Вы читали чеховскую "палату № 6"? Немного жутковато, не правда ли?
Вот и мне пришлось познакомиться с современным вариантом этой самой палаты. Где она находится? А рядом со Свято-Троицкой Лаврой Александра Невского, что недалеко от Московского вокзала в Питере.
Там ещё Некрополь есть... Ну да, тот самый, где знатных и уважаемых людей хоронят… Галину Старовойтову, например, там похоронили… Мэра Анатолия Собчака… И знаменитая блокадная поэтесса Ольга Берггольц тоже там лежит, и Наталья Николаевна Ланская, жена великого Пушкина…
Только мало кто знает, что совсем рядышком, по соседству с этим святым храмом, скрытый за куполами, что так ярко сверкают золотом даже в пасмурную погоду, находится другой храм, храм беды, горя, страданий и поломанных судеб, где обитает много отвергнутых и забытых…
Помните, у Цвейга в «Марии Стюарт», в этом своеобразном сборнике разных определений и афоризмов, есть фраза, что если боги хотят кого-то наказать, они отбирают у них разум? Я не знаю, в чём провинились перед богами эти люди, но то же самое можно сказать и об обитателях этого заведения.
Посетителей пускают туда нечасто, а только по определённым дням и только согласно списку. Поэтому к назначенному времени вся лестница с первого до последнего этажа бывает заполнена людьми, в основном, женщинами: пожилыми и не очень да немногими мужчинами. Молодых почти не бывает, потому что они либо там, за дверью, либо не приходят совсем.
Серые ступени, серые стены, серая сетка, что огораживает лестничные проёмы и закрывает окна, серые лица… Кажется, что в сером воздухе витают и серые мысли. Толпа молчит. В руках пакеты со снедью. Все ждут. Иногда перед началом пуска выходит доктор, и тогда люди стараются хоть что-то узнать о состоянии здоровья своих родных и близких. Знакомые и друзья сюда практически не приходят.
Иногда мне кажется, что некоторых посетителей не мешало бы поместить в это заведение на некоторое время, что, как потом выясняется, время от времени и происходит.
Наконец, наступает пора. Толпа потихоньку возмущается, кое-кто посмелее нетерпеливо стучит в дверь: время и так ограничено, а тут ещё и задержка… Там, за двумя запертыми дверьми, так же молчаливо, выстроившись почти в каре, стоит другая толпа, которая так же волнуется, ждёт и переживает.
Это отделение средней тяжести. Здесь не бывает круглых идиотов и больных с ярко выраженной агрессией… Пять-шесть алкоголиков, поступивших во время приступа белой горячки, пара несостоявшихся суицидников, два-три наркомана, а остальные - типичные шизофреники.
Народ в общем-то грамотный, обладает в большей или меньшей степени интеллектом, худо-бедно воспитанный, а потому держится с достоинством, не ропщет и не шумит. Да тут особо-то и не повозникаешь: враз укольчик засадят, после которого человек либо спит, либо в такую эйфорию впадает, что ему становится без разницы, с кем беседу вести: с любимой женой или вон с тем умывальником…
Наконец появляется некто в белом халате с вожделенным специальным ключом в руках. Двери в предбанник распахиваются, начинается проверка по списку, а заодно и содержимого сумок. Недозволенное изымается – вернут на выходе. И вот свершилось: первая партия посетителей запущена!
Во главе встречающих выступает, как всегда, старый знакомый Шурик. В штате заводского клуба он числится баянистом, а ещё постоянным конферансье на всех концертах.
«Здравствуйте, товарищи!»,- хорошо поставленным голосом приветствует он входящих, а сам отыскивает глазами брата.
Возле стенки стоит Мумушка, глухонемой найдёныш лет 25-30. К нему никто никогда не ходит, но постоянные посетители всегда что-нибудь ему суют. На мой взгляд он вполне нормален, но раз уж попал сюда, то и получай положенное лечение сполна. Собрались его как-то в интернат отправить, но он каким-то образом догадался, забился в угол и не выходил оттуда несколько часов, пока не оставили его в покое.
А вот и мой знакомый. Мы работаем в одном отделе, поэтому меня и делегировали к нему.
Он - инженер, умница от природы. Но периодически случаются обострения. Здешнее лечение в плане общего здоровья прогрессу не способствует, но другого выхода нет. Раньше он жил с матерью, которая при первых же признаках начинающегося расстройства приводила его к врачу, тот выписывал больничный, назначал амбулаторное лечение, рецидив пресекался на корню и через 2-3 недели человек был уже в строю. Но мать по состоянию здоровья теперь живёт у дочери в другом городе, сын же, в бытовом плане вполне самостоятельный, остался без присмотра. А сотрудники, занятые своими проблемами, замечали неладное, как правило, слишком поздно, когда помочь человеку можно было лишь в стационаре.
Сейчас он практически здоров, готов к выписке и в состоянии шутить над своей ситуацией. Я прихожу к нему не первый раз, работаем вместе давно, поэтому отношения между нами вполне доверительные. Мы сидим в огромном коридоре метров 15 длиной и около пяти шириной. В конце коридора стоит столик медсестры, которая внимательно наблюдает за своими подопечными и посетителями. Вдоль одной стены стоят маленькие топчаны со столиками, мы сидим за одним из таких столиков, а мимо нас чинно вышагивают больные. Они разные… Одни отличаются от посетителей лишь одеждой; другие – беспокойством во взгляде и нервными движениями; третьи, гуляя взад и вперёд, вполголоса ведут беседу с кем-то невидимым. Недалеко от нас нянечка пытается уговорить молодого парня поменять штаны, на что тот соглашается лишь в обмен на обещание выйти за него замуж… Другой больной вдруг забился в истерике и стал бросаться на окно в палате. Остальные бросились помогать медперсоналу, но, не соизмерив силу, что-то там ему повредили…
Напротив нас располагается целый ряд арочных проёмов. Через них очень удобно наблюдать за спящими больными в ночное время. Двери отсутствуют. Палаты очень большие. Огромные окна изнутри затянуты сеткой-рабицей. Мне подумалось, что окна, наверное, никогда не моются, и что из них, наверное, сильно сквозит. Справа и слева от входа поставлены кровати спинками к стене таким образом, что две кровати стояли вплотную, потом узенький-узенький проход, потом опять две вплотную, проход и т.д. По центру от окон до дверных проёмов тоже стояли спинками друг к другу три-четыре кровати. Я не считала, но показалось, что всего кроватей там стояло не меньше 20. И никаких тумбочек…
Где хранились личные вещи, я не заметила. Да их, верно, иметь и не положено… Еда, оставшаяся после посещения родственников,скорее всего во время обеда делилась на всех. А предметы гигиены? Неужели в общей куче возле умывальников?
Отпущенные час-полтора за разговорами проходят незаметно. Пора уходить. Он благодарно целует меня в щёку и провожает до двери. Санитарка выпускает меня в предбанник, молча наблюдает, как я одеваюсь, а потом закрывает на ключ захлопнувшуюся за мной дверь. Я долго стою на мостике через какую-то канавку, опершись на перила и, окончательно замёрзнув, бреду мимо Лавры к метро.
И каждый раз после очередного визита я не меньше недели прихожу в себя. И каждый раз после моего отчёта о посещении сотрудники потрясённо молчат и в очередной раз клянутся, что уж в следующий-то раз обязательно постараются не пропустить час икс. Но проходит время, и всё повторяется… Замкнутый круг…