический ноктюрн — эта та часть народной души, в которой есть движение. Но движение это идет по кругу, подчиняясь закону Вечного Возврата. Здесь происходят победы Героев над Змеями, но поверженные Змеи вновь оживают, и снова отважные Герои сражаются с ними. На уровне драматического ноктюрна происходит непрерывное сражение Нашего с Чужим, в котором верх одерживаем то Мы, то — Они. В истории науки это — важнейшие технические открытия, к примеру — создание летательных аппаратов и космических кораблей. Победы русской мысли здесь очевидны, но торжество всякий раз оказывалось временный, оспариваемым, и приходилось продолжать борьбу и снова одерживать победы, которые опять — оспаривались.
Наконец диурн, то есть дневная часть народной души, на уровне науки проявляется повседневным созданием технических новшеств, разнообразных прикладных теорий и т. п. Здесь русских имен столько же, сколько и имен представителей иных народов, авторство многих открытий и изобретений нередко оспаривалось, как, к примеру, изобретения радио или лампы накаливания.
Как видим, сила русского ума сокрыта как раз в самом глубоком его слое, где умы других народов значительно слабее. Именно здесь создаются краеугольные камни явления, именуемого прогрессом. Тут закладываются его качества, ибо фундаментальные идеи определяют развитие человечества не на годы, но на века. Кто после этого будет утверждать, что явление прогресса превнесено к нам извне, насильно навязано русским европеизированными властными умами?! Именно русский ум способен творить и перестраивать мир, и отказывать ему в этом качестве означает выступать против истины.
Кто-то заметит, что русский ум как будто «включился» лишь в 19 веке, и его активизация, вроде бы, связана с торжеством в России многих европейских идей. Прежде русским, вроде бы, не было свойственно научное мышление и разум народа как будто бы спал. Но откуда автору этого замечания известна работа русского ума до 19 века? Судить о ней он может лишь по письменным источникам, которые могли сохраняться лишь в относительно крупных городах. Если от более ранних времен источников, зафиксировавших мысли наших предков, не сохранилось, то это вовсе не означает, что не было самих мыслей. Косвенным указанием на их присутствием может быть, к примеру, развитие металлургии в Средневековой Руси, во многом опережавшей эту отрасль человеческой деятельности и на Западе и на Востоке. А металлургия, как указал Мирча Элиаде, в своем развитии тесно связана с первой из наук, алхимией. Да, от Средневековой Руси не сохранилось алхимических трактатов, подобных труду Н. Фламели, но герметичность, сокрытость от досужих умов тайных знаний — неотъемлемое качество науки того времени. Если русские умы считали нужным лучше скрывать свои плоды, нежели европейские, это совсем не говорит об ущербности самих плодов.
Отчего научные открытия русского народа не вылились в сплошной поток, рождающий прогресс техники прежде, чем это произошло у европейцев? Вероятно, тут сказал свое слово знаменитый русский Простор. Ведь до 19 века не существовало стандартизованного научно-технического языка, потому научные знания большей частью могли передаваться лишь от одного человека к другому человеку, имеющему при этом соотвтствующую подготовку для их принятия. Плотность присутствия таких людей была, несомненно, весьма низкой, отчего передача знаний требовала перемещения их носителей на большие расстояния. Что в условиях привязанности людей Средних Веков к месту, к кузницам и мастерским, делало такую передачу весьма затрудненной. Большая развитость транспортных путей в сторону Запада, чем в сторону глубин Центральной России приводила к тому, что контакт с иностранными учеными и мастерами часто оказывался гораздо проще, чем с земляками, что так же отражалось на развитии русской мысли. Именно поэтому история русской науки сохранила множество германских имен. Но подчеркнем, что все-таки — русской науки, то есть живущей на русской земле в согласии с символами и архетипами души русского народа. В художественной форме эту идею я выразил в рассказе «Нартов и Эйлер. Ключ механики».
Таким образом, происходящий от русской души русский ум трудился всегда, но в масштабах народа и страны его работа многие века происходила как бы вхолостую. Его достижения не закреплялись и не сохранялись, следующим поколениям очень многое приходилось открывать и изобретать заново. Но даже несмотря на это русский народ отливал лучшие в мире пушки, единственный в мире строил корабли, способные ходить в полярных водах, ковал отнюдь не худшую сталь.
В условиях труднопреодолимых просторов русское государство играло особенную роль, какой не было ни у одного из государств Европы. Только государство в России могло превратить какое-либо открытие или изобретение из достояния отдельного города или губернии — в общенародное. Потому творцы обращались с плодами своих трудов, прежде всего, не к своим цеховым сотоварищам из других городов и весей, но — к государю. А главная забота государя, как известно — война, потому и русский прогресс имел ярко выраженную милитаристскую направленность. Конечно, это можно было бы объяснить вынужденностью русского прогресса, который как будто не имел собственного движущего начала, а был всего лишь ответом на чужие вызовы, если бы не одно «но». Ответ по своей сути всегда проигрывает вызову во времени, он всегда идет вслед за ним, что заложено в самой его сущности. Ответ мог бы опережать вызов лишь в том случае, если бы человеку было даровано прорицание будущего. Русские же «ответы» подозрительно часто опережали внешние вызовы, что особенно заметно, если сравнить их с турецкими или японскими ответами, которые всегда происходили «как надо». То есть тогда, когда Запад уже успел бросить вызов. По сути, многие наши «ответы» более сами походят на вызовы, к примеру — сверхтяжелые орудия Андрея Чохова времен Ивана Грозного или первый в мире тяжелый бомбардировщик Сикорского.
Но обратимся к государству, которое в терминологии социологии воображения соотвтствует керигме. То есть логической, разумной стороне общества, каким-то образом организующей его структуру и получающей от нее жизненную силу, необходимую для своего существования. Если в Европе при малых размерах ее пространств и высокой людской плотности смысл жизни государства мог быть сведен к организующей и управляющей функции, о которой любят говорить теоретики, то в России смысл государства, несомненно, иной. Русское государство необходимо народу чтоб аккумулировать его идеи и превращать их плоды в достояние всего народа. Эта задача, несомненно, весьма трудоемка. И чревата большими неприятностями, ведь в этом случае возникает прямая возможность оценки народом своего государства, которая может оказаться и негативной. Разумеется, у тех, кто обладает властью в данный момент времени, находится в достатке хитрости для того, чтоб избежать самой постановки для себя подобной задачи.
В качестве теоретического обоснования невыполнения естественной для русского государства задачи, то есть — сбора плодов русского ума и использования их для блага всего народа, нынешние «государственные умы» пытаются извратить само понимание идеи государства. За основу они берут идею государства в европейском его смысле, которое где-то названо «ночным сторожем», где-то - «верховным орбитром», где — еще кем-то. И на основании этих более чем сомнительных идей сооружают над русским обществом надстройку, не способную принести ему практически никакой пользы, зато приносящую очевидный вред, имя которого уже было названо в этой статье — архемодерн. Который можно было бы считать чем-то спонтанным, похожим на непонятную и неизлечимую болезнь, если бы не существовало конкретных лиц и властных кругов, намеренно его конструирующих и извлекающих из него очевидную выгоду.
Андрей Емельянов-Хальген
2017 г.