Основательно отдышавшись, я направился уже в другую сторону. Так легко и свободно мне не было никогда, как в те мгновения. Впервые за долгие годы я выпустил непотребный пар. При этом я не навредил и не сломал никого, все получилось по согласию. Я чувствовал некую полноту, вытеснившую пустоту в моем нутре.
Я захотел поесть, выпить вина, выспаться. Банальные плотские потребности обещали принести наивысшее наслаждение. Почему бы и нет? Счастье? Возможно.
Я снял деньги по новой карте в ближайшем банкомате и направился в ближайший магазин. Там я купил простую, но чистую одежду, а старую выкинул в бак на выходе. Потом я зашагал в лучший известный мне ресторан.
Легкий ужин из запечной лососины со шпинатом, белое чилийское вино. Тягучий хмель и отличная виолончель. Под ее звуки пошел первый в том году снег, огромными хлопьями, которые падают непременно на ресницы. Красивый размеренный белый танец за огромным окном ресторана.
Хмель ли, мастерство ли ресторанного оркестра, во главе с виолончелистом, а может все это, смешавшееся с чувством исполненности, вызвало во мне состояние прозрачного созерцания близкого к экстазу. Такие моменты – осколки бесконечности, ибо пропуская без малейшего сопротивления все через себя, ты словно нигде и никогда не существуешь, а это ровно так же не достижимо, как существовать везде и всегда.
Я устроил свое тело на локтях, как в кино преданные домашние собаки, чаще всего лабрадоры, ложатся возле своих хозяев уставившись в камин и подставляя свое тело на поглаживание хозяину. С той лишь разницей, что я смотрел на первый снег за окном.
-Господин!, мы закрываемся! Господин! Уже поздно! – меня за руку слегка подергивал официант. Он на сколько возможно быть деликатным в таком вопросе протянул мне счет.
Я спросил, который час.
- Без десяти два!
«Время не существует, - подумал я».
- Вам вызвать такси? – учтиво, даже честно, и искренне на сколько это корректно в преддверии получения чаевых, спросил официант.
- Пожалуй нет. - Я взглянул на свою относительно легкую куртку, - На улице очень красиво. Не волнуйтесь, я далеко не пойду.
Я почти ничего не ел, и счет был невелик. Я достал купюру наивысшего достоинства и дал официанту. Мелкую сдачу я оставил ему, а с остальным м подошел к виолончелисту.
Это был молодой парень, значительно моложе меня. Он тяжело паковал инструмент, время от времени поправляя длинные волосы. По выверенным движениям тела было видно, что то что для меня было глубочайшим расслабление, для него было сильнейшим напряжением, а страшнее всего – обыденностью, раздражающей рутиной. Это несколько оттолкнуло меня. Однако когда парень повернулся и я взглянул ему в глаза, я понял как сильно ошибался. В его глазах был бездонный мир, в котором можно достичь любых высот. Это, конечно, была неправда, но он этого еще не знал, а потому в редкие моменты самозабвения был еще счастлив.
- Ты отлично играл! – бодро произнеся я, - спасибо. Вот, считаю, ты заработал. – Я протянул деньги.
К счастью, он их быстро и легко взял. Не люблю этих тягостных и, в сущности искренних, но лживых отказов, которые унижают берущего, и расстраивают дающего.
-Спасибо! Я куплю на них новые струны, приходите завтра еще раз послушать!
- Завтра у меня не произойдет, то что произошло сегодня, вряд ли я смогу оценить твои новые струны. – Потом я подумал, что он то невиноват, что я завтра никого не убью, а играл он неплохо, - Хотя постараюсь придти, - убедительно обманул я.
- До свидания! – юношески задорно протянул он.
- До свидания! – немного грустно, ответил я. Грусть была воспринята как нельзя лучше, и, думаю, мой виолончельный друг ощутил гордую принадлежность к моей грусти.
Я степенно одел свою, внезапно ставшую не по сезону куртку, и медленно вышел. Снежинки падали мне на ресницы.
Я медленно шел, время от времени поднимая взор к фонарным столбам, которые казалось испускали эти миллионы подсвеченных снежинок. Я тупо, счастливо шел вперед. Потом я взглянул под ноги, снежинки были очень слабы, и они немедленно таяли на еще теплой земле. С одной стороны мне показалось это добрым знаком, так как я не топтал этих красавиц, а с другой, было несколько неприятно, что такая красота, так быстро превращается в такую грязь. Наверно, как все. Такова жизнь.
Эта мысль вернула меня на землю. Именно она, хоть это и выразилось в замерзших красных онемевших ушах. Но холодные уши – это лишь проявление, нашей действительности, человеческой бренности.
К ушам и их нелегкой доле присоединились озябшие без перчаток руки и подмерзшие в осенних ботинках пальцы ног. Да, человек все-таки существо био- социальное, а не наоборот.
Я взглянул на улицу и посмотрел на вывеску отеля, который оказался в ста метрах от меня.
Что ж, я слышал об этом отеле, но в силу еще вчерашнего своего финансового положения никогда там не был, да, признаться у меня и мыслей таких не было...
- Номер на последнем этаже, пожалуйста, – вежливо попросил я.
На рецепции меня встретила администратор, не молодая, напыщенная женщина, которая все всегда делает правильно, потому что другого и допустить не может, так как если допустит, то это напрочь разнесет основу ее мироздания, естественно, вместе с нею. Она внимательно вгляделась в меня, как в непонятного молодого человека без всяких вещей, одетого не по сезоны, пришедшего в три часа ночи, без всякой брони, и что греха таить, пусть не опущенного, но все-таки несколько бомжеватого вида.
- Есть только номера по двести пятьдесят за ночь, - попыталась проверить- отшить меня администратор.
- С видом на центр? – судя по всему добил ее я.
- Да! С очень хорошим видом, – виновато произнесла она, сочувственно понимая, что мне это не по карману.
- Дайте два! – как дохлый, усталый от своего превосходства лев, прибиваю эту мышь к земле, не моргнув глазом. А сам мысленно клянусь себе – никаких больше понтов.
- А заче…- хотела было начать она, но встретившись с моими глазами, похоже поняла, что такой на все способен. Наверно, права. – Соседние подойдут?
- Вполне, - вежливо ответил я.
Я стоял на балконе и пил колу из минибара. Четыре часа ночи, город почти спит. И это «почти» умиротворяет, но с другой стороны, в этом «почти» есть что-то зловещее. В таком «почти» мирный сон от ужасной действительности разделяет лишь одна серая быстрая тень.
Но сегодня это мой город, сегодня я герой. Чего же я герой?.. Себя. Да, себя. Это так сложно быть героем для себя, быть довольным собой, быть исполненным собой, найти правильного, пусть только в этот момент, себя.
Я вернулся, включил телевизор. Пощелкал по глупым каналам. Это всегда удивляло меня, - я взрослею, вроде умнею, но меня все время пичкают одной и той же бурдою, одни и те же люди. Те же пошлые шуточки, те же тревожные новости. Но я другой, странно. На этом фоне радует своей простотой и не поддельность только порнография, которая не позиционирует себя, как абсолютно новый медиапродукт последнего сезона, там все относительно старое, правильное, документальное. Старо, но зато честно. А еще когда я после долгого отсутствия, изрядно изменившись, возвращаюсь к чему-то, то меня обуревает чувство завистливой глупости. Ведь я старый умер, того меня уже нет, тогда зачем эти каналы, зачем эти школы, институты, дома и города, в которых я больше не буду, потому что я уже не могу, а главное не хочу.
Я закрыл глаза на секунду.
В двери стучали. Я открыл глаза.
- Что вам надо так поздно? – крикнул недовольно я.
- Вы уже двое суток не выходите. И телефон не берете. Вы в порядке? Номер продлить?
- Я… - я огляделся, с пультом в руке, в одежде, в обуви, я лежал на диване, тарахтел телевизор, - один, еще на день продлить, - приходя в себя, крикнул я.
- Хорошо, - ответил пугливый голос и удалился.
Я встал. Мне было очень плохо, такое состояние бывает только после двух вещей – страшнейшего алкогольного опьянения и затяжного сна. Оба имеют одно общее в себе – они дают возможность забыться, оставив реальность.
Дойдя кое-как до ванной комнаты и сбросив по дороге всю одежду, я встал под горячий душ. Блаженство возвращения в нормальное состояние. Нет, счастье – это ни когда приятно, нет. Счастье когда не больно. Нет боли - нет счастья.
Я вышел, вытерся и пошел вниз. Заплатил за номер на следующий день, и вышел из гостиницы.