Да, именно, потекли, как ручьи из близлежащих лесных чащ по весне, дружной, солнечной, теплой и скорой на руку, а точнее, на пригрев всего, что видят вокруг. Они, ручьи, побежали отовсюду, где только нашли маленькую дырку, отверстие, прогалину, ложбинку, канавку, как только солнышко стало припекать по настоящему, быстро сметая с дорог, а скорее, подобия их, снег и ледок, оголяя все наше непотребство, которое мы творим, думая, что снег укроет и не покажет. Ан нет, показывает и скорбит о нас, непутевых, загрязняющих свои поселки и улицы, дворы и подворья, канавы и склоны. А потом весенними ручьями вниз, к красивой, быстрой, холодной и бедной реке Алдан. Почему бедной? Да потому, что все она принимает и несет дальше и дальше, в еще более красивую и могучую, широкую и глубокую – Лену. Название-то какое, ласковое женское имя. Эх, а мы гадим и гадим! А там и море Лаптевых недалеко с самым что ни наесть Северным Ледовитым океаном и его красивыми белыми вековыми айсбергами да бескрайними ледовыми полями. И все загажено, жуть!
Так и деньки мои потекли короткими рабочими часами и длинными послерабочими вечерами, когда я думал о доме, далеком и уютном, находясь здесь, в гостиничном номере приютившей меня организации, в номере с телевизором и холодильником, шик, да и только. Но не то, все не то, как-то немного не по себе. Пойду, погуляю, посмотрю поселок городского типа, кто только статус ему такой дал, ума не приложу. Наряду с более менее добротными деревянными срубами из бревен и бруса за металлическими заборами, стоят косые полуразвалины без оных или с полусгнившими щербатыми поломанными досками, называемыми с натяжкой заборами. Боже мой, а вот и здание каменного типа на сваях! Ба, кусочек самой цивилизации! Но, увы, производственное, не жилое. Кривизна улочек и улиц почти незаметна, переулочки, соединяющие их, прямолинейные, как указка учителя математики. Тающий под ногами серенький убогий снежок превращается в лужицы, лужи, лужищи и озера непонятного грязного цвета, придавая поселку этакий колорит вечного вселенского или, на худой конец, всепоселкового потопа. Так и хочется оторвать от покосившегося полупьяного забора несколько досок попрочнее и сколотить плот деда Мазая или Ноя и прокатиться по улицам, заглянуть в пустые глазницы брошенных хибар и покричать, не нужно ли кого-нибудь спасти, не оказать ли кому-нибудь первую помощь, пока не примчалось подразделение МЧС. Да, еще спеть при этом на всю округу небезызвестный, непотопляемый никакими стихийными бедствиями и временами всепогодный шлягер Юрия Лоза, ведь, таким, в сущности, и пребывает мое состояние во время прогулки по окрестностям и так жутко хочется, что бы мой плот мне хоть в чем-нибудь и чем-нибудь помог, да не утонул и не развалился по дощечке или бревнышку подо мной и тяжестью принятой мной ноши. А улочки бесконечны и первого вечера, да и второго, и третьего мне совсем не хватило осмотреть все вокруг, то ли сил много работа отнимала, то ли треклятые часовые пояса напрягали, но усталость валила с ног, да еще хотелось свои впечатления на листах бумаги запечатлеть для себя, для истории, для будущей книги стихов о своих жизненных переменах. Поселок, как бы ни был мал, но растянулся на несколько километров вдоль высокого левого берега великого и могучего Алдана, на его излучине, выгнутой коромыслом, в месте впадения в него извилистой, мелкокаменистой, холодной и своенравной горной речки Мая. Отсюда, собственно, и название – Усть-Мая.
А вокруг весна идет, бежит и летит полным ходом, греет, сушит, топит, журчит и умиляет, что закончились жуткие якутские трескучие морозы, до минус шестидесяти, с белым непроницаемым воздухом, проблемами с водой и теплом, порывами теплотрасс и поломками котельных, пронизывающим до костей ветром. Идет и расцветает улыбками на лицах приветливых незнакомых людей с раскосыми узкими глазами, со своим местным колоритом и обычаями, говором и языком, известным мне разве что по фильмам и книжкам, старым бабушкиным сказкам и былинам. Идет и окрыляет своей красотой и привлекательностью, загадочным и улыбающимся солнышком, насыщенной зеленью и приятным теплом, непривычным для местных жителей. Может быть, это я, житель европейского юга, привез им такую теплую весну? А почему бы и нет! Я рад, если как-то помог людям, даже, сделав всего лишь шаг по их, далекой от моего дома, территории. Идет и не замечает под ногами этих самых грязных и противных луж, к которым так не привыкли мои весенние туфли, до недавнего времени чаще ступавшие по гладкому асфальту или быстро сохнущему песку. Идет и сама улыбается моими устами всему вокруг, понимая, что в любом, даже самом безнадежном случае, есть положительные эмоции, и хлюпающие, промокшие насквозь, башмаки не мешают ее твердой и эмоциональной поступи по якутской земле, наскучавшей по ласкам теплых солнечных лучиков, журчанию ручейков и пению малочисленных пичужек. Идет и оставляет свой неизгладимый след на вечных снежных покровах, прохлаждающихся в хвойном лесу, в виде первых маленьких и нежных цветочков на тонких стебельках, махоньких коричневых почках на лиственных деревьях, превращающихся в бархатные листочки.
Мое усталое, но наполненное свежим адреналином весеннего воздуха, тело двигается по улочкам, изучает и примечает все на своем пути, откладывает в клеточках мозга новые впечатления, хорошие и плохие, складывает из них пасьянс умозаключений, успокаивается от первых негативных эмоций и зовет вдаль, к теплому солнышку и голубому небосклону. А оно, красивое и жизнерадостное Якутское солнышко, слегка раскрасневшееся, уходит за этот самый голубой небосклон с зеленой хвойной каймой и начинает немного холодать, как-никак, всего лишь апрель, пусть и скороспелый, но еще не вступивший в свои права годового наследства полностью. Северо-восточная Якутия – не южный берег Крымского побережья, да и времена года у них разные по содержанию, хотя и называются одинаково.
Так поползли, потекли и побежали вперед мои приятные, но с грустинкой, весенние деньки на новом месте жития-бытия и работы, с их новыми приятными и не очень впечатлениями, животрепещущими и вялотекущими темами и заботами о хлебе насущном.