8.47, – сейчас начнётся! У Петровой вчера была днюха, и сегодня у неё новый айфон, разумеется, последней модели. Весь курятник на секунду замирает, глядя на вожделенный прямоугольник в Светкиных лапках и несётся, квохча и теряя яйца по дороге:
– Ой, ай, мимими!
А у меня телефон старый, кнопочный, – звонить. Общаться со мной нет никакого смысла. Даже так, – есть смысл со мной не общаться. Чем может быть интересен человек без последней модели айфона? Или хотя бы предпоследней? Даже если его днюха тоже была вчера? Кто помнит? Кто решится, если помнит, сказать «поздравляю»? А собственно с чем? С тем, что тебе теперь пятнадцать? Так всем тут в этом году было или будет пятнадцать. Но Светка пришла с новым айфоном, а я пришла на уроки с аккуратно сделанной домашкой, как и вчера и позавчера. В этом вся разница.
9.47, – нет, мне не всё равно! Петрова разрешает Иванщиковой посмотреть фотки, – ненавижу это слово. Иващинкова умиляется, голос сладкий до отвращения, кажется она сейчас истечёт приторным кленовым сиропом на этот пресловутый айфон, и он сдохнет.
– Ой. А это ты с Ним, да? Летом на Лазурном!, – визг отрепетированный до отвращения.
Да ясно же, что фотошоп. Нигде она с Ним быть не могла. Иващинкова тоже это понимает, но игра есть игра:
– А это там в кафе, да? А что Он заказал? А ты?
Мне даже любопытно, до каких пределов Петрова раскрутит свою фантазию. Да, она отдыхала с родителями этим летом на Лазурном берегу. Возможно, Он там тоже мог быть в это время, не знаю, мне как-то параллельно. Но чтобы сидеть вместе в кафе за столиком?!
– А Он что?
Петрова что-то шепчет Иващенковой на ухо. Чёрт, не слышно. Ну и ладно, всё равно врёт.
– Поздравляю, – как обычно бесцветно почти шепчет Дина, проходя мимо меня и мимо всего к окну.
Она отворачивается, затыкает уши наушниками.
Дина единственный человек в классе, на которого мне не плевать. Она же единственный человек в классе, которому плевать на всё и на всех. На меня, – понятно. Я общепризнанный, общеизбранный изгой, – без айфонов, брендовых шмоток, нужных знакомств, зато с вечно аккуратно приготовленным домашками и странными особенностями, – меня вырубает от сигаретного дыма, и я не пью алкоголь. Не потому что не хочу или моральный кодекс. Страшно! Я не помню ничего потом! Один раз и было-то, так потом мне такое рассказали, что лучше не помнить! И домашки! Я их ненавижу! Но, если не сделаю, не могу уснуть. Пока шторы не поправлю, чтобы висели ровно, пока всех пятерых плюшевых медведей по росту не рассажу с расстоянием между ними пропорционально росту, пока не проверю, всё ли лежит в портфеле и не осталась ли открытой входная дверь?! И ещё раз, – вся ли домашка сделана?! А потом буду лежать и мучится, всё ли я записала на уроке?! Короче, я – урод. Дина тоже не такая, как все. Я чувствую это. Я чувствую таких людей.
Как бы невзначай подхожу к ней:
– Что слушаешь? – я указываю рукой на наушник.
Она достаёт его и протягивает мне, вообще не меняя выражения лица, словно на ней маска или у неё паралич лицевых мышц.
В наушнике звучит незнакомая мне музыка. Какой-то пси-транс. Я ещё не знаю, как мне, – непривычно и немного неуютно, но говорю:
– О! Круто! Ты это любишь?
– Нет! – отрезает она и забирает у меня наушник.
Я понимаю, что это означает «Отвали», но не могу просто взять и уйти, да ещё и послать её, сказав что-то вроде: «чё тогда слушаешь, уродка?!» Я замираю рядом с ней, и мне не по себе.
10.50, – Родители мне вчера подарили деньги. Их хватило бы на бюджетный смартфон, или на брендовые штаны, подделку, разумеется, или на лабутены той же «фирмы». Короче, я не знаю, куда деть эти деньги. Чуть-чуть не хватает на новую видеокарту, которую хочется. Наверное, если попросить, добавили бы. Но не могу я просить! У меня весь организм чешется и корёжится, когда я ощущаю эту неловкость: «Они дали больше, чем могли. Конечно они постараются. Ну ужмутся с едой, квартплатой, бензином, с жизнью, смертью и бессмертием, но выделят любимому чаду…» О, нет!
Но подарок должен быть подарен в обмен на бабло или на что угодно.
Дина у окна заткнулась своим пси-трансом.
– Дай ещё послушать.
Она протягивает наушник.
Мы стоим с ней и слушаем музыку, связанные её наушниками. Я чувствую, что она тащится, очень хорошо чувствую. Мне нравится. Всё нравится: так стоять с ней вдвоём, закрыв глаза, слегка потряхивая головами, чувствовать, как касается шеи провод наушника у меня и у неё, наверное, тоже, и эта музыка! Мы летим над миром!
13.30, – её голос убивает меня. Почему он такой глухой. Наверное, именно такой называют бесцветным. Но это не совсем так, это голос в тёмных тяжёлых тонах:
– Я скинула тебе в контакте ссылку на группу, – говорит она.
Иду ва-банк:
– Мне не на чем слушать.
Она достаёт оба наушника и протягивает мне свой бюджетный смартик:
– С Днём рождения!
Я отшатываюсь, словно меня стукнули. Дина не замечает и продолжает говорить. Наверное, она столько слов за всю жизнь не произнесла:
– Забирай и слушай, сколько хочешь. Там всё равно, кроме музыки и интернета нет ничего. Извини, не так много, но тебе хватит. Забирай, говорю. И…
Она запинается, отворачивается, кладёт всё это на подоконник и уходит.
– Дина!, – бегу за ней. Я хочу вернуть ей телефон, не это мне нужно.
Она смотрит не на меня, мимо, вообще без выражения. Чёрт! Да что это?! Голос никакой, лицо никакое. Робот, не человек! Руки в карманах, некуда сунуть ей этот злосчастный подарок.
– Что тебе от меня ещё нужно?
Я чувствую холод, даже кончики пальцев немеют. Хочется убежать, закутаться в плед, разреветься, что угодно, только не это.
– Дина, мне не нужен твой телефон. Он же твой! То есть. Не потому что он твой. Это было бы даже приятно очень, но, ты же понимаешь?
– Что тебе от меня нужно?
Я не знаю, что ответить. На мгновение словно все звуки прекращаются: галдёж куриц вокруг Петровой, квохтанье петухов вокруг неё же, точнее айфона. Я оглядываюсь на них на всех. Быть может, права Дина, нужно вот так, – отсоединиться, послать всех подальше, никого не подпускать? Что-то не то.
– Пойдём в кафе после школы. У меня баблосы есть, – выпаливаю.
– Нет, – отрезает она и быстро уходит в класс, а я остаюсь с её телефоном и наушниками.
15.00, – Не то чтобы я привыкла отступать, я привыкла не настаивать. Но сегодня не тот случай или не тот день. Не знаю. Сегодня у меня синдром навязчивых состояний. Я читала про него в интернете. Я подарю себе Дину. Я ещё никогда не испытывала такого желания находиться рядом с человеком, и мне кажется, то что она меня игнорирует, только всё усиливает.
Я украдкой иду за ней следом. Мы перемещаемся к её дому не медленно, не быстро, никак, – словно не идём, а, как мультяшные персонажи, перерисовываемся из одной точки пространства в другую.
15.27, – Она молча убирает мою руку с дверной ручки и закрывает дверь перед моим носом, но та не захлопывается, и я вхожу в подъезд:
– Дина!
Она не слышит меня или не хочет отвечать. Поднимается на свой третий этаж и исчезает в недрах своей тёмной, как мне кажется, квартиры.
Ладно. Я останусь здесь, в подъезде, на подоконнике. У меня есть её смартик с её музыкой. Пси-транс.
16.27. – Пси-транс это круто.
17.27. Хочу есть.
18.27. Странно, что за всё это время никто не прошёл мимо ни в верх, ни вниз по лестнице. Здесь, что? Никто не живёт? Может быть, она тоже не живёт. В смысле вообще не живёт. Холодно.
19.27. – Хочу есть. Я могу заказать себе пиццу. У меня есть смартик с интернетом и бабло. А что? Прямо сюда. Пиццу. Холодно.
19.37. – Я ненавижу себя. Почему я тут сижу? Чего мне нужно? Холодно, блин. Никто не привезёт мне пиццу потому что я не знаю точно адрес, а выйти и посмотреть боюсь. Боюсь пропустить, как она выйдет. Почему я думаю, что она выйдет? Вообще нужно уходить отсюда!!! Как можно дальше! Бежать!
19.47. – У меня внутри бьются два сердца – им тесно. Вот они и бьются друг с другом. Я не хочу, чтобы она выходила. Очень не хочу. За это время так никто и не прошёл мимо.
20.20. – Я спала? Нет, наверное, это был транс. Но когда её дверь щёлкнула-скрипнула-грохнула – взорвалась в моём мозгу, я вскочила, и наушники вывалились на ступени, как горох. Мне так и показалось. Это было не два наушника. А горсть.
Дина не спускается. Я вижу, что она одета в спортивный костюм. И ничего нет у неё в руках. Нужно срочно вернуть ей смартфон и музыку. И я поднимаюсь наверх. За ней. Мы выходим на крышу через открытое окно чердака. Сегодня поразительно ясное звёздное небо.
Я стою рядом с ней. На краю. И беру её за руку.
Я ничего не чувствую, я – зомби, у которого удалили не только гланды, но и голосовые связки, горло, трахеи, сердца, души
– Ты всё портишь, – шипит она.
– Давай покурим! – выкрикиваю я.
– Ты не куришь, – шипит она.
– Курю! – я продолжаю орать на всё небо. – Я всё вру! Я делаю такие вещи! Ты не знаешь!
20.30. – Мы продолжаем стоять. Очень холодно. Я ей ужасно мешаю, и я счастлива.
– Уйди, – что-то в её голосе меняется. В нём появляется отчаяние, и это срывает мне голову.
– Ты же не знаешь! Я долблю по чёрному! У тебя есть что покурить?
– Ну ты и дура.
Она садится на самом краю. Я присаживаюсь рядом, я не смотрю вниз только на звёзды.
– Ты дура. Уйди. Уйди. Ты всё портишь, – она продолжает шипеть, но постепенно голос её срывается на всхлип и я ору, что есть силы:
– Я дура! Я всё порчу!
Не знаю, почему я так делаю. Быть может, я хочу, чтобы меня услышало это холодное звёздное небо и ответило наконец нам обеим.
21.30. – Горячий чай обжигает душу, но как ещё её согреть? Динины динамики разваливаются от содрогания, так же как и дверь в её комнату от стука её пьяной сумасшедшей матери и обезумевшего отчима.
Пси-транс это круто!