Дом встретил меня настороженной тишиной.
Медленно я прошёл в кухню, машинально включил свет, постоял бездумно, вышел в коридор, опять постоял с пустотой в сердце. Лучше всего в таких ситуациях - взять и напиться. И даже не прямо напиться - а просто сто грамм водки. Хотя нет, сто грамм мало…
Я расстегнул куртку, сбросил её на пол, вернулся опять в кухню, тщательно пошарил в шкафу, в холодильнике, за холодильником – пусто. Новая жизнь, чёрт её дери... А как бы было хорошо врезать полстакана и бухнуться спать...
Я достал из кармана сигареты, щелчком выбил из пачки одну, ухватил зубами и, не разуваясь, прошёл через зал на балкон. Шагнул - и замер изваянием между двух миров.
Было безмолвно и черно. Живые, мигающие огоньки теплились внизу, далеко, куда хватало глаз, а дальше в темноте молча и глухо стояли на горизонте горы…
Ну, и зачем я сюда пришёл? Почему ушёл?
Что-то пошло не так. Что-то было у нас не правдой, а кривдой.
Что?
Она была близко, и она была далеко. Она ни одним жестом не дала понять, что у нас было какое-то прошлое. Радость встречи, тепло, дружба, товарищество - и всё. А танго… танго - это просто её профессионализм. И больше ничего.
Ничего...
Сквозь дым вставало передо мной в темноте её незнакомо-оживлённое лицо.
Да, она изменилась, Алла была права. Какой-то чужой мир стоял за ней, в ней, с ней... И она была частью этого мира.
Ну и что? А ты что хотел, парень? Что она кинется тебе на шею, всё бросит, пустится в воспоминания, разрыдается?
Дурак. Надо было остаться. Я даже не узнал, на сколько она приехала, ничего не спросил, ни о чём не расспросил, повёл себя, как пацан... смылся незаметно, трусливо...
А может быть, я и есть чужой сейчас, а она... прежняя?
Я сощурился, затягиваясь. Это была первая сигарета – после всего, что было. После встречи, после невероятного танго, которое и танцем не было, а было какой-то оглушающей близостью... И это хорошо, что перед глазами темнота невнятная, можно провалиться в то время, в котором ты был счастлив, как идиот, а скорее всего, на самом деле и был идиотом… дикой колючкой Маугли...
- Вставай, Маугли, школу проспишь!…
Школа? Какая ещё школа? Что такое школа? Я спать хочу…
- Вставай! Марш на контрольную! Успеешь на второй урок... слышишь? Пусти одеяло!... Вставай, заедешь домой переодеться и книжки взять…
Какая школа, какое одеяло... я спать буду!…
Но какой может быть сон, если рядом её голые руки, её прекрасное лицо, её рассыпающиеся волосы... солнце светит сквозь них, гоняя острые искры по густым чёрным волнам, я смеюсь с зажмуренными глазами, прошедшая грозовая ночь встаёт передо мной во всей красе, счастье колотится во мне весёлым щенком, я ловлю ускользающее одеяло, какая школа... какие уроки... какая контрольная... не пойду я никуда...
Но она свалила меня с кровати на пол вместе с одеялом, лохматого, голодного, отчаянно зевающего, вытолкала с хохотом и поцелуями на свежую после грозы улицу…
Чувак, держись, ты стал мужчиной, сонно поздравлял я себя, с трудом взгромождаясь на велосипед, катя по сияющим молодой сырой зеленью переулкам, рассекая зеркальные лужи, запорошённые мелким и крупным весенним цветом; меня качало от недосыпа, солнце резало глаза, я чудом не вмазался по дороге в чужой забор, но домой, конечно, не пошёл, чтобы не напороться на предков, явился в школу, как огурчик, к началу занятий, прямо как был - на велосипеде, в мятой рубахе с оторванной пуговицей и без единого учебника.
Рухнул на заднюю парту и всю историю проспал под картами, невинно положив взлохмаченную голову на скрещенные руки.
- Где-то бэби у нас сегодня провёл бурную ночь?.. - завёл было Сарман на перемене любимую свою темку, но я коротко послал его в задницу, и он с пониманием заткнулся.
Я потушил окурок в консервной банке, прикрученной моими испорченными, но практичными друзьями к перилам балкона, вернулся в квартиру, глянул на часы. Без четырёх одиннадцать. Три часа прошло с тех пор, как я вошёл в двери «Звезды». Всего три часа, а мне казалось, что прошла вечность. И в этой вечности я практически не спал сегодня, да и ел нормально только утром, когда завтракал с Татьяной... И есть совершенно не хотелось опять, а поесть бы надо, чтобы взвинченному организму хотя бы захотелось спать...
Я полез опять в холодильник и на этот раз мне повезло с занычкой – обнаружился вчерашний тёти Машин плов, уютно набитый в пакет. Эх, что бы ты делал без тёти Маши, Чеслав Радивилов…
Я вытащил пакет, вытряхнул половину на сковородку. Окно отражало меня возле плиты, непривычно элегантного в светлом костюме. Мать бы сейчас за это убила... Я сходил в зал, переоделся, бросив костюм на диван. Я делал всё машинально, почти не думая. Притащил горячую сковородку, включил телик. Что-то там происходило в мире, в этот прекрасный воскресный вечер, 16 декабря 1990 года... Кинопанорама происходила.... Феллини. Антониони. Тонино Гуэрра..."Ностальгия" Тарковского... Я машинально смотрел на экран, машинально и безо всякого аппетита жевал и ничего не видел. Мир раскололся на две части: до и после. До встречи и сейчас.
Интересно, это у всех так бывает или только у идиотов сносит крышу от встречи с женщиной?..
Подоспел чайник, и я заварил какую-то бурду, которую сейчас в союзе называют заваркой. И глотал чай стоя, глядя на голубой, мерцающий экран и чувствуя мучительное раздвоение личности. Голос разума твердил: Ну? Натрескался? Ложись теперь спать, утро вечера мудренее. Голос безумца говорил: Не выйдет у тебя никакого спать, ты промучаешься до утра, как уже было когда-то, когда ты, не вынеся тоски, вставал и уходил среди ночи к морю, чтобы утопить в его глубине свою боль...
А может, всё наоборот? Может, голос разума напоминал мне о реальности, а идиот гнал спать?...
Я поставил недопитый чай на стол, вошёл в спальню, посмотрел на торчащий из ящика стола ключ. Всего один поворот – и глазу откроются уложенные сегодня утром двадцать конвертов "авиапочты"...
А тебе, парень, поможет сейчас созерцание двадцати конвертов "авиапочты"?...
Я сел на стул, тупо глядя на ящик.
А если она улетит завтра утром? Я даже не спросил о планах на завтра. А если она улетит завтра вечером? Мы ни о чём не договорились. Мы вообще не начали о чём-то договариваться, мы, по сути, только начали говорить что-то простое и спокойное, а ты, идиот, вместо того, чтобы радоваться её близости, нёс околесицу и умничал, а потом и вовсе её прогнал...
Я взялся за лоб, лоб был горячим. Или это руки ледяные?..
Я крепко потёр лицо ладонями, помотал головой и решительно взялся за ключ. Не может быть такого, чтобы эти письма не расставили всё по местам. Чтобы они не спасли... Всегда они меня спасали, и сейчас должны спасти…
Я повернул ключ - и тишину взрезал пронзительный телефонный звонок.
Чёрт! Наверняка, мать - её периодически охватывает паника, что сынок попал в плохую компанию между десятью вечера и пятью утра...
Я вышел в прихожую, снял трубку - и в ухо мне сразу полетело встревоженное алёканье:
- Алё! Чеслав! Ты? Алё! Слышишь меня?
Нора... о, господи....
- Не слышит тебя Сын Неба, - сказал я с досадой. - Тебе чего, Норхен?
- Слушай... ты дома?
- Нет, меня нет дома. И уже нет в живых. Ты чего звонишь-то, Аэлита?
- Ничего... Волнуюсь просто...
- Ах, волнуешься... Ну, волнуйся дальше, не буду тебе мешать. Я пошёл спать, аривидерчи...
Я брякнул трубку, вернулся обратно к столу, сердито дёрнул ящик. Письма вылетели на меня красивым веером, красиво надписанные, моя фамилия, аккуратно выведенная её рукой, выглядела на конвертах потрясающе.
Пять месяцев меня окатывало теплом от взгляда на этот адрес, на свою фамилию, написанную по-школьному крупно, но по-женски изящно. Я смотрел на конверты, пытаясь воссоздать в себе это важное чувство равновесия и тепла. Но это были просто письма. Красно-синие штрихи по краям конверта. Картинки слева. Адрес справа. И всё. Словно погас огонь. Правильно, он теперь во мне горел, этот огонь. С того момента, как я обнял женщину в блузке кораллового цвета, и мы сделали под музыку один шаг на двоих, огонь горел во мне...
Я протянул руку, прикоснулся к верхнему конверту.
Звонок телефона!
О, чёрт побери!!!
Я поднялся. Вот теперь точно мама. Но если опять Норхен – убью, и всё...
Я взял трубку и не очень приветливо буркнул «Да».
- Чес...
И я словно с разбегу налетел на воздушную подушку. Тёплая волна окатила сердце... сразу стало легче дышать. Я опёрся о стену свободной рукой и перевёл дыхание.
- Я тебя ждала... - тихо сказала трубка, - но.... тебя нет, ты ушёл и исчез...
- Чес исчез... - эхом повторил я, удивляясь внезапной, почти извиняющейся мягкости своего голоса.
- Что-то случилось у тебя?
- Нет, ничего не случилось, - сказал я, возвращаясь к привычному безалаберному тону, – Я просто вспомнил, что оставил дома включённый утюг.
Она неуверенно засмеялась на другом конце света - таким знакомым, тихим, волнующим смехом... Я представил её глаза и сам невольно улыбнулся.
- Чес... мы всё правильно сделали?
Это была её фраза. Точнее, наша. Она так спрашивала у меня, когда ей казалось, что я сомневаюсь. И я почти всегда соглашался. Потому что на самом деле, она всегда всё делала правильно. И я всегда говорил "да"...
- Нет, - говорю я твёрдо, но мягко. - Мы сделали неправильно. Но вот теперь мы всё сделаем правильно. Пожалуйста, никуда не уходи. Я сейчас приду. Я хочу вернуться домой.
Я повесил трубку.
Больше я не рефлексировал. Закрыл балкон, задвинул и запер ящик письменного стола, натянул подаренный мамой на день рождения свитер и, подхватив с полу куртку, вышел из квартиры.
продолжение следует - http://www.proza.ru/2017/12/26/1289