На берегу моря стоит город. На берегу города лежит кладбище. На кладбище лежат-спят люди.
На Северном кладбище люди спят в чистом песочке, и на Западном тоже. На Западном они хорошо спят. Это старое кладбище. Там памятники черные мраморные с готическими немецкими добрыми пожеланиями: покойся с миром, спи спокойно, или вообще: здесь покоится семья Шульц унд Вернер. Все чинно.
С миром всем миром положили людей в чистый песочек под сосны, и они спят. И им хорошо, все орднунг, и к ним придти приятно. Песочек грабельками расчесан, хвойные веночки, украшенные вербой, желудями, мхом ягелем, боярышником.
Не то на Южном кладбище. Там, среди прозрачного воздуха на высоких памятниках черного мрамора фотографически точные юные лица, автомобили, надломленные розы, и написано там другое. Там написано: "трагически погиб", "братва не стреляйте в братву", "боль не унять, тебя не поднять", "но молодую жизнь тупая врач оборвала", и всякое такое. Тревожное.
А за Южным, в сумрачном дюнном сосняке, собачье кладбище. Оно нелегальное, но большое. Там и котики похоронены, не только собаки. Осенью там, между могилками вырастают маслята и рыжики. А на памятниках надписи: "спасибо, что ты была с нами", "самый лучший в мире пес", "наш дорогой Рики". А иногда просто фанерочка "Васенька" и даты, между которых произошла недолгая кошачья жизнь. Камушки, ракушки, цветы.
В последнюю пятницу ноября, в холодный безветреный сумрачный вечер на кладбища стекаются люди. Тихие и торжественные, они укрывают могилы хвоей и зажигают свечи. Каждый огонек - тот, кто ушел отсюда, кто не вернется. Тьма Космоса опускается на землю. И начинает играть орган.
Все, кто на этой станции, здесь, - все уйдут, как те, что ушли. И все будут всегда.